Глава 4

Гоблово, Соломоновы острова, Малыш Уин

Этот маленький остров был открыт гоблинами – факт, который для любого мало-мальски знакомого с данной расой звучит как нелепость уже сам по себе. Тем не менее факт этот исторически достоверен – на момент открытия острова экипаж шхуны «Айк раззанай» состоял из пятерых гоблинов и кока-китайца, который имел еще меньше оснований претендовать на звание мореплавателя, чем его зеленошкурые партнеры.

Понятное дело, из Сиднея шхуна выходила с несколько другим названием – «Шальная удача» – и расово более разнообразным составом экипажа. Однако попытка запастись продовольствием на Малаите оказалась фатальной для ее капитана, первого помощника и троих матросов-канаков. Объяснения насчет судьбы еще двоих матросов гоблины впоследствии давали весьма путаные, кок же на сию тему говорить отказывался категорически.

Оказавшись хозяевами шхуны, гоблины в первую очередь переименовали ее. Переименование затянулось на три дня. На рассвете же четвертого празднество было прервано трагическим событием – на борту закончились запасы спиртного. К полудню гоблины сумели кое-как смириться с утратой и путем неимоверного умственного напряжения пришли к выводу, что вышеупомянутые запасы можно возобновить, если доставить имеющийся в трюме груз копры в порт назначения.

Идея была из тех, что принято именовать «абстрактно правильными». И гоблинам даже удалось значительно продвинуться в ее реализации. Они, пусть и весьма приблизительно, сумели установить текущее местонахождение шхуны, определили направление на Сидней, вернее, на Австралию… собственно, они сделали правильно почти все – вот только в стрелке компаса до конца разобраться так и не сумели. В итоге плавание «Айк раззанай» завершилось значительно раньше, нежели предполагалось, – на рифах безымянного в ту пору островка.

Пятью годами позже Компания Соломоновых островов созрела для мысли, что помимо сиднейской конторы было бы неплохо обзавестись чем-то вроде представительства поближе к разрабатываемому объекту. По итогам двухнедельного спора маленький и плоский «гоблинский остров» неожиданно для себя оказался безусловным фаворитом ввиду отсутствия на нем болот, джунглей и – last but not least^[12] – туземцев.

Именно тогда на Гоблове появились упомянутые Малышом магазин и бунгало. Кладбищем островок обзавелся четырьмя месяцами позже – несмотря на отсутствие вышеупомянутых неудобств, новые обитатели Гоблова ничего не могли поделать с его географическим местоположением и, как следствие, с климатом. Климат же Соломоновых островов, обычно характеризуемый либо как «удушающая жара», либо просто как «отвратительный», и в самом деле мог отправить непривычное к нему существо на тот свет ничуть не хуже, чем Отелло – Дездемону.

Уину нравилось бывать на Гоблове. Во-первых, это действительно был опорный пункт цивилизации – человеческой цивилизации, разумеется, ибо все государственные образования остальных разумных и не очень заслуживающих звания таковых рас пока не считали дележку Великого Океана приоритетным занятием либо не очень жаждали афишировать свое участие в нем. Пункт, единственный на тысячу миль, если, стоя на его берегу, смотреть на запад, и на две – если смотреть на восток. Во-вторых, Уин был нетипичным гномом, и нетипичность эта выражалась не только в изрядной доле человеческой крови, но и в нелюбви к тесным, темным и шумным местам вроде каменных джунглей людских городов и пещерных чертогов его сородичей под ними. Последние же четыре года, проведенные Малышом в качестве личной тени одного из виднейших американских гномов, члена Совета Старейшин достопочтеннейшего Корнелиуса Криппа, успешно развили помянутую нелюбовь до стадии стойкой фобии. На Гоблове же можно было воспользоваться плодами прогресса в виде почты и сравнительно свежих газет, не вступая в соприкосновение с большинством порожденных этим прогрессом недостатков.

В-третьих, Уин был отнюдь не прочь пару-тройку раз в году деловито и основательно, как и подобает гному, упиться в приличном обществе, то есть в обществе существ, хотя бы изредка употребляющих выражения «на рассвете» вместо «солнце, он встал» или «обед подан» вместо «каи-каи, он здесь».

Пить на Гоблове умели. Вызвано это было не какими-то особыми флюидами алкоголизма, исходящими от острова, а вполне практическими, хоть и несколько спорными соображениями. Просто каждый из присутствующих вполне мог бы подписаться под высказыванием одного знакомого Малышу русского вампира. «В Сибири водка – это не алкоголь, а средство выживания». С поправкой на географию эта сентенция была вполне справедлива и для Соломоновых островов, на которых самые лучшие амулеты, верно хранившие своих владельцев от Глазго до Шанхая, оказывались бессильными перед лицом тысячи и одной заразы, наполнявшей здешний воздух. Возбудители тропической лихорадки были куда живучее и злобнее бледных спирохет, но регулярно пропитываемые спиртосодержащими растворами организмы стали крепкими орешками даже для них.

Знаком принадлежности к высшему обществу на острове служил галстук. Обычай носить его ввел в бытность прежний местный управляющий, легендарный Жан Неверле, бывший метрдотель парижского ресторана. Галстук или шейный платок – но только настоящий, а не любая наскоро возведенная в ранг такового тряпка.

Для Викки, впрочем, было сделано исключение из правила. Внеочередное заседание «клуба гобловских джентльменов» единогласно постановило, что военно-морской мундир в целом вполне может быть приравнен к требуемой для схода на берег детали гардероба.

Всю мудрость своего решения гости и постоянные обитатели Гоблова смогли оценить вечером, когда выяснилось, что у вексиль-шкипера имеется нераспечатанная колода карт. На Гоблове же – по вине некоего шулера с Левуки – вот уже добрых пять недель наблюдался жесточайший дефицит данного продукта полиграфии, и тот факт, что виновник этого прискорбного состояния обрел свою последнюю якорную стоянку под сенью здешних кокосовых пальм, служил истосковавшимся по игре гобловцам весьма слабым утешением.

Благодаря этой колоде интеграция вексиль-шкипера на Гоблове прошла как нельзя более успешно. Здешнее высшее общество, состоявшее в данный момент из управляющего, двух его помощников, троих плантаторов, торговца жемчугом с Фиджи, капитана трепанговой шхуны «Мечта», а также штурмана и торгового агента с нее же, даже сочло себя обязанным пойти навстречу гостю и включить в число традиционных для острова игр гномский гвинт.

Именно в гвинт, как отчетливо расслышал подходивший к бунгало Малыш, сейчас – как и всю последнюю неделю – играли.

– Пол лепни в сердцах!

– Лепня в шарах!

– Питер, ваше слово?

– М-м-м… гвинт!

– Однако… а пожалуй, что и пас, джентльмены…

– Предлагаю после этой партии перейти на пикет, – сказал Колин Мак-Намара, второй помощник управляющего. – Полагаю, мистер Пит уже достаточно продемонстрировал… добрый вечер, Малыш… что садиться играть в гвинт за один стол с гномом присутствующим пока рановато.

– Вино или сразу скотч, сэр? – вежливо поинтересовался слуга.

– Скотч с содовой, – попросил Уин, оглядываясь в поисках свободного стула.

– Наполни заодно и мой стакан, бой.

– Пусть тащит сразу бутылку.

– Две.

– Для существа с вашими габаритами вы сдались удивительно быстро, Колин, – с улыбкой заметил Фил Фань.

Полное имя скупщика жемчуга было Филандеваль аэн Глауэд Чан Джи Фань, и основания для иронии у него были – унаследовав от обоих своих родителей не только имена, но и присущую их расам хрупкую красоту, по весу он уступал массивному шотландцу примерно втрое.

– Размер головы означает лишь то, что мыслям приходится дольше ползти по извилинам! – парировал Мак-Намара. – И уж точно не делает карты счастливее.

– Счастье? – Вряд ли кто-нибудь из присутствующих смог бы объяснить, каким именно образом полуэльф сумел придать своему лицу выражение поистине безграничного удивления. По крайней мере, бровь он точно не приподнимал. – При чем здесь счастье? Гвинт – математическая игра.

– Какая-какая?

– Математическая.

– Да будет вам, Фил, – сказал капитан «Мечты». – У меня и с арифметикой-то в воскресной школе не ладилось. Да и сейчас я в ней едва плаваю, правда, Барт?

– Точно-точно, – поддакнул штурман. – Недаром портовый инспектор в Сиднее уже пятый год все никак не может постигнуть, почему судно, из рейса в рейс приносящее сплошные убытки, все еще не стоит на приколе?

– Мы-то ладно, – осклабился капитан. – А вспомните Билли Ву… вашего, между прочим, дальнего родственника, Фил.

– По эльфийской линии?

– Нет. По китайской. Таможенники зубами скрипели, глядя, как парень порожняком шныряет между Фриско и Йокогамой. А меж тем каких-то жалких десять-двенадцать рейсов – и Билли-бой, словно по наущению дядюшки-архимага, превращается из простого капитана в мистера Ву: каменный особняк в Сингапуре, собственный выезд и все такое. И уж точно никакой Золушке не дарили такую чековую книжку лондонского банка.

– Иллюзия на трюм? – предположил Викки.

– Нет, что вы, – отрицательно качнул головой капитан. – Все было по-честному… почти. Трюмы были пусты.

Малыш нахмурился.

– Этот Билли Ву, – сказал он, – невысокий малый с аккуратными усиками, шрамом над левой бровью и маленьким пистолетиком в правом рукаве?

– Он самый, – подтвердил управляющий. – «Дерринджер» сорок первого калибра с перламутровой рукояткой. Билли вечно таскал его за манжетой… а может, и по сей день таскает. Старые привычки так просто не уходят.

– А что, – с интересом спросил Фил, – вы имели касательство к этой истории?

– Очень мимолетное, – задумчиво глядя на свой стакан, отозвался Малыш. – Однако же могу предположить, как мистер Ву умудрился сколотить состояние, гоняя через океан пустую шхуну.

– И как же?

– У него был не совсем обычный балласт.

– Перекрашенные золотые самородки? – предположил управляющий.

– Нет, что вы, Сэм! Такими дешевыми фокусами таможню не пронять. В балласте у мистера Ву был песок…

– Золотой! – торжествующе выкрикнул один из плантаторов и, натолкнувшись на десяток недоуменно-сочувственных взглядов, смущенно пробормотал: – То есть я хотел сказать… совсем не то, что сказал. Я хотел сказать: конечно же, не золотой.

– Не золотой, – подтвердил Малыш. – По крайней мере, вкус, цвет, запах и полдюжины алхимических проб свидетельствовали, что это был самый обычный кварц, без всяких драгоценных примесей.

Внезапно Мак-Намара, едва не выронив бутылку, откинулся на спинку стула и громко расхохотался.

– Понял! – объявил он. – Малыш, если я прав, то сейчас я назову тебе штат, где набирали этот песок!

– Попробуй.

– Арканзас!

– Угадал.

– Видимо, я тупой, – подсчитав количество понимающих кивков, пожаловался штурман «Мечты». – Объясните на пальцах.

– Абразив.

– Ты ж сказал – Арканзас?

– Арканзас – это штат в САСШ, – сказал Уин. – Абразив же в просторечии именуют точильным камнем…^[13]

– …брусочек которого иной раз стоит дороже самородка такого же веса, – закончил Филандеваль.

– Вот видите, Колин, – продолжил он, – вы абсолютно зря жаловались на скорость прохождения нервных импульсов сквозь содержимое вашего черепа. На самом деле уже сам факт нахождения кого-либо здесь уже с достаточной ясностью свидетельствует о недюжинных интеллектуальных способностях данного существа.

– Любопытное заявленьице, – хмыкнул Мартин Синж, управляющий гобловской факторией. – Я бы даже сказал – неортодоксальное, если уж вам, Фил, так приспичило пользоваться всякими заумными словесами.

– Вот, – ехидно заметил капитан «Мечты», – до чего доводит чтение классиков. К примеру, Стив Ричуинти – шкип был что надо, котиков чуял за двадцать миль, команда на него разве что не молилась – однажды вот так взял в рейс какую-то китайскую книжонку. И – пропал. В разгар сезона бросил все, вернулся в порт, распустил команду, а сам вышел в море и в новенькой, и трех лет не проплававшей шхуне самолично прорубил дыру в днище. Виданное ли дело, а? Потом, говорят, подался к каким-то горным монахам – вымаливать прощение у душ невинно убиенных.

– Он что, многих на тот свет спровадил?

– Многих… да.

– Ладно еще, что он командовал всего лишь котиковой шхуной, – со смехом добавил штурман. – А ну как это была б рыбацкая лоханка? Представляете – просить прощения у каждой выловленной трески!

– Треску можно считать бочонками!

– Э нет, так не пойдет. Чем треска хуже котиков?

Сидевший справа от Малыша Кларк Гендерсон, плантатор с соседнего острова Гуадалканал, внезапно чихнул. Оглушительный – по крайней мере, для Уина – чих сопровождался жалобным звоном стаканов.

– Треска – рыба, котик – зверь.

– Разве? – удивился капитан. – А я-то до сих пор считал, что Господь создал зверей исключительно для суши. То же, что пахнет рыбой и плавает в воде подобно рыбе, рыбой же и зовется.

– С точки зрения современной науки… – начал полуэльф, но его перебил второй помощник управляющего, Рой «Худышка», выкрикнувший:

– Тогда ты сам – рыба, кэп!

После этого все присутствующие в бунгало дружно начали – в зависимости от темперамента – смеяться, хохотать или ржать, двое же самых невезучих – отплевываться, пытаясь направить не вовремя оказавшееся в глотке виски на путь истинный.

– В любом случае, – дождавшись, пока все присутствующие вновь обретут способность если не говорить самостоятельно, то хотя бы внимать звукам чужой речи, сказал Мак-Намара, – ваш, Гарри, подход насчет бочек в корне неверен. Если уж вы распространили понятие бессмертной души на котиков – что вообще-то является наигнуснейшей ересью и потому противно моей шотландской душе, – то отчего же отказываете в этом треске? Это будет… черт, Мартин, как это будет?

– Нелогично, – подсказал управляющий.

– Вот! Нелогично!

– Что ж, – задумчиво произнес Филандеваль. – Знакомство с доктринами дзен-буддизма порой радикально сказывается даже на тех личностях, которые принято относить к разряду сильных. Но, джентльмены, заверяю вас, что «История цивилизации» Бокля, избранная мной для изучения в этом рейсе, никоим образом…

– Фил, не виляйте, словно пеламида!^[14]

– Вилять? – недоуменно переспросил полуэльф. – Вообще-то мне чрезвычайно затруднительно производить подобное хотя бы в силу отсутствия хвоста, да и общее строение организма не особо благоприя…

– Вы прекрасно поняли, что я имел в виду, – сказал Синж. – Минуту назад вы, Фил, изволили высказать лемму, гласящую, что все присутствующие здесь являются… напомните, как вы сказали?

– Существами недюжинных интеллектуальных способностей, – повторил торговец жемчугом. – Правда, я бы не стал применять к этому утверждению термин «лемма»…

– Неважно, – махнул рукой управляющий. – Я очень смутно представляю себе область применения этого термина, а остальные присутствующие, исключая, понятное дело, вас и, думаю, почтенных гномов…

– Меня, – улыбнулся Малыш, – можно не исключать.

– …и того меньше. Что, кстати, уже опровергает вашу… вашу мысль!

– Вообще-то знание вышеупомянутого термина вовсе не обязательно должно коррелировать…

– Фил! Говорите по-английски!

– Прошу прощения, джентльмены. Я всего лишь хотел сказать, что знание или, наоборот, незнание правил употребления слова «лемма» никак не может рассматриваться в качестве мерила интеллектуальных способностей.

– А присутствие здесь – может? – Мак-Намара, чуть наклонив голову, разглядывал полуэльфа с таким видом, словно на его месте неожиданно возник папуасский шаман. – Лично я до сих пор считал, что в эту чертову дыру попадают лишь полные олухи… наподобие меня.

– Наоборот, – с жаром возразил Филандеваль. – Оказаться здесь нас заставили именно упомянутые мной способности, позволившие нам разглядеть в этой, как вы изволили выразиться, чертовой дыре ее грядущее величие. Да-да, джентльмены, я ничуть не оговорился, – величие. Еще каких-нибудь полвека – и каждый клочок здешней суши, скажем, вашу, Гендерсон, гуадалканальскую плантацию на северо-восточном склоне Маунт Галлего, будут оспаривать друг у друга могучие державы, а… – Окончание фразы растворилось в дружном хохоте слушателей.

– Ну, Фил, ты как скажешь, так скажешь, – утирая слезы, просипел Кларк Гендерсон. – Кусок джунглей, купленный за два ящика табака, две связки ситца и пять бутылок джина будут оспаривать великие империи… ну и ну!

– Прямо так и вижу газетные заголовки, – вторил ему штурман «Мечты». – Бой у острова Саво… Сражение у мыса Эсперанс… Броненосцы в тропических морях…

– Так, джентльмены, – скомандовал управляющий. – Проследите – Филу сегодня больше не наливать!

– Смейтесь-смейтесь, – прищурился полуэльф. – А между тем кое-какие загадочные гости уже начали наведываться в здешние воды.

– И что за гости? – Тон вексиль-шкипера был небрежен настолько, что Малыш с трудом удержался от выкрика: «Викки, не переигрывай!»

– А, чушь собачья! – пренебрежительно махнул рукой Колин Мак-Намара. – Обычные небылицы дикарей.

– При всем уважении, Колин, – медленно произнес Филандеваль, – думаю, не следует быть столь категоричными в оценках. И забывать, что мы чужие в этих краях. Местные…