В небесах царила Черная Обезьяна, деревья в столичных парках покрыла молодая листва, а над городом уже прогремели первые грозы. Стоял май года от Рождества Христова 1992-го.
Эти шесть месяцев прошли для Келюса быстро и почти незаметно. Прошлое редко напоминало о себе. Через несколько дней после отъезда Фрола Николаю позвонили из одного крупного издательства, и уже на следующий день он работал в отделе исторической литературы на третьем этаже большого здания недалеко от метро «Новослободская». Постепенно Лунин привык и не без удовольствия погрузился в пухлые рукописи о делах ушедших в вечность вождей и героев. Жил он по-прежнему один, и зарплаты вполне хватало даже в эти трудные месяцы. Его оставили в покое. Никто за ним не следил, не звонил по телефону, даже следствие по поводу гибели Корфа прекратилось как-то само собой.
В январе, когда город был бел от первых метелей, Келюса пригласили в Белый Дом и вручили орден. Удивило, однако, то, что орден выдали в канцелярии под расписку. Торжественное вручение состоялось через неделю, но на эту церемонию, где присутствовал сам Президент, Николая не позвали. Зато туда попал Фрол. Он был вызван в Столицу, получил из рук Президента награду и заодно угодил на первые страницы центральных газет – из всех награждаемых репортеры выбрали именно его.
У Фрола все ладилось. Он работал в строительном кооперативе, обзавелся курткой «Аляска» и смотрел на жизнь достаточно оптимистично. Дхар сразу же поинтересовался вестями от Мика, но Келюс мог сообщить лишь то, что сам узнал у его родителей: Плотников-младший жив, здоров, однако в Столице появится нескоро.
Фрол уехал, и жизнь Лунина потянулась все так же спокойно и монотонно. Все эти месяцы Келюс виделся только с Лидой. Курносая художница жила дома, но двигаться могла лишь в немецкой инвалидной коляске. Иногда Николай возил ее в соседний парк, и Лида пыталась рисовать. О прошлом почти не говорили, спасала интеллигентская привычка часами беседовать ни о чем.
Как-то в середине мая Николай затеял уборку. Делал он это редко, однако основательно. Наведя порядок в комнатах, Келюс задержался лишь в кабинете. Тщательно вытерев пыль на книжном шкафу, он уложил ровными стопками бумаги деда, все еще лежавшие в углу, и занялся ящиками стола. Среди всякого ненужного хлама он вынул небольшую черную коробочку из-под китайского чая, сохранившуюся еще с пятидесятых годов. Николай подумал было, зачем этой коробке лежать в письменном столе, и вдруг вспомнил, что сам укладывал ее сюда. Еще через секунду Келюс знал и то, что там лежит. Эту вещь он не доставал уже полгода, почти забыв о ней.
…Позолоченный усатый профиль презрительно и равнодушно смотрел куда-то вдаль. Странный значок, давний подарок, пропуск за светящуюся молочную пелену. Он работал; волна непонятной энергии охватила Николая, придав силы, но одновременно породив какую-то тревогу.
«Лунин, – вдруг услыхал он чей-то тихий голос, – Коля… Коля Лунин…»
Голос шел не из значка, даже не со стороны, а, казалось, возникал прямо в мозгу. Келюс помотал головой, отгоняя странное наваждение, аккуратно упаковал и спрятал значок, затем закончил уборку кабинета и вдруг понял: что-то случилось. Словно разжались невидимые тиски, сжимавшие его все это время.
Да, он стал свободен – и ничего еще не кончилось. Но Николай уже знал, что должен делать.
За эти месяцы старый чемодан покрылся пылью, а пропитавшиеся сыростью подземелья бумаги стали сухими и ломкими. Келюс аккуратно рассортировал папки по номерам, достал несколько листов чистой бумаги и тщательно, словно в незабвенные студенческие годы, расчертил их в некое подобие таблицы. Можно было начинать.
Внешне в следующие несколько дней ничего не изменилось. Николай ходил на работу, совершал круги по магазинам и смотрел вечернюю программу новостей. Разве что теперь он стал еще более молчалив, сторонился коллег, а под глазами легли еле заметные тени. Каждый вечер Лунин садился за стол, и аккуратно расчерченные листы покрывались все новыми записями.
Да, внешне ничего не изменилось, но Келюс вдруг ощутил, что исчезло привычное чувство одиночества. Вначале он решил, что просто разгулялись нервы. На улице за ним никто подозрительный не шел, тайные пометки, оставляемые на двери, оставались по возвращении нетронутыми, но что-то говорило Лунину о верности его догадок. И в один из вечеров он понял, что не ошибся.
…Сначала внимание привлекли шаги на лестнице. Было не поздно, далеко не все соседи вернулись с прогулки или с поздней работы, но тот, кто шел, спускался откуда-то сверху. В этом также не было ничего необычного, хотя вниз соседи ездили, как правило, на лифте, однако Келюс почему-то встревожился. Он сгреб со стола все бумаги, сунул в ящик и прислушался. Шаги приблизились, замерли перед дверью. Неизвестный стоял несколько секунд, а затем нажал кнопку звонка.
– Мне Лунина, – сказали за дверью. – Коля, это ты?
Келюс удивился – и не зря. Колей его давно уже никто не называл, однако странный голос показался знакомым.
– Кто вы?
За дверью воцарилось молчание, затем голос нерешительно произнес:
– Я Лунин. Петр Андреевич Лунин. Коля, открой!
Келюсу стало жарко. Среди здравствующих родственников он не знал никакого Петра Андреевича. Единственный человек, которого так звали, был исчезнувший в конце тридцатых родной брат деда – молодой, улыбчивый, с небольшой острой бородкой, каким он остался на старых фотографиях. Лунин подумал о невероятности происходящего и открыл дверь.
Человек шагнул через порог, свет лампы упал на лицо, и Николая из жара бросило в холод. Ошибиться было невозможно – брат деда, сгинувший, оплаканный и давно забытый, стоял перед ним. Только вместо кожанки, которую он носил когда-то, на Петре Андреевиче был модный серый костюм.
– Коля… Я… Ты, наверное, удивился, – так же нерешительно произнес он. – Я сниму туфли. У тебя есть тапочки?
– Не надо снимать, – выдохнул Келюс, гость послушно вытер ноги о тряпку. – Проходите.
Николай провел странного посетителя в гостиную. Петр Андреевич с интересом оглядывал квартиру, в глазах его была та же растерянность и, как показалось Николаю, боль.
– Давайте договоримся сразу, – вздохнул Лунин-младший. – На призрака вы не похожи. Если вы самозванец, то это, бином, просто неостроумно. А если нет…
– Разве ты меня не узнал, Коля? – совсем растерялся гость. – Мы ведь виделись, помнишь? Тогда у вас был… кажется, 1974 год. Я еще с сыном был, с Кимом.
Келюс вспомнил. Тогда ему было десять лет, и его сверстник, очень серьезный и даже немного хмурый мальчик, сделал ему странный подарок. Именно этот подарок лежал сейчас в коробке из-под китайского чая.
– А почему вы не отдали скантр деду? Ведь я мог его попросту выбросить.
– Скантр? – переспросил гость. – Ах да! Это не я. Ким дал тебе свой. Я предлагал Николаю пропуск… скантр… Но он не взял. Ведь он всегда мог воспользоваться…
Но тут гость осекся и замолчал.
– Ладно, – продолжал Келюс. – Будем считать, я вас вспомнил. Ну, а остальное вы не желаете объяснить?
– Я думал, ты уже все знаешь. Ты ведь уже был у нас.
– А, в «Кармане», – понял Лунин. – Ну а все-таки?
Гость пожал плечами.
– Дед должен был тебе рассказать. Еще в конце двадцатых, когда строился этот дом, было заранее запланировано убежище – «Карман»… Мы называли его иначе – «Ковчег». Уже тогда кое-кто понимал, что оно скоро понадобится. Мы предусмотрели хорошую защиту…
– И разницу во времени, – подсказал Келюс.
– Да, – кивнул гость. – Хотелось не просто выжить, но и дожить…
– До коммунизма?
– Хотя бы до лучших времен, – невозмутимо ответил Петр Андреевич. – Многие вышли еще после XX съезда. Во всяком случае, стало возможным иногда выходить в гости. А потом начался отъезд… Мы с Кимом уехали как раз в 1974-м. Тогда мы заходили прощаться.
– В Америку, что ли, перебрались? – поинтересовался Келюс, хотя и понимал, что речь идет явно не об Америке.
Гость покачал головой.
– Ты узнаешь об этом, Коля. Потом. Сейчас это тебе… ну просто ни к чему. В общем, мы с Кимом были очень далеко, и я никак не мог успеть на похороны…
– Ясно, – кивнул Николай. – Чаю хотите?
За чаем разговор стал спокойнее. Гость расспрашивал Келюса о работе, о дальних родственниках, о которых Лунин-младший уже думать забыл, но ни о себе, ни о своих делах не распространялся. Вскоре Николай понял, что гость прекрасно знаком с последними политическими новостями, а после того, как Петр Андреевич поздравил его с орденом, решил, что и о нем странный визитер знает куда больше, чем показывает.
– Ты, наверное, думаешь, зачем я пришел? – наконец, спросил Петр Андреевич, глядя не на Келюса, а куда-то в сторону.
– Повидаться, наверное, – спокойно ответил Николай. – Все-таки родичи…
– Да, повидаться… Коля, отдай мне бумаги.
Келюс не стал спрашивать какие. С братом деда не хотелось ломать комедию.
– Все? – поинтересовался он. – Или, может, половину?
– Все. Пойми, Коля, это в наших общих интересах.
– А какие это у нас общие интересы? Я коммунизм строить не собираюсь.
– Коля, да при чем тут коммунизм! – вздохнул гость. – Эти бумаги ищут. Тебе очень повезло, Коля. И тут, и у нас думают, что Волков уже переправил их, поэтому тебя и оставили в покое. Но ведь еще неделя-другая – и тогда…
Петр Андреевич покачал головой, но Келюс и так понимал, что будет «тогда».
– Есть еще один путь, – усмехнулся он, – я отдам все это добро в прессу. Сейчас не 37-й и даже не 85-й. Напечатают!
Гость молчал, глядя себе куда-то под ноги, и было непонятно, слушает он или нет.
– Хотя бы бумаженцию из папки 8, – продолжал Николай, – биография Вождя. Знаете такую?
– Написана в 1925 году. Два экземпляра. С пометками Генерального.
– Забавная биография, правда? И родился вождь не 22, а 12 апреля, и звали его, оказывается, Николаем…
– В словаре «Гранат» он тоже Николай, – пожал плечами Петр Андреевич. – А в дипломе юрфака его отчество «Иванович». И кто на это обратил внимание?
– Да, но там не сказано, что Вождь, оказывается, скончался не в 24-м, а мирно умер от тифа в январе 1893 года в городе Самаре. И там не было фотографии надгробной плиты с именем раба Божьего Николая, умершего в 23 неполных года. А интересно, кто это умер в таком случае в 24-м? По-моему, это у вас называется Тайна Больших Мертвецов?
– Если ты читал резолюцию Генсека, – не поднимая глаз, ответил Петр Андреевич, – то можешь не сомневаться, что надгробная плита давно приведена в надлежащий вид. Это еще не Тайна Больших Мертвецов, Коля. Да и в газете все сие будет выглядеть бледно. Мало ли сейчас сплетен?
– Ну тогда, может, читателей развлечет секретный протокол к советско-китайскому договору 1950 года? – вновь улыбнулся Лунин. – Что мы там охраняли? Может быть, то, что называется «Око Силы?»
– Такого термина там нет, – возразил гость, по-прежнему не глядя на Келюса.
– Зато есть Объект № 1. И даже его карта, правда, в другой папке. В той самой, за которую убили вашего брата.
– Коля, – покачал головой Петр Андреевич, – ты же ничего не можешь изменить! Неужели ты не понял, насколько они всесильны? Даже если бы ты спрятал… или уничтожил скантр Тернема, то только бы на время отсек Око Силы от Столицы. Ведь у них еще есть Крымский Филиал, у них много что еще есть, Коля! Ты не только не пробьешь сердце, ты даже не сможешь отрубить щупальца.
– Да кто это «они»? – не выдержал Николай.
Петр Андреевич не ответил, затем медленно встал.
– Все-таки подумай. Здесь эти бумаги сгинут, причем вместе с тобой. А значок береги. На всякий случай: квартира № 211, это в соседнем подъезде. Нажмешь звонок четыре раза, дверь откроется сама. И не забудь значок.
– Я знаю, – Келюс вспомнил дергающийся скелет у светящегося входа. – Неплохо это у вас придумано! За приглашение спасибо, только, Петр Андреевич, бумаг я не отдам. И дед, наверное, вам бы их тоже не отдал. Так что извините… А правда, что вы с Бухариным дружили?
– Да, – кивнул Петр Андреевич. – Дружили. Он не захотел уходить в «Карман». Все не верил…
Келюс хотел поинтересоваться, чему именно не верил покойный Николай Иванович, но странный гость попрощался и аккуратно закрыл за собою дверь. Послышались шаги. Петр Андреевич шел не вниз, на улицу, а поднимался, откуда пришел, – наверх.
…На следующий вечер, вернувшись с работы, Келюс зарядил пленку в свой старый «Зенит» и, аккуратно разложив бумаги на столе, принялся фотографировать страницу за страницей. Дело оказалось долгим. Проявленные пленки Николай аккуратно завернул в мягкую бумагу, сложил в картонную коробку из-под печенья, а на следующий день, возвращаясь с работы, заехал к Лиде и отдал ей на хранение. Больше в Столице доверить их было некому.
Еще несколько дней Келюс жил в напряжении, ожидая неприятных встреч на улице или непрошеного ночного визита. Однако все было тихо. Однажды Николай не выдержал и, спустившись во двор, направился в соседний подъезд. Дверь в квартиру 211 мало чем отличалась от соседних, разве что выглядела подозрительно новой, да и замочная скважина, как сумел рассмотреть Келюс, оказалась декоративной. В конце концов Лунин не только успокоился, но и начал посмеиваться над собой за излишнюю предосторожность.
Как-то обычным майским днем Келюс сидел в большом редакционном кабинете, листая очередную рукопись и поглядывая на шумящий кофейник. Он ждал возможности выпить кофе с нетерпением, это был повод хотя бы ненадолго оторваться от опуса, над которыми приходилось работать. Бравый автор лихо разбирал по косточкам еврейское происхождение великого князя Владимира, многословно обосновывая сущность сионисткой политики Равноапостольного. Николай уже несколько раз поглядывал на мусорную корзину, но большего позволить себе не мог: рукопись передал лично главный редактор.
Кофе закипел. Довольный Келюс встал из-за стола, направляясь к кофейнику, возле которого одна из сотрудниц уже колдовала с чашками, но выпить ароматный напиток на этот раз не пришлось. В дверях послышались шаги, а затем голос одного из сотрудников соседнего отдела: «А вот он, Лунин! Кофе пьет в рабочее время!»
Келюс оглянулся. В дверях синела милицейская фуражка.
– А, гражданин Лунин! Подь сюды!
Келюс не стал возражать против формулировки и направился к двери. Он чувствовал, как за спиной затаили дыхание коллеги. То, что у Николая не все в порядке с политической биографией, знали все.
В дверях стоял молодой серьезный парень в милицейской форме, лицо которого сразу же показалось знакомым. Николай всмотрелся.
– Сержант Лапин, кажется?
– Так точно, – кивнул тот. – Я тебя тоже, Лунин, запомнил. Как тот парень, что мы к тебе привозили? Жив?
– В лучшем виде. Так я вас слушаю.
– Чего слушать? Поехали!
И сержант кивнул куда-то в сторону лестницы. Келюс, как и все, привык к тому, что человека могут забрать не только из рабочего кабинета, но даже из собственной спальни, однако недавнее прошлое заставляло его проявлять странную для граждан этой страны щепетильность.
– Ордер есть?
– А-а-а, – протянул сержант, – законы знаешь? Не боись, Лунин, ты не арестован. Тут дело другое.
– Скажите это им, – Николай кивнул в сторону коллег, ловивших каждое слово.
– Можно, – согласился Лапин. – Граждане! Гражданин Лунин срочно требуется в 83-е отделение на предмет опознания потерпевшей. Усе, граждане, прошу расходиться, усе в порядке!
Келюс забрал со стола сигареты, с сожалением поглядев на так и не выпитый кофе, и направился вслед за сержантом. Милицейский «луноход» доставил Николая в 83-е отделение, где на него посмотрели сурово и потребовали документы. К счастью, у Лунина оказался с собой паспорт, который был исследован самым внимательным образом, причем фотографию несколько раз сверяли с оригиналом. В конце концов пожилой капитан завел Келюса в кабинет и усадил на стул напротив себя.
– Ну, Николай Андреевич, – загадочно начал он, – может, сами все расскажете?
Годом раньше Лунин не упустил бы возможности задать несколько изящных вопросов, которые обычно доводили представителей власти до белого каления, но сейчас охоты играть в эти игры уже не было.
– Слушаю вас, – произнес он как можно суше, глядя капитану прямо в глаза. Как ни странно, тон подействовал.
– Вы знаете гражданку по имени Ольга? – милиционер достал лист бумаги, словно собираясь вести протокол.
– Я знаю несколько гражданок с таким именем, – столь же сухо ответил Келюс. Капитан выжидательно поглядел на него, ожидая, продолжения, но Лунин и не думал что-либо добавлять к сказанному.
– В таком случае, – нахмурился капитан, – известен ли вам гражданин по кличке, – он заглянул куда-то в папку, – да, по кличке Мик?
– Известен. Это Михаил Николаевич Плотников, студент Бауманки.
Келюс хотел спросить, в чем, собственно, дело, но, будучи человеком опытным, понимал, что тут же услышит бессмертную фразу: «Вопросы здесь задаю я». Поэтому он замолчал. Милиционер также умолк, о чем-то раздумывая. Это заняло немало времени и сил. Наконец, что-то решив, он достал платок и вытер пот со лба:
– Вот что, Николай Андреевич, вы, как я понимаю, человек верный. Орден у вас… Да… были в Белом Доме… Вы не думайте, мы все о вас знаем. Так вот, тут такое странное дело…
Капитан говорил долго, путано, повторяясь, но в конце концов Келюс начал понимать. Сегодня утром патруль на одной из улочек рядом с Савеловским вокзалом услыхал стрельбу. Милиционеры оказались людьми храбрыми и через минуту уже были на месте, однако успели лишь заметить двоих неизвестных, убегавших в сторону трамвайной остановки. На асфальте лежала без сознания девушка, которую вначале сочли раненой. К счастью, как выяснилось позже, пули в нее не попали, она лишь сильно ушиблась при падении. Стрелявших догнать не удалось. Девушка была в глубоком шоке и назвала только свое имя. Пострадавшую хотели направить в больницу, но на всякий случай осмотрели ее вещи. Документов у Ольги не оказалось, зато было обнаружено письмо, на конверте которого имелся адрес Николая Андреевича Лунина. Вместо подписи в послании стояло «Мик».
– Дайте письмо, – потребовал Келюс.
Капитан поглядел на него с явным сомнением, но, все-таки решившись, достал из ящика разорванный конверт. Николай взглянул сначала на адрес, а потом на само письмо. Насколько он мог помнить, это была действительно рука Мика. Бегло прочитав послание, он удивился и стал читать еще раз.
О проекте
О подписке