– Да откуда тут волк? – засомневался тот. – С ума сошла? Хоть сто раз будь этот Фомич тут владыкой, все равно власти такого бы не допустили. Против столичной мэрии и Собянина ни один леший не пляшет, это уж будь уверена. С ними даже Ровнин не всегда решается спорить.

В тот же момент раздался еще один такой же звук, но уже с другой стороны парка.

– Не нравится мне это все, – ощутимо напряглась тетя Паша. – Хорошо хоть, уже почти пришли.

Само собой, никакого страха она не испытывала, о подобном даже речь не шла. Атрофировалось данное чувство у этой безобидной на вид бабульки за долгую, долгую жизнь. Потому что если тебя раз за разом судьба лупит со всей дури куда только можно, то ты либо ломаешься, либо привыкаешь держать удар, и после этого напугать тебя чем-то становится крайне сложно.

Тропинка, уже совсем почти неразличимая среди травы, вильнула еще пару раз, огибая непролазные заросли разросшегося орешника, и привела сотрудников отдела на небольшую и, на первый взгляд, идеально круглую поляну, при первом же взгляде на которую Мезенцева уважительно присвистнула.

– Однако, – сообщила она спутникам. – От души тут родноверы потрудились!

И следует признать, что данное утверждение имело под собой основание, так как на поляне стояли, глядя вроде бы как в разные стороны, а то и друг на друга, десятка полтора деревянных идолов, причем вырезанных крайне искусно, явно с душой. Так сказать, для себя.

Но вот что интересно, смотрели-то они кто куда, но по факту перекрестье их взглядов в итоге скрещивалось на центре поляны.

– Ну, может, это и не их творчество, – усомнился Николай. – Сейчас подобные забавы вообще в моде. Наше славное прошлое, славянские скрепы, тропами предков и так далее. Опять же, под этим соусом бюджет осваивать удобно, никто же не знает, сколько стоит, например, Перуна вырезать? Да еще вон, гляди, здоровенного какого. Здесь тебе не асфальтирование или озеленение с известными всем рыночными ценами.

– Это не Перун, это его брат Даждьбог, – поправила его тетя Паша, уже вышедшая на середину поляны, где на ней, казалось, скрестились взоры большинства идолов. – Выучи наконец, кто из них есть кто, важное ведь знание. Раз подобное простится, два простится, а на третий кто знает, что может случиться? Да, я знаю, что ты подумал. Ничего не случится, данные боги давным-давно ушли в историю, тем более что тут даже не идолы, а так, их муляж. Верно?

– Ну…

– Да, это новоделы. Вот только земля под ними та же осталась, по которой ноги этих богов ступали. Не так важно, когда, где и кем овеществленный символ сработан, важно, откуда он силу черпает. Ладно, не суть. Сюда идите.

После того как молодые люди выполнили ее просьбу и тоже оказались под перекрестным взглядом мрачно выглядящих в ночной темноте идолов, тетя Паша вздохнула и громко произнесла:

– Фома Фомич, привет тебе. Открой мне дорогу в свой дом, поговорить надо.

И – ничего. Тишина стояла вокруг, только где-то неподалеку филин отрывисто ухнул.

– Хватит старые обиды поминать, – уже более властно повторила женщина. – Было и прошло, что через столько лет крайнего выискивать? Раз сама пришла, значит, есть на то повод. Открывай путь, говорю! Обещаю, вреда тебе никакого нынче не причиню и неволить никак не стану. Просто потолкуем о том и о сем. И не без выгоды для тебя.

И снова ничего не произошло.

– Да чтоб тебе, старый ты хрыч! – топнула ногой тетя Паша. – Сказано же, разговор важный! Хорош уже припоминать то, что я тебе тогда…

Деревья неподалеку от сотрудников отдела странно скрипнули, словно дверь на несмазанных петлях, после качнулись, и на поляну кубарем вылетел невысокий старичок в когда-то добротной, а теперь разодранной, а местами и окровавленной одежде.

– Фома? – изумилась тетя Паша. – Слушай, в подобные крайности-то впадать все же не стоило. Нет, мне как женщине, безусловно, приятно, что ты, забыв все наши разногласия, вот так, раздирая в клочья вещи и кожу, мчишься сюда, наплевав на любые преграды, но можно было ограничиться чем-то менее зрелищным. Например, просто открыть короткую дорогу на твою гору. И все. Хотя столь пылкие чувства, разумеется, достойны всяческого…

– Какие чувства? – фальцетом завопил старичок. – Ты о чем? Нет у меня никаких чувств к тебе, и не было никогда! И быть не могло! Ты человек, а я нет. Ерунда какая! Да я разве что убить тебя хотел пару раз, вот и все чувства!

– Красивая сцена могла получиться, – чуть расстроенно сообщила присутствующим Павла Никитична, довольно кокетливым жестом поправив волосы. – Академическая. Давние друзья-неприятели встречаются вновь и все такое. У меня ведь, Коля, немалый сценический дар имеется. Помню, мы с Константином Сергеевичем как-то в «Савое» шампанское употребляли по зиме, он мне так и сказал: «Вот тебя, Павла, ничему учить не надо, не то что иных актерок». Хотя, может, он и не это имел в виду, конечно. Мы с ним тогда… Кхм… Н-да. Но он был гений, а их поди пойми. Ладно, не суть. Фомич, если дело не во мне, то отчего ты такой замурзанный? Словно волки тебя зубами драли, честно слово.

– Они и драли! – заорал в голос местный Хозяин. – Только не простые, а оборотные. Меня! В моем доме! В моем лесу! Как зайчишку! Каково?

Николай и Евгения недоуменно смотрели на него и не могли поверить в то, что именно это и есть Фома Фомич, тот самый, про которого им рассказывала уборщица. Они ждали увидеть эдакого Темного Властелина местного разлива, повелителя лесов, рек и капищ, а получили замызганного, да еще и перепуганного, старикашку.

– Зело борзо, – оценила его слова уборщица. – То-то мне вой не понравился. Стало быть, все же оборотни.

– Все препоны поломали, все запоры да замки сорвали, тайные и явные, – бормотал Фома Фомич, вставая на ноги. – Ничего их не сдержало. Ничего! Что нож сквозь масло, через лес прошли и прямо к моему дому выбрались. Чудом улизнул.

– Выходит, кто-то им помог, – резонно заметила тетя Паша. – Рубль за сто даю.

– Выходит, – хозяин Битцевского парка на секунду задумался, а после как-то по-другому, по-новому глянул на отдельскую уборщицу. – И не ты ли этот «кто-то», а? А что, с тебя станется, ты ведь тоже та еще волчица. Так ведь тебя Иннерхайб прозвал после того, как ты за бриллиант Абрамелина в Марьиной роще сначала глотку Форшу перегрызла, а после и его самого чуть на тот свет не спровадила? Так, может, ты этих головорезов на меня натравила, а теперь здесь стоишь и делаешь вид, что ни при чем?

– Совсем ты рехнулся? – возмутилась тетя Паша. – Никогда за мной такие штуки не значились, даже в старые годы. А уж теперь-то… Я, знаешь ли, себя уважаю. А что до Форша, патроны у меня тогда кончились, нож я еще раньше в чьем-то трупе оставила, вот и пришлось зубы в ход пускать. Нельзя было его живым оставлять, опасен он был для нашего дела. Но это все к делу не относится. Ты другое скажи – чего они от тебя хотели-то?

– Убить! – взвизгнул Фомич. – Что же еще?

– Да чем ты, пенек трухлявый, мог им помешать? – насмешливо осведомилась старушка. – Им твой лес даром не нужен. Это же город, а оборотни их терпеть не могут. Особенно волкодлаки. Темнишь ты. Ой, темнишь. Говори, огрызок, что им нужно!

– Да пошла ты! – старик встал с земли и зло зыркнул на собеседницу. – Не твоего ума дело! И вообще, пропадите вы все пропадом! Вы, они… Все! Ненавижу!

Последнее слово старичок не столько произнес, сколько выплюнул, а следом было собрался покинуть круг идолов и снова скрыться в лесной чаще, вот только не успел, потому что на поляну одна за другой скользнули шесть серых теней.

Волки. Вернее, оборотни. Здоровые, поджарые, зубастые, с лобастыми головами и нехорошим блеском в глазах.

– Догнали, – проскулил Фомич. – И все из-за тебя! Всегда ты мне, Павла, неудачу приносила. Дурной у тебя глаз.

– Нормальный у меня глаз, – неторопливо проговорила старушка. – Обычный. А в своих бедах себя вини. Ты же всегда хотел сидеть выше других? Вот и результат. Мало того, ты и нас, похоже, с собой на тот свет утащишь. Знаю я этих тварей, они свидетелей не оставляют.

– Теть Паша, плохо дело, – Нифонтов внимательно следил за волками, которые преувеличенно неторопливо окружали небольшую компанию, стоящую среди идолов. – Двоих я, если очень повезет, уработаю, но не больше.

– И пули у нас не заговоренные, – добавила Мезенцева. – Чего не взяла, дура? Ведь думала же.

– Сама же сказала – дура, – тетя Паша пихнула ногой старика, который мешком осел на землю и жалобно всхлипывал. – Что, владыка земель, рек и леса, обгадился уже от страха? Говори, чего им от тебя надо?

– Амулет, – ответил ей вместо Фомича один из волков. Вернее, молодой человек, который невесть когда успел сменить серую шесть на вполне пристойный костюм, а звериный оскал – на весьма приветливую улыбку. – Нам нужен амулет, который он присвоил себе давным-давно.

– Не присвоил, – неожиданно подал голос старик. – Он – мой. По праву! Был ничей, я его нашел!

– Еще раз предлагаю – отдай его нам добром, – повторил оборотень. – И никто этой ночью в твоем лесу не умрет.

– Что-то подобное Барченко тогда и предполагал, только проверить его гипотезу мы не успели. Сначала Азия, потом Тибет, а после и вовсе не до того стало, – сузила глаза тетя Паша и рывком подняла слабо сопротивляющегося Фомича на ноги. – Верно он говорил, не бывает такого, чтобы обычный лесовик ни с того ни с сего такую силу обрел, которая позволит ему исконное призвание отбросить без малейшего для себя вреда, а после еще и к власти над людьми начать тянуться.

Она распахнула подранный старомодный пиджак, рванула косоворотку, и луч фонарика блеснул на красных камнях, вделанных в серебряный кругляш, висящий на шее старика. Очень тонкой работы кругляш, со странными и непонятными символами, вырезанными на его краях.

– Амулет берегини, – выдохнул волк. – Отдай нам его, мать. Отдай, и мы уйдем. Порука – мое слово. Ты знаешь наше племя, мы всегда делаем то, что обещаем.

– Мое! – проныл Фомич. – Не смей! Прокляну!

– Срать я на тебя хотела, – отмахнулась от него тетя Паша. – Меня после Кольского ничем не напугаешь, особенно проклятием. Ты тамошним обитателям в подметки не годишься, лихоманка лесная.

– Отдай! – пролаял еще один из волков. – Или умрете.

– Все против вас, мать, – поддержал его вожак, подходя все ближе и ближе. – Даже будь вас вдвое больше, мы все равно взяли бы верх. Вы остановились не там, где следует. С вами только оружие. С нами – новая сила и старые боги. Мы – их дети, и они это знают.

Волк не врал и не пугал. Николай увидел, как деревянные столбы, на которых неумело были вырезаны гротескно выглядящие в ночной темноте лики, начали оживать. Нет-нет, они не двигались, не выкорчевывались из земли, ничего подобного. Но вот их глаза уже не казались мертвыми, они наливались недобрым багровым светом, и смотрелось это довольно-таки жутко.

– Они не выпустят вас с этой поляны, – все еще миролюбиво пояснил оборотень. – А после в дело вступим мы. Зачем эти жертвы? Да и моей стае проблемы ни к чему. Наш вожак не боится господина Ровнина, которому вы подчиняетесь, но он его уважает.

– Сдается мне, что ваш вожак уже не самый главный, – подбросила на ладони амулет тетя Паша. – Но один оборотень не сможет назвать своим предмет, которым некогда владела берегиня. Он просто никого из вас не примет, сразу же учуяв, что в ваших венах течет звериная кровь. Для кого ты его добываешь, воин? Кому понадобилась сила тех, кто давно ушел из этого мира?

– Я это делаю для своего рода, мать. И в его славу, – с достоинством ответил оборотень, сделал еще пару шагов и протянул руку. – Отдай мне амулет и ступай домой. Ночь холодна, а ты уже немолода. Надо себя беречь.

– И то правда, – поежилась старушка. – Зябкая нынче ночь. Ладно, держи.

Амулет, звякнув цепочкой, лег в ладонь оборотня, тот белозубо улыбнулся, задрал голову вверх и издал протяжный вой, в котором слышалось ничем не скрываемое торжество.

Глаза идолов на миг вспыхнули нестерпимо ярким белым пламенем, а следом за тем погасли. Они опять превратились в обычные деревянные столбы, изукрашенные незамысловатой резьбой.

– Ты обещал, оборотень, – холодно произнесла тетя Паша. – Уходи, тебя тут больше ничего не держит.

– Мы не люди, – юноша убрал амулет в карман и склонил перед старушкой голову. – Мы знаем, что такое держать слово. И мы знаем, что такое уважение к врагу, особенно такому достойному, как ты, вечная мать.

Короткий серебряный росчерк – и вот стая из пяти волков следует за лидером, уносящим прочь с поляны свою добычу.

– А-а-а! – в небо рванулся крик Фомича, следом за тем он принялся кататься по земле и молотить ее кулаками.

– Иногда противнику симпатизируешь больше, чем союзнику, – заметила тетя Паша, глядя на разбитого горем старика. – Н-да. Знаете, что я вам скажу, ребятки? Не обманули Олега предчувствия.

– Какие? – уточнил Николай.

– Скверные. Ну, не просто так он на нас всех собак нынче спустил? Так у него психика реагирует на действительно серьезные неприятности, которые вот-вот пожалуют в гости. Вроде вот этих. Фомич, заканчивай орать. Ты жив, мы живы, а амулет все равно раньше или позже у тебя кто-то да отнял. И вообще радуйся, что у нас в тридцатых до него руки не дошли, ты благодаря этому с ним целый век в обнимку провел.

– Точно! – оживилась Мезенцева. – Тетя Паша, можно вопрос?

– Теперь уже да, – вздохнула уборщица. – Мы не спешим. Нам же этого паразита опросить все равно надо, а он вон в прострации.

– Вот ты там про какого-то Константина Сергеевича говорила. Ну, что шампанское с ним пила и так далее. А он кто?

– Театральный режиссер, – ответила старушка. – По фамилии Станиславский. Слышала про такого? Но он не современный. Давно уже умер.

– Ну да, – ответила Женька, но некоторая неуверенность в голосе имелась. – Нет, точно. Знакомая фамилия. Так-то я театр не очень люблю, но про него слышала.

– И слава богу, – усмехнулась уборщица. – Хоть что-то. Коль, может, ты Фомича пнешь как следует пару раз, а? Боль дивно снимает нервные стрессы. Я это точно знаю, не раз проверяла на практике.