Глава 9

К середине октября девяносто первого года давно заказанные пулеметы мне так и не пришли, несмотря на то, что заказ был частично авансирован. Флот свою порцию тоже не получил, так как Максим все никак не мог сделать нормальное оружие под патрон Роговцева. Ну сколько можно ждать? Рита и то уже успела родить!

Правда, девочку, которую мы назвали Татьяной, но я не расстраивался. В конце концов, девочка – тоже человек, а что она не наследница, так у меня на то младший брат Мишка есть. Все заинтересованные лица уже знали, что он, во-первых, мой воспитанник, во-вторых, англофоб, а в-третьих, из всех дядей хоть сколько-то уважает только самого безвредного из них, Павла Александровича, который потихоньку командует себе конным полком лейб-гвардии, в политику не лезет и мутными гешефтами не увлекается. Разумеется, они это узнали не без моей помощи, но я отдал команду распространять слухи только после того, как побеседовал с Мишкой и заручился его согласием. Узнав, что ему будет доверено своей, можно сказать, могучей грудью прикрывать старшего брата от происков недоброжелателей, Мишка преисполнился гордости и даже выучил слово «англофоб», которого раньше не знал. Все это прекрасно – но, блин, где же мои пулеметы?

С мыслями на тему «выкатывать Максиму претензии или все-таки дождаться поставки?» я подошел к окну и почувствовал в окружающем какую-то неправильность. Что-то было не так, но вот что именно?

Минут через пять я сообразил, что вызвало мое недоумение. И сразу возник второй вопрос: в кого же это я такой дурак? Вроде в той жизни родители были приличные люди, да и в этой тоже ничего. И где же я здесь, в Гатчине, увидел секторы обстрела именно для пулеметов? Двести, максимум двести пятьдесят метров. Ну хорошо, от центрального входа можно насчитать триста с небольшим, и все. А с противоположной стороны вообще озеро и лес, в смысле парк.

То есть для боевых действий в окрестностях дворца пулеметы не обязательны, прекрасно хватит и пистолетов-пулеметов. Их же сделать нетрудно, по конструкции они даже проще тех реплик пистолета Макарова, которых Роговцев наделал в Ораниенбауме уже штук десять и сейчас интенсивно испытывает на предмет выявления недоработок. Самый примитивный пистолет-пулемет вроде «ППС» будет, наверное, стоить примерно как трехлинейка, да и то за счет отъемного магазина. Хотя в «ППС» много штампованных деталей, лучше сделать трубчатую конструкцию наподобие английского «стена». Соорудить несколько десятков можно быстро, нет там ничего сложного. А как устроены оба прототипа, я себе в общих чертах представляю. Правда, патрон девять на восемнадцать слабоват, но в автомате же свободный затвор заметно тяжелее, чем в пистолете, так что можно заложить и боеприпас помощнее. Девять на двадцать, например. Или даже на двадцать один. Кстати, называть новое оружие лучше действительно автоматом, ибо про «пистолет-пулемет» всякий догадается, что это пулемет под пистолетный патрон. Автомат же – хрен его знает, что оно вообще такое. По документам, во всяком случае, никто точно ничего не поймет.

Именно тогда у меня родилась гипотеза, чем хороший инженер (а я, не побоюсь этого слова, именно хороший) отличается от хорошего руководителя (а вот им меня, увы, можно назвать только в порядке безудержной лести). Так вот, оба они постоянно решают многозадачные проблемы. Только у инженера практически всегда частные задачи связаны между собой, а у руководителя – наоборот. Если связи и есть, то они проходят на уровне, выходящем за компетенцию начальника, или просто недоступны пониманию на текущем уровне развития науки.

В результате я мог постоянно держать в голове два-три дела, не больше. А остальные не то чтобы забывал – они казались мне не очень срочными и всегда находилась причина их отложить на недельку-другую. И так до тех пор, пока не становилось ясно, что поздняк метаться: я снова безнадежно опоздал.

Осознав это, я возложил на секретариат небольшую дополнительную функцию. Теперь при каждом утреннем докладе мне приносили еще и папку с карточками, на которых было написано мое напоминание самому себе. Первой появилась карточка с большими буквами «ПП» и маленькой пометкой «двадцать один» в уголке. Смысл букв знал только я, остальные могли думать что угодно. Мне-то понятно, что это напоминание о пистолете-пулемете, а те, кому не положено, пусть ломают голову – поношенный презерватив или полный писец имеется в виду. Цифры же означали периодичность, с которой мне надо показывать карточку. В данном случае – через двадцать один день, или раз в три недели.

Со временем карточек стало больше, на них появились не только буквы с цифрами, но и рисунки. И что самое удивительное – эта примитивная рационализация мне действительно помогала. Как говорится, о сколько нам открытий чудных… вот не помню я, что там дальше у Пушкина.

В первые дни после занятия императорского места мне казалось, что надо срочно заменить командира лейб-конвоя генерала Черевина на кого-нибудь не столь интенсивно пьющего. Чтобы он не каждый день закладывал за воротник, а хотя бы через два дня на третий! И желательно не по литру крепкого в день. Однако, как выяснилось, Черевин справлялся со своими обязанностями вполне терпимо. Если его заменить, то первое время, пока новый человек будет входить в курс дела, станет однозначно хуже. Да и потом еще бабушка надвое сказала, и вообще – к революциям следует прибегать только в исключительных случаях! А так эволюционный путь предпочтительнее. С моей точки зрения, в данном конкретном случае он заключался в том, чтобы разделить функции, кои до сих пор лейб-конвой совмещал, то есть охрану и представительство.

В какой-то мере и даже при моем участии охрана отца превратилась в одну из самых эффективных служб в империи, но все познается в сравнении. Зная, как будут охраняться первые лица в двадцатом веке, я понимал, что сделать предстоит еще очень много. Но только, блин, кому? Если я сам начну командовать своей охраной, то тут возможны всего два варианта. Либо у меня вообще больше ни на что не останется времени, либо это будет не охрана, а сборище любителей. Более того, не исключен и гибридный вариант, в котором произойдет и то, и то.

В подчинении генерала Черевина находились четыре структуры. Первая – Собственный его императорского величества конвой, то есть казаки, стоящие в карауле перед покоями императора и сопровождающие его в поездках. Вторая – Сводный гвардейский батальон, состоящий из роты дворцовых гренадеров, предназначенной исключительно для парадов, и еще двух рот с функциями, примерно соответствующими военизированной охране на режимном объекте советских времен. Третья – императорские железнодорожники. И, наконец, имелась дворцовая полиция, задачей которой являлось выявление попыток организации покушений агентурными методами. Про эту не очень многочисленную службу я знал довольно мало, но, похоже, наконец-то настала пора расширить кругозор. Итак, что мне известно? Во-первых, ею совершенно точно командует полковник Ширинкин, коего я несколько раз видел, но близкого знакомства с ним пока не свел. А во-вторых, отношения Ширинкина с непосредственным начальником, Черевиным, особой теплотой не отличаются. Может, снять с милейшего Петра Александровича эту головную боль? Ну не сможет он нормально командовать полицейскими, даже если вдруг незнамо с какого перепугу протрезвеет. Но сначала, разумеется, нужно составить более основательное впечатление о полковнике. Разузнав, где именно в Кухонном каре, расположенном симметрично Арсенальному, находится его кабинет, я как-то раз после обеда отправился туда, но сюрприз не получился – Ширинкин (кстати, в штатском, чем вообще-то обремененные чинами лица не часто баловали) уже встречал меня в коридоре. То есть пока неясно, что там с моей охраной, но собственное оповещение у них работает нормально, сделал вывод я и спросил:

– Евгений Никифорович, гостей принимаете? Тогда проводите в ваш кабинет, будьте добры. И расскажите о вашей службе. Историю, задачи, трудности в их исполнении – в общем, имейте в виду, что я почти ничего о вас не знаю и считаю это неправильным.

В следующие полчаса я убедился, что полковник мастерски владеет жанром всеподданнейшего доклада, то есть умеет говорить неограниченно долго, по сути не сообщая ничего, кроме того, что у него все прекрасно, а в дальнейшем при поддержке моего величества станет вовсе охренительно.

– Ну, Евгений Никифорович, – вздохнул я, – раз уж вы не хотите говорить со мной как с человеком, придется задавать вопросы. Итак, какова была численность вашей службы вначале и как она изменялась со временем?

– На момент организации нас было сорок человек. К моменту воцарения вашего отца – около шестидесяти, в восемьдесят первом году утверждены новые штаты на сто шестьдесят человек, и тогда же численность дошла до штатной. Сейчас она превышена на двенадцать единиц, то есть нас сто семьдесят два.

– Кратко опишите круг задач.

– Своевременно выявлять подозрительных лиц, имеющих или могущих иметь контакты с императорской фамилией, а также лиц, злоумышляющих или могущих злоумышлять против нее.

Я расхохотался, а потом объяснил:

– Второй пункт бесподобен, особенно для группы из ста семидесяти человек. Тут нужна служба с численностью как минимум в тысячи сотрудников, а если по уму, то и больше. Кроме того, даже по первому пункту есть неясности. Как вы ухитрились допустить, что явно подозрительная личность сумела устроиться на работу в Приоратский дворец? Я имею в виду Михаила Рогачева, он ведь до этого успел посидеть, причем по политической статье.

– Никак нет, ваше величество, сидел он по дурости господ из Третьего отделения. Ну а как мы его пропустили… нас же тогда было совсем мало, а работы много, и вся она была в Питере, а не в Гатчине. Тем более Приорат тогда вообще стоял почти пустой. В общем, виноват – просто не дошли руки. Ну а потом, конечно, навели справки, однако Михаил уже находился под вашим покровительством. Я доложил государю, и он повелел оставить все как есть, не отменяя, разумеется, наблюдения за Рогачевым.

– Надо же, как интересно. И что вы уже успели пронаблюдать, если не секрет?

– Поначалу он выполнял для вас различные деликатные поручения, а сейчас является главой небольшой службы, занимающейся сбором сведений в высшем свете Санкт-Петербурга, а с недавних пор еще и Варшавы, Берлина и Копенгагена.

Интересно, подумал я. Про Париж этот дядя специально не упомянул или просто не знает? Но спросить лучше про другое.

– Как часто вы делали личные доклады моему отцу?

– До середины восьмидесятых – каждый месяц, потом реже. В восемьдесят девятом году всего один короткий доклад, в девяностом – ни одного. С Николаем же Александровичем я вообще личной беседы не удостоился.

– Это понятно, но теперь ответьте мне, пожалуйста, вот на какой вопрос. Из каких соображений вы вместо того, чтобы сразу осветить то, что из вас пришлось вытягивать вопросами, начали с какой-то ерунды?

– Я не знал, что именно интересует ваше величество, а то, что вы изволили поименовать ерундой, есть принятая форма доклада на высочайшее имя.

– А, понятно. Вы обиделись, что я нашел время для беседы с вами только сейчас. По-моему, зря. Сначала в области собственной безопасности я сделал то, что мог и должен был сделать сам, и только потом руки дошли до прочего. В общем, почти как у вас с Рогачевым. Поэтому докладов по общепринятой форме мне больше представлять не надо. Согласны?

– Так точно, ваше императорское величество.

– В беседах наедине лучше короче – государь, например. И скажите мне, пожалуйста, каковы ваши отношения с непосредственным начальником, генералом Черевиным?

– Хорошие, государь.

– Уверены?

– Вполне. Я не лезу в его дела, он не лезет в мои, хотя мог бы – чего еще желать? Ну а что у него при виде меня лицо иногда кривится, так я же не юная гимназистка, чтобы он от лицезрения моей персоны испытывал возвышенные чувства. Причем это только утром, а сразу после обеденного стакана ему вообще все равно.

– Хм… возможно. Но, как мне кажется, дворцовую полицию из-под его подчинения, пусть и чисто номинального, лучше вывести.

– Было бы неплохо, но ведь вы, государь, кажется, не хотите его обижать.

– Да, не рвусь, он мне еще пригодится. Скажите, Евгений Никифорович, а вас не затруднит чем-нибудь вызвать его недовольство? Так, слегка. Тогда мое величество явит ему милость – уберет вашу службу, а вместо нее предложит какую-нибудь роту пластунов. Дворцовая же полиция сменит название, расширит штаты и будет продолжать заниматься своим делом, подчиняясь лично мне.

– Ее непосредственное подчинение лично вам может привлечь нездоровый интерес, а это помешает работе, – заметил Ширинкин.