– Пэл, девочка! Мы с тобой живем в Британии. Если добрым британцам сразу сказать правду, они не поверят. А поверят, еще хуже, начнется паника. Инопланетяне! Уже здесь! Уже у нас под кроватью! Пусть привыкают постепенно. Сначала танго «Аргентина», книжки в ярких обложках, потом то, что издам я. И пусть вначале будет Венера, о ней все знают. Какой с меня спрос, с заднескамеечника? А когда все уже привыкнут, тогда и выступит правительство Его Величества…

Нахмурился. Насупил брови.

– Заодно мою книгу прочтут и в Берлине. Адди и его банда поймут, что их контакты с Клеменцией для нас не тайна. А заодно задумаются, с какой это Венерой мы собираемся дружить, и поможет ли им союз с Клеменцией. Даже джентльмены не всегда называют кошку – кошкой!

Дядя, возмущенно фыркнув, вновь взялся за сигару. Пэл между тем скользнула глазами по очередной странице. Военное сотрудничество с Венерой планировалось начать, прежде всего, в области авиации.

Авиация?

Дядя уже третий год только и говорит, что об авиации! И в парламенте, и перед репортерами, и выступая по радио. У Британии мало самолетов, и те плохи, а Рейх бешеными темпами строит Люфтваффе…

…А еще цеппелины! Как тот, на котором она возвращалась из Нью-Йорка.

Черные стрелы!

– Дядя! Кто атаковал «Олимпию»? Мы – или наши друзья с… с Венеры?

Из кресла послышался негромкий смех. Уинстон Леонард Спенсер-Черчилль победно улыбнулся.

– Все-таки догадалась! Умница, Пэл, никогда в тебе не сомневался… Нет, самолеты, к сожалению, не наши. А зачем они атаковали цеппелин, ты узнаешь сама.

6

Свернутую в тугую скатку шинель Лонжа водрузил поверх шкафа. Рядом – каска…

– Отставить! – поморщился дневальный, белокурый гефрайтер с длинным, Пиноккио на зависть, носом. – Каску поверх шинели, камрад. И чтобы эмблема как раз в центре. Ротный это любит.

Спорить Лонжа не стал. В центре, значит, в центре. Благо, можно не торопиться, на устройство выделен целый день. Рота на занятиях, казарма пуста, дневальному скучно…

Он открыл дверцы шкафа и покосился на длинноносого. Вроде, все правильно. Справа – форма, четыре комплекта, «старая соль» на левом фланге, ниже сапоги, еще ниже, на отдельной полочке, две пары ботинок. Все прочее, что на складе выдали, слева, тоже на полках.

– Фуражку поправь, кокарда на проверяющего смотреть обязана, – подсказал гефрайтер, – все, камрад, должно быть ровно и единообразно. Иначе из кухни не будешь вылезать, это если господин ротный трезвый.

Продолжения не последовало. Вероятно, нетрезвого ротного вслух поминать было не след, дабы не накликать.

– А сюда, как водится, фотографии, – длинноносый кивнул на левую дверцу. – Только внутри, а не снаружи. У нас все парни соревнуются, кто актриску покрасивей налепит. Или, допустим, певицу. У меня, кстати, Лала Андерсон, которая «Лили Марлен». Цветная! Ну, ладно, побежал, а то позвонить могут.

Лонжа невольно улыбнулся. Достать бы открытку с малоизвестной певицей из польского Позена, которая не ходит безоружной в разведку. И лучше не в эстрадном платье, а в полевой форме с автоматом «Суоми». А еще лучше представить, как он выходит из казармы, подходит к фонарю, тому, что слева…

Обе наши тени
Слились тогда в одну,
Обнявшись, мы застыли
У любви в плену…

Фонари у казарменных дверей действительно имелись, хоть и не светили по дневному времени. А над тяжелыми дверями – каменный прусский орел и четыре цифры: «1747». Когда он удивился, все тот же дневальный пояснил, что здание не слишком старое, очень многое в Горгау куда древнее. Крепость помнила Тридцатилетнюю войну.

За дверями был длинный широкий проход, устланный истертой за долгие годы плиткой. Влево и вправо от него – отсеки, отделенные друг от друга толстой кирпичной стеной. В каждом – койки в два ряда, как раз на отделение. А над всем – потемневший от времени сводчатый потолок. Старая Пруссия… Лонжа ничуть бы не удивился, если из-за угла выглянули усатые гренадеры в униформе Фридриха Великого.

Почему он здесь?

Агроном, он же рейхсфюрер СС Генрих Луйтпольд Гиммлер, прав – Лонжа так и не понял, кто виноват в провале. «Быстро, красиво и эффективно». Аресты прошли по всей цепочке, потом взяли его самого и… И отпустили.

Отпустили?

Во всесилие «серого» майора не верилось. Даже шефу Абвера капитану цур зее Канарису Гиммлер не уступил бы свою добычу. Поговаривали, что в последние месяцы положение вождя СС сильно пошатнулось, но едва ли до такой степени. И что мешало «черным» пристрелить строптивого Виттельсбаха по дороге?

А еще вспоминался патруль, остановивший их грузовик. «Извините за вынужденную задержку, господа. Чрезвычайные обстоятельства!» Побеги из «кацета» случаются редко. Так может он, Август Виттельсбах, и есть это «чрезвычайное»?

«Я создаю собственное подполье. И у меня найдутся мои ручные монархисты с претендентом на престол», – сказал Генрих Гиммлер. «Хватит и того, что некий Агроном задумал провернуть с…» – намекнул майор, чья матушка родом из Баварии.

Дважды два – четыре. Никто его никуда не отпускал…

– Эй, камрад, ты Рихтер? Пауль Рихтер?

Длинноносый вернулся. Лонжа только и успел, что закрыть дверцы шкафа.

– Рихтер. А что, позвонили?

* * *

Нужный кабинет обнаружился на втором этаже соседнего корпуса. Дежурный при входе на его вопрос ответил сразу, но посмотрел странно. Дверь же самая обычная, в белой краске, посреди эмалевая табличка с цифрой «15». Ручка медная, фигурная, сама же дверь приоткрыта.

– Разрешите войти?

Ответили, но как-то невнятно. И голос почему-то показался знакомым.

За дверью – невеликая комнатка под высоким сводчатым потолком. У входа – деревянная стойка, за нею стол и большой сейф. Некто в офицерских погонах, стоя спиной к двери, перелистывал бумаги в картонной папке.

– Герр гауптман! Гефрайтер Рихтер по вашему приказанию…

– Вам привет от Гроссштойсера, Рихтер. Впрочем, все пароли отменены, и вы наверняка это знаете.

Карел Домучик бросил папку на стол, обернулся.

– Никак не могу понять, почему Гиммлер вас отпустил. Поделитесь соображениями?

Лонжа подошел к деревянной стойке, постучал по ней ногтем.

– Оказывается вот она, граница между подпольем и тайной полицией!

* * *

Кофе оказался скверным, почти как та бурда, которой их потчевали в Губертсгофе. Это настраивало на нужный лад. Последний раз Лонжа видел бывшего лагерного нарядчика на аэродроме возле Пиллау, когда их отправляли в СССР. Домучик был в штатском, но стоял среди офицеров в «фельдграу».

Опять дважды два – четыре.

– Не думал, что сотрудники Абвера выискивают измену в «кацете».

Домучик невозмутимо отхлебнул кофе.

– Не пытайтесь казаться наивнее, чем вы есть, Рихтер. Лагерное начальство осведомляют блокфризеры. Кстати, своего вы так и не вычислили. Официально я находился в командировке в связи с подготовкой операции в Вайсрутении, присматривался к кандидатам в исполнители. Но главной моей задачей была и остается координация действий подполья. Зачем Абверу подполье? А вы догадайтесь!

Лонжа поглядел в окно, за которым темнел контур старой крепостной башни. Он подозревал, что и у «черных», и у «красных» не слишком много шансов. Но теперь понял, что дела намного хуже.

– Хотите взять оппозицию под контроль? И эмиграцию, и тех, кто в Рейхе?

Домучик бледно улыбнулся.

– Считайте, уже взяли, точнее, поделили с Генрихом Гиммлером. Потому я и поддался на ваш шантаж. Губертсгофом занимается Служба безопасности рейхсфюрера СС. Я, можно сказать, влез в чужие охотничьи угодья… А теперь будьте добры ответить на вопрос. Итак, почему Гиммлер не возражал против передачи вас в наше ведомство? И не говорите «не знаю». Знаете!

Лонжа вдруг понял, что ему очень хочется закурить, как после боя. Всезнающий Домучик определенно не в курсе его разговора с серым майором. Интересно выходит!

А если выложить карты на стол?

– Гиммлер задумал операцию, как-то связанную с королем Баварии Августом Первым. По его собственному выражению – «мерзость». Я почему-то нужен ему именно здесь, а не в «кацете». Может, потому что я назначен специальным представителем Германского сопротивления на переговорах с подпольем.

Домучик неспешно вышел из-за стола, отвернулся, хрустнул кулаками.

– Господин Рихтер, вы меня очень обяжете, если сообщите цель этих переговоров.

Лонжа тоже встал.

– Пожалуй, пока воздержусь. Quid pro quo, не забыли?

Прошлый раз он разбил излишне любопытному нарядчику очки.

* * *

– Очень не люблю ругаться, Рихтер, меня за это в детстве по губам били. Поэтому просто скажу: вы ошиблись. Надо было сразу, еще в Губертсгофе, признаться, что вы представляете баварских монархистов. Теперь все ясно, вас, конечно же, послали готовить коронацию! А если учесть, что вас вызывал Гиммлер, вы – не обычная пешка. Глупо, Рихтер, глупо! Не поняли, почему?

– Абверу нужны монархисты?

– Не Абверу, мы лишь структурное подразделение Вермахта… Вы что, верите в успех подполья? В народную антифашистскую революцию? Не думаю, что вы, Рихтер, настолько наивны. Единственная сила, способная свергнуть Бесноватого – армия. Но руководство Вермахта не поддерживает заговорщиков. Не из любви к нему, а потому что не видит цели. Не Веймарскую же республику реставрировать! Монархия – совсем иное дело, под это знамя станет большинство старшего командного состава. Вам нужно было вести переговоры не с подпольем, а со мной! Но еще не поздно. Что бы там не задумал Гиммлер, вы попали именно туда, куда нужно… Я ответил? Quid pro quo!

– Целью переговоров является создание Германского национального комитета, который бы представлял все антифашистские силы, как в эмиграции, так и в Рейхе. В перспективе – Правительство в изгнании… Кстати, об этом сообщила еще две недели назад радиостанция «Свободная Германия». Радио иногда полезно слушать, господин Домучик… Теперь моя подача? Вопрос самый простой. Как я понял, где-то поблизости находится концлагерь?

* * *

Горгау – шестиугольник, считай, звезда Давида. Вершина каждого луча – выложенный камнем бастион. А есть еще форт, единственный, хотя его называют Новым. Если нижний луч – ворота, то он рядом с тем, что левее.

Год назад армия передала форт ведомству Генриха Гиммлера, а через три месяца туда привезли первых заключенных. Лагерь не имел ни номера, ни официального именования, даже не числился в списке «кацетов». Просто – объект.

Новый форт.

7

К ночи эйфория схлынула без следа, оставив после себя грязный, дурно пахнущий осадок. Даже спать не хотелось. Локи, еще раз бегло пересмотрев машинопись, присел бочком на кровать и загрустил. Влип, влип, влип – и не по уши, по самую макушку! Хорошо быть королем – в детской сказке. А в жизни? Тех, что в Германии правили, штыками с тронов попросили в 1918-м. В России – хуже того. И во Франции, если фильму про Марию-Антуанетту верить. Чему обрадовался? Блиц, его наставник, часто повторял: «Каждый свое делает. А наше дело – воровское, чужого нам не надо».

И кто на трон его сажает? «Зипо»? С такими пропадешь без всякой гильотины! Какой там к дьяволу Париж? Может, двойник только и нужен, чтобы привселюдно прикончить для пущей наглядности? Дабы ясно всем стало: был король – и нет короля.

Неизвестного ему парня по имени Август Локи был готов возненавидеть. Не смог даже сгинуть, честный, чтобы прочих непричастных за собой не потянуть! «Меня не запрут подвальные своды»! А вот его, Локи, за чужие грехи заперли. Нет, каждый свое делать должен. Решил с Гитлером бороться – борись, но он-то, Хорст Локенштейн, на такое подписку не давал!

Не по понятиям!^[11]

В таком настроении и на кровать завалился – в одежде, как был, лишь пиджак на пол скинул. Лежал, глядя в темный потолок, только уже не грустил, выход искал. Чужую кожу напялить можно, только сдерут вместе со своей. Как он Арману-дурачине сказал? «Бороться с Рейхом – смертельный риск». Только не он это сказал – Август, который Виттельсбах. Он, Хорст Локенштейн, иначе бы совсем выразился. Риск? Да просто самоубийство! Вроде как выбить сейчас окно и с шестого этажа, вниз головкой. И все равно не так опасно.

А выход есть? Получалось, что отправили его от Смерти к Смерти. Одно утешало – долгая она, дорога, всякое случиться может. Значит, пока жив и не в цепях, тропинку нужную искать следует, чтобы от Смерти прочь увела. Сейчас же соглашаться во всем, роль учить и по сторонам посматривать. Однажды он уже ошибся – в коридоре «Адлона», когда живот заболел. Назад не повернул, выгодным делом прельстился. И совсем недавно, когда королевскому чину возрадовался.

Хватит, больше не повторится! Он – Локи, сын Фарбаути и Лаувейи. Его обманули, а он их всех втрое обставит. Только осторожно, осторожно…

С тем и уснул.

* * *

– Леопольд Иосиф Мария Алоиз Альфред, на престоле – Людвиг III. Это дедушка. Мария Терезия Генриэтта Доротея, бабушка, эрцгерцогиня дома Габсбург-Эсте. Их я почти не помню, потому как померли, когда был я в самом нежном возрасте.

Господин Кампо поморщился.

– Не тараторь, куманёк. И не торопись. Короля ты должен помнить, он умер в 1921-м. Тебе… Ему, Августу, было уже семь лет.

Локи сделал поправку на возраст. Куманёк двумя годами старше.

– Так я про своего дедушку расскажу. Борода табаком пахла, кашлял много, меня любил, только один раз подзатыльником попотчевал. А перед обедом рюмку яблочного шнапса выпивал. Я и про бабушку могу. В карты играть любила и патефон слушать. А больше мне и не вспомнить, мал был.

Арман, встав со стула, окинул «друга» внимательным взглядом.

– Не годится, куманёк. Память у тебя хорошая, и наглости хватает, только этого мало. И правильные слова про долг и честь не помогут. Ты не предо мной лицедействовать станешь. Я-то Августа всякого помню, но для остальных он – король. Его Величество, понимаешь? А настоящий король это тот, что и у расстрельной стенки остается королем. Там, куда ты попадешь, в тебе должны узнать монарха, а не шута в короне.

Намек насчет «стенки» Локи пропустил мимо ушей. Если и станут, то с дурачиной рядом, не так обидно будет. А вот насчет прочего задумался. Вот, скажем, ему нужно в том же «Адлоне» знакомство свести. Дело нетрудное, костюмчик правильный надел, в ресторане нужного человечка подкараулил. «Разрешите отрекомендоваться! Я – граф де Ха-ха!» И что? А то, что может сходу и не поверить, несмотря даже на костюм. Те, у кого кровь голубая, они особые, и жесты другие, и мимика, и голос. Их с колыбели дрессируют. Хорошо, что ему все больше с жульем общаться приходилось, пусть даже во фрак одетым. И с дамами – тех иным расположить сходу можно.

– Посмотреть бы на кого похожего, – наконец, решил он. – Только не у расстрельной стенки, а чтобы к трону ближе.

Господин Кампо только плечами пожал.

– В данный момент это несколько затруднительно, куманёк. Но я подумаю. Для начала дам тебе одну книгу, она у меня сейчас в комнате. Перелистай, может, что-нибудь сообразишь. А сейчас о другом расскажу. Мой друг… Нет, ты – именно ты! – надеялся на помощь подполья и эмиграции. Сам я знаю далеко не все, но он… ты тоже знаешь немного. Итак, подполье в Рейхе существует и действует, но оно расколото. Есть Черный фронт Штрассера, есть компартия, они между собой на ножах. Но самая заметная сила сейчас – Германское сопротивление. Его возглавляет товарищ Вальтер Эйгер…

Невидимая спица воткнулась в живот. Локи едва не застонал. Только не это, ни к чему вору такие тайны! Он вдруг понял, что свалить и связать господина Кампо не составит труда. Дверь вроде бы не заперта, значит можно выйти в коридор. И – к выходу. Вдруг там замок простой, американский? Эх, была бы с ним отмычка!..

Сдержался. Унтерштурмфюрер Глист кто угодно, но только не дурак. Не дадут сбежать, не позволят.

– …Самого товарища Эйгера ты не знаешь, его никто не знает. Но с начальником штаба, скорее всего, знаком. Его зовут Харальд Пейпер…

* * *

Первую страницу он прочитал со всем вниманием, а дальше начал просто перелистывать, причем без малейшего интереса. Прошлый век, никому не нужная древность. И взялся-то Локи за книгу только для того, чтобы о «политике» не думать. Слишком смертью пахло и в животе начинало колоть. Спятили эти подпольщики, что «черные», что «красные»! Да в Рейхе каждый второй на каждого первого стучит, а кто не стучит – тот начнет, как только о таком услышит. Кому в «кацет» охота? Август, который куманёк, свой интерес, конечно, имеет, ради короны и рискнуть можно. Но остальные-то чем соблазнились? Милость королевская еще когда будет, а «стапо» – оно уже тут, в дверь колотит. Подполье – чепуха, там не каждый второй завербован, каждый первый. Арман-дурачина только намекнул, но он-то понял. К самым верным людям приехал господин Кампо, и пароль был правильным, и отзыв. И где оказался? Не с теми тягаться вздумал!

Вот и взялся Локи за книгу. Вольфганг Тилль «Людвиг II, король Баварии», издано пять лет назад. Скучная, и читать трудно. На каждой странице – по десять новых персонажей, все «фоны» с гирляндой имен. Только и понял, что дед Людвига, тоже Людвиг, по дурости престол потерял. Увлекся девицей и все королевство прогадал. Лучше бы в карты просадил, все толку больше! А Людвиг, который внук…

И тут Локи осенило. Девицу звали Лола Монтес, она была танцовщицей… Так он уже это знает! Не из книги, понятно, при его ремесле про древности читать некогда. А вот в кино захаживать приходилось и фильмы смотреть не только про шпионов. Правда, давно дело было, еще в Тильзите, Хорст тогда в гимназию бегал. После уроков в кино и собрались, чуть ли не половиной класса. Мало радостей в этом Тильзите, а тут новый фильм…

Вспомнил! Даже актера, что короля играл. Вильгельм Дитерле – он его потом в других фильмах видел. Конечно, не все вспомнил, а вроде как картинками, кадрами, если по-киношному.

…Вот, Людвиг, который внук и тоже король, с невестой общается. И что интересно, она ему про любовь, а он глаза пучит и даже любопытства не проявляет. А потом с тем же выражением наблюдает, как невеста целуется с кучером. Хоть бы нахмурился, гнев обозначил! Нет, смотрит, не мигает даже.

А вот в лодке плывет. Лодка штучная, в форме лебедя сделана. И не по озеру плывет, а в бассейне, который на крыше. Хорст тогда едва глазам поверил. Лодка! На крыше! Сквозь воду фонарики светят, а на лице у Людвига по-прежнему ничего, вроде как в маске он, особой, королевской. Что чувствую, думаю что – никому не узнать. Весь я – внутри, какой именно – не ваше дело.

И снова лодка, но другая, на этот раз не на крыше, а на реке. Некая заезжая графиня к королю интерес имеет, но тот и бровью королевской не ведет. Тогда графиня лодку по-хитрому накренила, а когда оба в воде оказались, Людвигу на шею повесилась. А он поглядел, словно на вошь, и этак сквозь зубы: «Не сметь прикасаться к королю!»

Но больше всего запомнился другой кадр, к концу фильма ближе. Людвиг на этот раз в замке, что сам и построил. Вышел на стену, а тут гроза на все небо. Молнии, гром, ливень вовсю лупит, а Людвиг смотрит, и лицо его совсем иным становится. Словно друга встретил, товарища равного себе.

Локи встал с кровати, в окошко поглядел. Ничего не увидел, только вечернее небо в тучах. А если представить, что гроза? И не Людвиг, а он, Хорст Локенштейн… Не Локенштейн, нет! Он, Август Виттельсбах, в глаза молниям смотрит? Его арестовали, били, заперли, но он все равно – король. Когда допрашивали, лицом не дрогнул, другу-предателю лишь прощальную фразу подарил. «Но почему – ты, дурачина?» И все, нет дурачины, есть мерзкий предатель Кампо. И, наконец, гроза, словно свидание в тюрьме сквозь двойные решетки. На малый миг можно сбросить маску пред ликом Того, Кто равен Тебе. Улыбнуться, словно давнего приятеля встретил.

И даже песню запеть. Нет, не запеть, задышать в такт словам.