Стояла напряжённая тишина – выстрелы в лесу уже давно затихли, а надвигающиеся на Макса и его людей красноармейцы хотели, видимо, незаметно подкрасться как можно ближе. В голове Макса мелькали самые разные мысли… Может, было бы лучше быстро погрузиться всем на грузовики и отступить? Сохранил бы солдат, удалось бы вывезти одно орудие и обе машины; правда, орудие в канаве пришлось бы бросить – вряд ли они успели бы вытащить его на дорогу… Нет, это совсем не вариант. К тому же, скоро подойдёт подкрепление – если, конечно, связной благополучно выбрался отсюда, и его не подстрелили по дороге… Может, русские обойдут их стороной и, не вступая в бой, просто уйдут? Сомнительно – они могли ведь сдаться там, в лесу, вместе с остальными. Нет, эти, наверняка, настроены драться… Или русские собирались захватить грузовики, чтобы побыстрее переправиться… Куда? Все дороги в округе уже давно контролировались немецкими войсками… И тут на гребне холма неподалёку неожиданно появились два русских солдата. Раздался одиночный винтовочный выстрел – это по ним выстрелил кто-то из солдат Макса, и иваны сразу же снова скрылись. Потом послышались выстрелы со стороны луга, и Макс вдруг с ужасом понял, что красноармейцы стреляют по грузовикам. Надо было с самого начала приказать водителям увести машины из-под огня! Теперь было уже поздно, и выбраться сейчас из канавы на дорогу – это означало стать лёгкой мишенью для рассредоточившихся по всему лугу русских. Однако Макс решил всё-таки исправить свою ошибку и приказал шофёрам вернуться к машинам, чтобы как можно скорее вывести их из-под обстрела. Вальтер и Петер ползком добрались до дороги, но едва они, пригибаясь как можно ниже к земле, побежали к грузовикам, со стороны луга раздалось одновременно не меньше десятка выстрелов. Петер внезапно остановился, как-то неестественно крутанулся на месте, а потом выронил винтовку и с жутким криком повалился на дорогу. Макс видел, как его водитель не переставая кричать и плакать от боли, пытался зажать руками рану в левом бедре. Вальтер тоже бросился на землю и скатился с дороги обратно в заросли невысокого кустарника, где русские не могли его видеть.

– Вальтер! Назад! Сюда! – закричал Макс опасаясь, что тот снова поднимется и попытается добраться до грузовика. Приползший назад в канаву Вальтер не был ранен, но выглядел очень напуганным. Теперь над лугом раздавались одиночные винтовочные выстрелы – солдаты Макса и красноармейцы осторожно перестреливались, не видя толком друг друга из-за зарослей кустарника и неровностей рельефа. Раненый Петер стонал и плакал, но сил отползти прочь с дороги у него, видимо, уже не было. Макс чувствовал, что надо было что-то делать, и он приказал двум солдатам, Уве и Гансу, забрать Петера с дороги. Когда те выползли на дорогу, русские снова открыли прицельный огонь… Обратно в канаву вернулись только вспотевший и перепачканный кровью Уве и раненый Петер – Ганц остался лежать возле грузовика. На вопросительный взгляд Макса Уве только печально покачал головой… А потом события начали происходить с молниеносной быстротой. Красноармейцы вдруг заторопились, и было видно, как они перебежками, скрываясь за кустали и бугорками, стали приближаться к дороге. По приказу Макса, спрятанное в канаве орудие начало обстрел осколочными снарядами. Поскольку противник был рассредоточен по всему лугу, тактика стрельбы была выбрана такая: выстрел, поворот на пятнадцать градусов – снова выстрел, и опять – пятнадцать градусов… Пройдя весь сектор обстрела, т.е. 60 градусов, орудие начинало двигаться в обратную сторону. Неизвестно, насколько такая стрельба была результативной – Макс только один раз увидел, как при разрыве снаряда в облаке пыли на мгновенье показались два солдата противника. Было не понятно, подбросило ли их в воздух взрывом, или они просто в тот момент меняли позицию… Однако орудийный обстрел всё-таки прижал иванов к земле и, возможно, несколько задержал их атаку. Чуть приподнявшись из канавы Макс обозревал поле боя. Неожиданно, где-то совсем рядом он услышал пару необычайно звонких выстрелов, и что-то даже просвистело совершенно рядом с его головой – Макс не сомневался, что это были выстрелы из пистолета. Он повернулся налево и вдруг в каких-то двадцати метрах от себя увидел советского офицера бегущего прямо на него. Видимо, русскому удалось, ловко скрываясь за неровностями рельефа и зарослями кустарника, незаметно подобраться практически к самому орудию и укрытию Макса и его артиллеристов. Офицер снова прицелился в Макса из револьвера, и прямо на бегу выстрелил ещё раз. Пуля просвистела где-то сверху, и Макс успел подумать: «Он целится в голову, но ведь так же труднее попасть…» В следущее же мгновение над его ухом грохнул винтовочный выстрел, и красноармеец резко остановился, выронил револьвер и схватился за левое предплечье. Макс увидел, что это стрелял Вальтер. Пока Вальтер передёргивал затвор, Макс начал лихорадочно расстёгивать свою кобуру, чтобы достать пистолет. Раненый офицер, с искажённым от боли лицом и не переставая зажимать рукой левое предплечье, сел на землю и даже попытался кое-как приподнять левую руку, показывая, что он сдаётся. Тут же позади него из-за кустов появился русский солдат с винтовкой наперевес. Вальтер, который собирался было снова выстрелить по офицеру, перевёл винтовку на солдата и спустил курок. Солдат резко наклонил голову, словно хотел рассмотреть что-то внизу, потом неуверенно попятился и шумно завалился на спину, подминая собой сухие кусты… В этот момент со стороны дороги послышался шум моторов, и из-за пригорка показались два мотоцикла с колясками. На большой скорости и буквально взлетая в воздух на ухабах они стремительно приближались. Установленные на колясках пулемёты начали короткими очередями стрелять по русским, которые уже практически не скрываясь бежали к дороге. Красноармейцы тут же залегли и начали отстреливаться. Однако когда на дороге в облаке пыли показались бронемашина и грузовик с пехотой, они бросились бежать через поле обратно в лес. В лесу, очевидно, тоже что-то происходило. Оттуда доносились отдельные выстрелы и короткие пулемётные очереди. Макс видел, как русские метались по лугу; некоторые, устремившись было к лесу, поворачивали назад и тут же падали в траву скошенные пулемётным огнём с мотоциклов и бронемашины. Минут через пятнадцать всё было закончено. Из леса появились немецкие пехотинцы. Они растянулись широкой цепью через весь луг и неспеша двинулись в сторону дороги. Иногда раздавались одиночные выстрелы – солдаты приканчивали раненых. Макс увидел, как солдаты подняли посреди луга из травы пять или шесть красноармейцев и заставили тех идти вперёд с поднятыми руками. Потом одного ивана они почему-то всё-таки застрелили выстрелом в затылок – наверное, тот был ранен и не мог идти достаточно быстро. Возле дороги всех уцелевших русских посадили на землю. Их осталось всего около двадцати человек. Стрелявший в Макса офицер сидел с краю, и один из пленных солдат несколько неумело пытался наложить повязку на его простреленное предплечье. Офицер был бледен. Проходя мимо, Макс встретился с ним взглядом, и тот опустил глаза. Макс не чувствовал ненависти, хотя ещё совсем недавно этот иван пытался его убить. Сейчас он проиграл, и для Макса – его больше не существовало…

Командовавший немецкими пехотинцами гауптман выйдя из бронемашины с интересом оглядывал поле боя. Артиллеристы перевязывали Петеру его простреленную ногу – тот кричал и плакал от боли как ребёнок. Несколько пехотинцев собирали на лугу брошенное русскими оружие. Макс подошёл к мёртвому Ганцу лежавшему на дороге возле грузовика. Лицо юноши было мраморно-бледным, глаза – широко раскрыты. Макс присел возле него…

– Что? Первые потери, лейтенант? – спросил незаметно подошедший гауптман.

Макс только молча кивнул.

– Ну что ж… – сказал гауптман, – Действовали вы, лейтенант, крайне безграмотно, но вам сегодня повезло. Вы справились. Поздравляю. Вашего раненого я заберу с собой и отвезу в госпиталь. Там, видно, берцовая кость перебита пулей…

Когда Петера погрузили в бронемашину, Макс вдруг вспомнил, что остался без шофёра. Он сказал об этом гауптману.

– Пишите рапорт, – равнодушно отозвался тот и добавил, – Мои люди сейчас помогут вам вытащить орудие из канавы, и туда мы положим вот этих… – гаупман брезгливо кивнул на сидевших на земле пленных красноармейцев.

Очевидно, во взгляде Макса мелькнуло недоумение, и поэтому гауптман доверительно пояснил:

– А куда я их дену? Операция закончена. У меня приказ наступать дальше. Что я буду с пленными делать? Собственно, здесь вообще ничего не должно было происходить…

Потом гауптман подозвал к себе одного из фельфебелей и стал давать ему какие-то указания…

Макс направился к своим грузовикам. Проходя мимо, он украдкой взглянул на пленных красноармейцев. Это были совсем молодые ребята, остриженные наголо, с серыми лицами и с испуганными глазами. «Что ж…» – вздохнул он, – «Это война. Либо мы их – либо они нас…» Русские на него не смотрели, или возможно, Макс сам избегал их взглядов…

Пехотинцы, действительно, помогли быстро вытащить орудие на дорогу и прицепить его к грузовику. Максу пришлось самому сесть за руль вместо раненого Петера. Впоследствии оказалось, что проблема со сцепкой возникла из-за слишком поспешной попытки отцепить орудие от грузовика – орудие своим весом заблокировало механизм размыкающий сцепочное кольцо. Потом, при первой же возможности Макс устроил своим артиллеристам тренировку на целый день – отцеплять орудия, откатывать их на двадцать метров, приводить в боевое положение, а потом снова катить к грузовикам и прицеплять обратно. Повторив такое упражнение несколько десятков раз, артиллеристы научились цеплять и отцеплять орудия столь быстро и красиво, что Макс искренне жалел, что никто из начальства не видел и не мог оценить профессионализм его солдат. Теперь уж точно никаких проблем со сцепкой никогда бы не возникло…

Нового водителя, вместо Петера, Макс получил довольно быстро. Его звали Курт, и это был довольно крепкого телосложения сельский парень откуда-то из окрестностей Аденау. Убитого Ганса заменили гораздо позже, уже в сентябре. Вернер, прибывший в подразделение Макса с очередным пополнением, оказался довольно нескладным парнем попавшим в армию только потому, что его отчислили из университета. Когда этот факт стал известен, среди аритиллеристов он сразу же получил прозвище «студент», и даже Макс стал его так называть. Впрочем, особых нареканий к Вернеру не было, и юноша добросовестно и дисциплинированно исполнял свои армейские обязанности.

*

Так сложилось, что Максу со своими орудиями пришлось всё время тащиться где-то в хвосте стремительно наступающий войск. Моторизированные подразделения и целые танковые армии неудержимо рвались вперёд, вглубь бескрайних просторов Советской России, сокрушая всё на своём пути. Пехота не поспевала за ними и постоянно отставала. Подразделение Макса должно было обеспечивать прикрытие от русских танков, но потребности в этом практически не возникало, и два грузовика послушно тянули за собой орудия всё дальше и дальше по пыльным дорогам в сторону Москвы… Русские танки они видели только в выгоревшем или разбомбленном состоянии на обочинах дорог. Обычно это были советские T-26, которые Макс изучал ещё в училище. Один раз, правда, попался какой-то совершенно незнакомый тягач на гусеничном ходу довольно оригинальной конструкции, полностью выгоревший на обочине одной из бесконечных дорог. Макс тогда приказал остановиться и с интересом его осмотрел…

А потом начались нескончаемые беспросветные дожди. Дороги размыло, и они превратились в непроходимые, наполненные жидкой грязью канавы. Грузовики постоянно застревали в мокрой, развороченной глине, и темп продвижения заметно снизился. Когда один из грузовиков, в очередной раз с трудом вытащенный из грязи, не выдержав нагрузок отказался заводиться и, к тому же, подозрительно осел на правое переднее колесо, Макс вдруг осознал, что остался без грузовика и с двумя орудиями на руках. Пехота не могла его ждать и продолжила движение на восток…

Было холодно, и Максу со своими людьми пришлось просидеть на дороге несколько часов, прежде чем уже в промозглых осенних сумерках появилась раздолбанная скрипучая телега, которую тянула худосочная меланхоличная лошадка. Какой-то русский старичок с облезлой бородкой, избегая смотреть в глаза артиллеристам и тихонько поругиваясь, дёргал за возжи, пытаясь заставить лошадь обойти по обочине блокирующий дорогу грузовик с прицепленным к нему орудием. На телеге сидели две пожилые женщины и маленькая девочка. Подумав, что лошадь вполне могла бы дотащить одно из орудий до ближайшего населённого пункта, Макс решительно преградил дорогу и оставил лошадь схватив её за упряжь на удивлённо вытянутой морде.

– Стой! – приказал Макс по-русски, – Давай, дед, отстёгивай лошадь! Конфискуется для армии!

Старик заметно перепугавшись и явно неожидавший, что немецкий офицер заговорит с ним на его языке, соскочил с телеги и быстро-быстро начал бормотать:

– Да как же так? Нельзя нам… Мы на станции работаем… Документ есть…

Женщины и девочка с тихим ужасом в глазах молча смотрели на Макса и на подошедших поближе артиллеристов.

– Какой документ? – спросил Макс.

– Так ведь на лошадь! – торопливо ответил старичок, – Нам без лошади нельзя… Комендант разрешил… Для работы…

Макс протянул вперёд руку:

– Покажите документ!

Старичок начал нервно хлопать себя по бокам, где предполагались карманы, а потом начал трясущимися руками расстёгивать потрёпанную телогрейку:

– Счас…Счас… Куда же мы без документа? Без документа нам нельзя…

Сцена прервалась тарахтеньем неизвестно откуда взявшегося мотоцикла. За рулём сидел молодой немец в серой утеплённой шинели со знаками отличия «СС» – унтерштурмфюрер. Макс был несколько озадачен его появлением, а старичок, напротив, даже как бы обрадовался.

– Вот господин начальник не даст мне соврать! – сказал он, – Он документ-то тот нам и выдал. Зачем мне обманывать?

Эсэсовец с любопытством оглядел Макса, грузовики, орудия, солдат, но полностью проигнорировал старичка и женщин на телеге.

– Что тут происходит, лейтенант? – спокойно поинтересовался он у Макса, причём тон его был несколько более властный, чем следовало – в принципе, он и Макс были в одном офицерском звании и, скорее всего, ровесники…

– У нас сломался грузовик, – сдержанно ответил Макс, – Мы могли бы воспользоваться этой лошадью, чтобы добраться с орудиями до…

Эсэсовец неожиданно прервал его:

– Вы говорите по-русски, лейтенант?

Макс не был уверен, что тот слышал его разговор со старичком, но не смог соврать:

– Немного… Я посешал курсы для командного состава вермахта.

Эсэсовец заметно оживился:

– Это очень хорошо! Я – унтерштурмфюрер Бёме. Сделаем так – оставьте нескольких из ваших людей с этим орудием здесь, а вы с грузовиком следуйте за мной на станцию. Я хочу, чтобы вы поговорили с комендантом. Он сможет вам помочь и с машиной, и догнать вашу часть, и связаться с вашим начальством. А потом вы сможете забрать людей и орудие… Через час или два…

Не дожидаясь ответа, эсэсовец прибавил газа, так что его мотоцикл затарахтел громче и энергичней. Потом он аккуратно объехал грузовик и, в ожидании, остановился прямо перед ним. Максу манеры эсэсовца совершенно не понравились, но особого выбора у него не было. Оставив половину своих людей у разбитого грузовика и поручив командование флегматичному вахмистру Бахману, он втиснулся в кабину ещё исправного «Опеля», и они поехали…

До станции добрались минут за двадцать. Комендатура располагалась в уцелевшей части здания вокзала. Пожилой полноватый немец в готовой вот-вот треснуть по швам шинели, который о чём-то разговаривал с двумя солдатами охранявшими вход, оказался комендантом. С его лица постоянно не сходило брезгливо-недовольное выражение, которое лишь на пару секунд сменилось некоторым любопытством, пока унтерштурмфюрер Бёме объяснял ему кто такой Макс, и каким образом он здесь оказался. Максу, разумеется, ничего не был слышно, но он логично предположил, что Бёме не забыл упомянуть о том, что Макс говорит по-русски. Потом комендант жестом приказал лейтенанту приблизиться и несколько рассеянно выслушал его рапорт. Потом он сказал: «Ладно, подождите здесь – я постараюсь связаться с вашим начальством» и вместе с Бёме скрылся в здании комендатуры. Макс уселся на ступеньку грузовика и стал ждать. Его солдаты тоже не отходя далеко от машины курили или просто глазели по сторонам. Судя по всему, это был средних размеров железнодорожный узел сильно разрушенный то ли в результате боёв с отступающей Красной армией, то ли после массированной бомбардировке люфтваффе. Впрочем, было заметно, что повсюду на станции ведутся восстановительные работы. Недалеко от здания вокзала на несколько покарёженном паровозном гидранте висели два трупа… Вышедший из комендатуры Бёме жестом пригласил Макса войти. Проходя мимо эсэсовца в дверях, Макс на мгновенье оглянулся на повешенных. Бёме проследил за его взглядом и пояснил:

– Один из них пытался повредить предохранительный клапан на паровозе, ну а другой, по-моему, слишком уж был похож на еврея… – эсэсовец рассмеялся и добавил: – Честно говоря, уже не помню, что там было, но русских это, в любом случае, дисциплинирует. Проходите, лейтенант, ваш штаб у нас на связи.

Макс прошёл в комнату, где увидел толстого коменданта, который с кем-то говорил по телефону. Возле коменданта стоял навытяжку молодой офицер.

–… Хорошо, – сказал кому-то в трубку комендант, – Буду вам благодарен… Да, это лейтенант Кох… Очень хорошо. Сейчас вам его дам…

Он передал тефонную трубку стоявшему возле него офицеру и, рассеянно оглянувшись на вошедшего Макса, едва слышно пробормотал:

– Говорите…

Макс подошёл к столу, и офицер молча протянул ему телефонную трубку.

– Лейтенант Кох, – представился Макс незнакомому собеседнику на другом конце провода.

Ответил какой-то незнакомый адъютант, который однако был уже в курсе всего, что приключилось.

– Один грузовик потерян? – сразу же спросил адъютант.

– Да, – ответил Макс, – Возможно, его ещё можно починить, но здесь не те условия…