4.

Неприятности начались с ключей. Зотовой их выдавать отказались, сославшись на распоряжение за каким-то длинным номером, поступившее прошлым вечером. Бывший замкомэск попыталась объяснить, что ключи эти от комнаты, где работает группа писем Технического сектора, но ничего не помогло. Девушка, пожав плечами, направилась на рабочее место, где ее встретили запертая дверь и большие сургучные печати на суровом шнуре. Ольга на всякий случай оглянулась, ожидая ражих молодцев с арестным ордером, но не обнаружив таковых, достала папиросы и побрела в курилку.

Несмотря на начало рабочего дня, народу там оказалось немало, в том числе и трое из ее группы. Комсомольцы вежливо поздоровались, но сообщить путем ничего не смогли, помянув все те же печати и запертые двери. Как выяснилось, закрыт был весь сектор. Зотова, не поверив, поспешила к товарищу Рудзутаку. Секретаря в приемной не оказалась, дверь же кабинета была не только опечатана, но и заклеена крест-накрест полосками бумаги с чьей-то замысловатой подписью.

Ольга вернулась в курилку, надеясь застать там комсомольцев и с помощью попытаться собрать группу, но те уже исчезли. Зато появилось подкрепление – шумные парни из Орграспреда, самого могущественного отдела ЦК, бывшей вотчины Генсека Сталина. Печати, как выяснилось, появились и там, причем было объявлено, что прежний заведующий снят, а нового должны назначить с часу на час. Но даже не это поразило видавших виды сотрудников. Смену власти они давно ожидали, понимая, что после отставки Сталина Орграспред ожидает серьезная чистка. Была еще одна новость, свежайшая, только что просочившаяся из-за плотно закрытых дверей, за которыми заседало Политбюро. Все последние дни в Главной Крепости только и разговоров было о преемнике Льва Революции. Революционный Военный Совет да еще наркомат – этакое наследство не всяким плечам впору. Назывались разные имена, но не угадал никто.

– Простите! – растерялась Зотова, краем уха услыхав фамилию. – Вы сказали…

Ответом были довольные усмешки. Ольге с удовольствием повторили. Да, новым Предреввоенсовета и наркомом назначен товарищ Сталин. Парни, явные сторонники бывшего Генсека, видели в этом проявление высшей справедливости. В конце концов, кто такой Генеральный секретарь? Начальник партийной канцелярии, бумажка налево, бумажка направо. Власть, конечно, но разве можно сравнить ее с должностью покойного Льва? Рабоче-крестьянская Красная армия – главная сила диктатуры пролетариата, ее стальной ударный кулак. Вот теперь товарищ Коба им всем покажет!

Бывший замкомэск спорить не стала. Начальству виднее, ее дело простое – приказы выполнять. Но все же вспомнилось. В далеком 1919-м красный кавалерист Зотова, недавно получившая кандидатскую карточку РКП(б), присутствовала на собрании, где выступал делегат, вернувшийся с Х съезда партии. Доклад проходил бурно», выступающего то и дело прерывали. На съезде решался вопрос с «военспецами. Осуждение «военной оппозиции», ратовавшей за восстановление выборности командного состава, пришлось по душе далеко не всем. В пылу полемики докладчик помянул речь Вождя на заседании военной секции. Предсовнаркома, осуждая зарвавшихся оппозиционеров, привел в качестве примера Сталина, руководившего обороной Царицына. «По 60 тысяч мы отдавать не можем», резюмировал он, помянув огромные потери красных войск.

Про эти погибшие тысячи красный командир Зотова не забыла, потому и не спешила радоваться решению Политбюро. Впрочем, не она одна. Некто, явно постарше остальных, при бородке и золотых очках, снисходительно пояснил излишне разгорячившимся парням, что новому Предреввоенсовета придется туго. Весь военный аппарат – это люди покойного Троцкого, с которым Сталин был на ножах. Для того и назначили товарища Кобу – чтобы шею сломал. Если даже и справится, толку все равно будет мало. От прежней армии огрызок остался, да и тот сократить намерены. А все, что еще есть боеспособного, из состава РККА постепенно выводят. Вот, скажем, Части Стратегического резерва. Стоило Троцкому захворать, их тут же переподчинили.

Зотова вспомнила бойцов Фраучи (серые шинели, черные петлицы, штык-ножи от японских «Арисак») и невольно задумалась. Переподчинили? Интересно, кому?

Впрочем, хватало и куда более насущных вопросов. Докладную о том, что случилось на Центральном рынке, Ольга написала еще вчера, но так и отдала по назначению. Помощника товарища Каменева не оказалось на месте, да и можно ли верить гражданину с интернациональной фамилией? На шпиона этот тип не тянет, зато на бестолкового чинушу, по глупости или разгильдяйству чуть не подставившего ее под пули – вполне. Он-то отвертится, недаром на таком посту штаны протирает. А кого виноватым назначат, дабы наказать для примера? Догадаться не так и трудно.

Пойти к товарищу Каменеву? Могут сразу не пустить, а тот же деятель первым доложит. К Киму Петровичу? Нельзя, не по его ведомству, помощник не зря с Ольги подписку брал. Почему-то вспомнился товарищ Москвин. Этот бы точно что-то толковое присоветовал! Но обращаться к бывшему чекисту Пантёлкину слишком опасно, не будь даже подписки о неразглашении.

Ольга прошла коридором, затем спустилась этажом ниже, где был кабинет товарища Кима, заглянула в приемную, с секретарем поздоровалась. И вновь коридоров пошла. Вот и лестница. Обратно, что ли, к сургучным печатям?

– Ольга Вячеславовна! Вас, кажется, поздравить можно?

Поздравить?! Зотова растеряно обернулась.

– Или еще не знаете? Тогда мне повезло, первым сообщу.

Валериан Владимирович Куйбышев, Недреманное Око партии, улыбнулся, протянул огромную ладонь:

– С новым назначением!

Кавалерист-девица, ничего не понимая, пожала руку, но благодарить не спешила.

– Знаете, товарищ Куйбышев, была бы верующей, сказала бы, что вас бог послал.

– Впечатлен! – густые темные брови взметнулись вверх. – Никогда не был о себе плохого мнения, но услышать подобное от молодого, перспективного, а главное очень симпатичного партийного работника… Погодите, да что случилось-то?

Ольга ответила не сразу. Слова подбирались с трудом, ускользали, теряли смысл.

– Если член партии попал в затруднительное положение… Если… По начальству обратится нельзя, и к товарищу Киму нельзя. Может, вы подскажете?

С лица Куйбышева исчезла улыбка. Потемнел взгляд.

– Товарищ Зотова! Удивлен и даже возмущен неверием в возможности Центральной Контрольной комиссии. Говорят, британский парламент может решить что угодно, кроме превращения мужчины в женщину. В отличие от буржуазного парламента, ЦКК может абсолютно все.

– В женщину никого превращать не надо, – вздохнула бывший замкомэск. – А вы знаете, Валериан Владимирович, что такое «трест»?

5.

– …Удачи вам, товарищи! – Леонид широко улыбнулся. – Удачи и всяческий успехов!

Махнул рукой, точно на перроне прощаясь, взял со стола папку.

– Товарищ Москвин! – донеслось из угла. – А как же вы? Кто будет группой руководить?

Бывший старший оперуполномоченный взглянул недоуменно:

– Все вопросы, товарищи, в Сенатский корпус. Третий этаж, кабинет секретаря ЦК Льва Борисовича Каменева. Волнуетесь, что без начальства остались? Не беспокойтесь, пришлют.

Повернулся, шагнул к двери. За спиною – негромкий гул. Не ожидали! С утра прошел слух, будто товарищ Рудзутак от должности освобожден, а Техсектор распущен, к полудню из Сенатского корпуса сообщили, что вопрос еще решается, но любом случае на службе останется хорошо если половина сотрудников. Ко всему еще – сургучные печати на дверях, словно после визита ОГПУ. А если вспомнить, что подобное творится во всем Центральном Комитете, то поневоле задумаешься. В Главную Крепость по крайней мере пускают, а в здании ЦК на Воздвиженке караул стоит при карабинах и штык-ножах.

В Чудском монастыре печатей не было. Особый режим, своя охрана. Руководитель научно-технической группы Леонид Семенович Москвин имел возможность беспрепятственно собрать сотрудников, дабы сообщить пренеприятное известие: он переведен на другую работу, группа же будет формироваться заново. Из кого – новому начальству виднее. Пока говорил, в лица всматривался, словно перед расстрельной стенкой, когда приговор уже зачитан. Здесь смерть никому не грозит, но понаблюдать все равно интересно.

Коридор был пуст. Леонид устало повел плечами и направился в сторону своего бывшего кабинета. Хорошо, вещами не успел обрасти. То, что в ящиках стола, в портфеле уместиться, а сейф можно забрать целиком, вместе с содержимым.

Он хмыкнул, представив, что сейчас творится в коридорах и курилках. Зашевелился народ, забегал. Ткнули палкой в муравейник!

Чистку Центрального Комитета начали готовить еще в ноябре, когда Троцкий тяжело заболел. Однако к январю все вопросы утрясти не удалось, слишком лакомые куски приходилось делить Скорпионам. И заменить людей непросто, чуть не треть сотрудников подлежала скорому увольнению, в первую очередь сторонники покойного Льва и здравствующего Кобы. В качестве компенсации Сталину отдали военное ведомство. Как выразился злоязыкий товарищ Радек: «опричный удел». Пусть там своих сторонников и собирает, в Центральном Комитете отныне места «опричникам» нет.

Кто победил? Леонид не торопился с ответом. Скорпионов стало меньше, но схватка еще в самом разгаре. «Бухарин, Троцкий, Зиновьев, Сталин. Вали друг друга!»

* * *

Оказавшись в кабинете, товарищ Москвин первым делом открыл сейф и достал фотографии Тускулы. Их лучше забрать, вдруг сейф придет опечатывать комиссия? Лишние вопросы, лишние сплетни… Китайский чай в большой жестяной банке и купленную на Тишинском рынке мяту решил оставить. Традиция!

Замок портфеля щелкнул за секунду до того, как в дверь негромко постучали.

– Войдите!

В кабинет заглянула Сима Дерябина, дернула острым носом.

– Заходите, – кивнул Леонид. – И двери закройте.

Усадив гостью, товарищ Москвин не всякий случай лично проверил замок, затем, вернувшись к столу, положил перед Симой листок бумаги и карандаш.

– Составьте список сотрудников группы. Тех, кого прислал Рудзутак, не включайте. Кого именно, подсказать?

Сибирская подпольщица только носом повела. Леонид улыбнулся.

– Я за их лицами наблюдал. Очень поучительно! Этих всех – поганой метлой. Остальные – на ваше усмотрение, но если сомневаетесь…

Договаривать не стал, уж больно взгляд у товарища Дерябиной был выразительный. Карандаш завис над бумагой, резко клюнул, выведя единичку, опирающуюся на круглую скобку. Остановился. Бывший старший уполномоченный понял.

– Меня не пишите. Группой пока будете руководить вы.

Девушка, удивленно моргнув, коснулась ладонью губ, но Леонид покачал головой.

– Уже решено. Я скоро уезжаю, а кого попало товарищ Ким назначать не хочет. Группу временно подчинят Общему отделу, он огромный, на нас и внимания не обратят. Группой больше, группой меньше.

Карандаш вновь скользнул по бумаге. Товарищ Москвин подошел ближе, наклонился. «Технический сектор?» Ага, ясно.

– Техсектор, товарищ Дерябина, решено оставить. Он будет заниматься тем же, что и бывшая Техническая группа – на письма трудящихся отвечать. Зачем для этого нужен сектор, сам не знаю, но вроде бы его собираются нацелить на международные контакты по линии науки. Будут искать идейно близких изобретателей и конструкторов.

На это раз взгляд Симы был особо выразителен. Бывший старший уполномоченный нахмурился:

– Товарищ Дерябина, не впадайте в пессимизм. Помощь международного пролетариата в деле создания Вечного Двигателя переоценить невозможно!

Не выдержал, рассмеялся:

– Сектор – еще ладно, кому-то не захотелось штаты сокращать. Иное интересно. Знаете, кто будет руководить этой лавочкой? Ни за что не догадаетесь…

И вновь не удалось фразу закончить. Стук в дверь помешал – громкий, требовательный. Не костяшками пальцев, и даже не кулаком.

Листок бумаги исчез. Сибирская подпольщица деловито расстегивала маленькую кобуру при поясе. Вновь ударили. Товарищ Москвин прислушался, покачал головой:

– Приклад или рукоятка револьвера… Сима, в любом случае это за мной.

Ответом была веселая улыбка. Пистолет в руке, острый нос повернут в сторону двери. Бывший бандит по кличке Фартовый одобрительной кивнул. Сильна! Была бы с ним в Питере Сима, а не Сергей Пан с его дворянскими замашками, то и за границу можно было бы уйти. Вместе бы не пропали!

…Чекист Пантёлкин беззвучно оскалился. Ушли бы, как же! И словно воочию увиделось: Литейный проспект, раннее утро, предрассветный ноябрьский мороз. Они с товарищем Дерябиной входят в подворотню, Сима делает вид, что оступилась, пропускает его вперед, стреляет в спину…

– Спрячьте оружие, товарищ Дерябина. И кобуру застегните!

Открыл, даже не спрашивая. На тех, кто на пороге стоял, поглядел.

– Зачем по двери колотили? Вас что, не учили, как арест производится?

Двое крепких парней, – один в штатском, другой в знакомой светлой форме при петлицах, – переглянулись.

– Дерево больно толстое, – ухмыльнулся «штатский», – боялись, не услышите.

Второй – тот, что в форме, глядел серьезно. Осмотрел кабинет. Заметив Симу, неодобрительно дернул губами:

– На два слова, товарищ Москвин. Пожалуйста, в коридор.

Весельчак, закрыв дверь, развернулся, стер с лица улыбку.

– Товарищ Москвин, прошу одеться и пройти с нами. Вам велено передать…

Замолчал, на второго взглянул. Тот шагнул ближе:

– Слова из песни. «Мне зелено вино, братцы, на ум нейдет. Мне Россия – сильно царство, братцы, с ума нейдет.»

Бывший старший уполномоченный вздохнул:

 
– Ах, тошным мне, доброму молодцу, тошнехонько,
Что грустным-то мне, доброму молодцу, грустнехонько
 

Гостей он ждал ближе к вечеру, но кто-то оказался слишком нетерпелив.

 
– А купил бы, братцы, на Пожаре три ножика,
А порезал бы я, братцы, гончих-сыщиков
Не дают нам, добрым молодцам, появитися,
У нас, братцы, пашпорты своеручные,
Своеручные пашпорты, все фальшивые.
 

* * *

Машина Бокия приткнулась к стене собора. Шторки закрыты, возле капота – крепкий детина в белом полушубке. Обыскивать не стал и документ не спросил, лишь взглянул очень внимательно. Подумав немного, пожевал губами, словно сомневаясь, наконец указал на заднюю дверцу:

– Сюда! В салоне не курить, голос не повышать, обращаться: «Товарищ Бокий» или «Товарищ Председатель Государственного политического управления».

Леонид, не став спорить, взялся за блестящий металл, открыл дверцу. Изнутри пахнуло теплом и бензиновым духом.

– Здравствуйте, товарищ Председатель Государственного политического управления!

Бокий, взглянув угрюмо, подвинулся, освобождая место, руку протянул.

– И тебе, Леонид Семенович, не болеть. Зря я тогда не настоял, чтобы тебя к нам вернули. Было бы одной проблемой меньше.

– Есть человек – есть проблема, – охотно согласился бывший старший оперуполномоченный. – Нет человека – нет проблемы.

Бокий взглянул недоуменно, и Леонид поспешил пояснить.

– Так о товарище Сталине говорят, о его кадровой политике. Когда Иосиф Виссарионович узнал, то очень обиделся.

Председатель ОГПУ неодобрительно покачал головой:

– Шутки у вас в ЦК… Человек есть – и проблема тоже есть. Леонид Семенович, ты помнишь Москвина? Ивана Москвина, он при тебе был заведующий отделом Петроградского комитета? Иван Михайлович, белесый такой, голову бреет. Он потом стал секретарем Северо-Западного бюро.

Леонид задумался, но ненадолго. Усмехнулся. «Надеюсь на ваш опыт, товарищ Москвин!» Еще один знакомец Черной Тени.

– Я его недавно у товарища Каменева встретил. То-то, показалось, что лицо знакомое! К нему Лунин, который Николай, по фамилии обращается, а я понять не могу. Интересно, он – настоящий Москвин?

Отвечать Председатель ОГПУ не стал. Сунул руки в карманы шинели, отвернулся.

– Мы с твоим начальником, с Кимом Петровичем, договорились. Я не буду вмешиваться в его дела, но за это получу определенные гарантии. В будущем – членство в Политбюро, а сейчас – контроль над Орграспредотделом. Заодно почищу там все до белых костей, так что Киму одна только выгода. Сам я в Генеральные не собираюсь, но Орграспред – это действительно гарантия от случайностей. Иван Москвин – мой друг, и, кстати, очень хороший работник. Кандидатура на заведование отделом уже согласована в Политбюро…

Бокий замолчал, потом резко повернулся: