– Ну… Мне Телегин тогда предложил… – неуверенно пробормотал Котиков.

– Ха! И кто такой этот ваш Телегин? – воскликнул Игорь Алексеевич, – Я вас рекомендовал, хотя вы и были беспартийный. Я вас и отправил. И вот там, в ГДР, мы с вами и встретились. Помните? Я там за вами тогда присматривал – вы же под мою ответственность поехали…

Котиков неуверенно сделал маленький глоток кофе и удивлённо посмотрел на Игоря Алексеевича. За границей он, действительно, был всего лишь один раз в свой жизни, и это была как раз та самая конференция в ГДР.

– Вспомнили? – ещё раз спросил Игорь Алексеевич.

Илья Андреевич задумался. Да, вроде и не так давно всё это было. В тысяча девятьсот восемьдесят девятом году. Конференция историков об итогах Второй Мировой войны и попытках западной пропаганды исказить их… Честно говоря, Котиков мало что мог вспомнить. Разве что выступление венгерского коллеги, такое страстное, непосредственное, искреннее… Или тот румынский историк, с маленькой круглой головой, так смешно говоривший по-русски? Или пожилой немец из ГДР, который долго и скучно излагал какие-то факты и цифры с трибуны? Нет, пожалуй, самым ярким впечатлением Котикова из той поездки была незаконная демонстрация в предпоследний день, свидетелем которой он случайно оказался.

Конференция тогда закончилась довольно поздно, и уже начинало понемногу темнеть. До ужина ещё оставалось какое-то время, и Илья Андреевич решил пройтись по магазинам – благо, в карманах ещё оставалось довольно много марок, выданных в институте перед поезкой, и их можно было (нужно было!) потратить на что-нибудь полезное. В компании нескольких других участников конференции из разных стран социализма он вышел на улицу и, пройдя не более сотни метров, оказался на небольшой площади. Универмаг был на другой стороне. Внезапно внимание Котикова и его коллег привлекли громкие крики. Прямо посреди площади стояла толпа, человек может быть сто. В руках многие из них держали куски картона с написанными на них лозунгами и все всё время что-то громко кричали и скандировали. Митинг, судя по всему, был незаконным, так как прохожие испуганно шарахались в стороны и, прижимаясь к стенам домов, стремились незаметно прошмыгнуть мимо. Котиков тогда сразу подумал, что это была очередная демонстрация за объединение Германии и против Берлинской стены. На плакатах он сумел разобрать по-немецки «Мы – это народ!» и ещё что-то про «свободу». Не отважившись пересечь площадь, Илья Андреевич нерешительно остановился на тротуаре и стал наблюдать за происходящим. Не прошло и минуты, как на одной из примыкавших к площади улиц появилась полицейская машина – обыкновенная жёлтая «Лада-Нива» с мигалкой. Машина выехала на площадь и остановилась с краю. Из неё вылез немецкий полицейский с рацией. Не приближаясь к протестующим, он просто стоял возле машины и с кем-то говорил по радио по-немецки. Очень скоро окрестные улицы наполнились звуками сирен и синим светом полицейских мигалок. На площадь живо выкатились два крытых брезентом грузовика, пара черных «Волг» с синими мигалками и несколько полицейских автобусов с занавешенными окнами. Далее события стали развиваться с молниеносной быстротой. Из грузовиков и автобусов начали выскакивать полицейские. Из автобуса, остановившегося рядом с Ильёй Андреевичем, быстро выбежали двенадцать-пятнадцать девушек-полицейских в униформе. У каждой, не на поводке, а на блестящем прямом металлическом стержне около полуметра длинной была пристёгнута крупная немецкая овчарка в железной сетке-наморднике. Равномерно выстроившись вдоль одной из сторон площади и крепко держа металлические стержни обеими руками, девушки с собаками замерли по стойке смирно в ожидании дальнейших приказов. Овчарки сдержанно рычали, но лаять они не могли из-за намордников.

Тем временем, мужчины-полицейские, распределившись вдоль трёх других сторон площади, развернули большую сеть с крупными ячейками, наподобие рыболовной. Демонстранты начали что-то смутно подозревать, но по-прежнему размахивали транспарантами и выкрикивали свои лозунги, хотя уже не так бодро и и не так слаженно.

Наступила относительная тишина: испуганные и настороженные демонстранты опасливо поглядывали на шеренгу девушек с собаками. Из одной из чёрных «Волг» с мигалками вышел невысокий мужчина в сером плаще и шляпе. Он уверенным шагом пересёк площадь, подошёл к демонстрантам и негромко что-то им сказал. Сначала было некоторое замешательство, но потом один из демонстрантов громко закричал что-то в ответ – видимо, оскорбительное (Котиков разобрал только слово «Шайзе!»), и человек в плаще, резко развернувшись, быстро направился обратно к «Волге».

Проходя мимо девушек с собаками он приостановился и кивнул крайней из них. Та тут же крикнула высоким девичьим голосом какую-то команду на-немецком. Девушки в шеренге абсолютно синхронно чуть наклонились вперёд, продолжая сжимать короткие металлические стержни удерживающие собак. Овчарки, глухо рыча, начали тянуться вперёд…

Демонстранты начали снова выкрикивать свои лозунги, но было заметно, что они боялись…

Потом прозвучала ещё одна команда, и каждая из девушек-полицейских повернула металлический стержень-поводок на пол-оборота по часовой стрелке – тут же с громким щелчком сетки-намордники у собак упали вниз и повисли на их шеях. Овчарки сразу же сорвались в дикий лай – то, чего еще секунду назад они не могли себе позволить из-за намордников. Изрядно оробевшие демонстранты перестали кричать и с ужасом взирали на шеренгу длинноногих девушек в коротких юбках едва удерживающих брызжущих слюной и захлёбывающихся лаем свирепых псов.

По следующей команде, девушки повернули металлические стержни ещё раз, и те внезапно отсоединились от ошейников. Собаки рванулись вперёд, прямо на демонстрантов. Девушки-полицейские безмолвно замерли в ровной шеренге, взяв уже ненужные стержни в правую руку и совершенно синхронно опустив их вниз.

Преследуемые свирепыми овчарками, недобитые агенты Запада в ужасе побежали в разные стороны, но так как все выходы с площади были перекрыты, они в отчаянии бросались прямо в растянутую полицейскими сеть.

Неспешно и уверенно, полицейские окружили сетью всю демонстрацию и, постепенно сужая круг, начали методично опутывать ею всех участников. Причём овчарки, не переставая яростно лаять, бегали вокруг и кусали демонстрантов через сеть за задницы и ноги. Из окружённой сетью толпы раздавались вопли, ругательства, громкие женские крики и визг.

Потом по команде каждая собака вернулась к своей девушке. Защёлкали пристёгивающиеся к стержням ошейники, и девушки-полицейские, синхронно повернувшись налево, строем направились обратно к своему автобусу. Тем временем другие полицейские выпутывали демонстрантов по-одному из сети и сажали в грузовики и автобусы.

Всё происшествие заняло не более пяти минут. Совершенно потрясённый увиденным Котиков безмолвно замер на краю площади; впрочем, как и другие свидетели. Всё это показалось ему сценой из фантастического фильма о далёком будущем. Сногсшибательные девушки в униформе и с собаками произвели на него просто невероятное впечатление. Несмотря на вопли и крики несчастных демонстрантов, Котикову показалось, что он увидел что-то невероятно красивое и гармоничное. «Немецкий перфекционизм…» – невольно пронеслось в его голове.

И в этот момент Илья Андреевич услышал, как кто-то совсем рядом сказал по-русски:

– Вот это! Именно это я бы назвал эстетикой диктатуры!

Котиков повернулся направо и увидел мужчину в сером костюме. Он его сразу узнал – тот тоже был на конференции, и тоже из Советского Союза. Только вот имени его Котиков не запомнил, а, возможно, даже никогда и не знал…

– А что вы хотели? – продолжал незнакомец повернувшись к нему, – Жестокостью и порядком человеческое сердце не покорить! Мы слишком чувствительны и поддаёмся эмоциям. А вот красота и порядок… Красота – это страшная сила. Красоте мы прощаем всё! Поэтому, если диктатура хочет быть эффективной и хочет народной поддержки – она должна быть красивой! Вы согласны со мной?

Котиков неуверенно что-то промычал, но незнакомец, не дожидаясь внятного ответа, прервал его:

– Можете не соглашаться, всё равно я прав, – сказал он, – Вот так, Илья Андреевич, и должна действовать диктатура! Красиво и эстетично! И эффективно!

– Простите… – растерянно пробормотал Котиков, которого удивило то, что незнакомцу было известно его имя, – Я что-то не припомню… И почему вы говорите про диктатуру?

– Диктатуру пролетариата, – уточнил с улыбкой незнакомец и представился, – Меня зовут Игорь Алексеевич. Думаю, что мы с вами ещё увидимся.

И, развернувшись, он тут же зашагал прочь в сторону одного из переулков. Котиков пару секунд недоумённо поглядел ему в след, а потом торопливо пересёк быстро опустевшую площадь – до закрытия универмага оставалось всего полчаса…

– Ну как, вспомнили? – поинтересовался Игорь Алексеевич.

Котиков моментально вынырнул из пучины воспоминаний и обнаружил, что апрель тысяча девятьсот девяносто четвёртого года ещё никуда не делся, и он по-прежнему был в кабинете генерального директора какого-то там «…инвеста».

– Так это были вы? – неуверенно спросил Котиков, – Там, в ГДР, на площади? Эстетика диктатуры…

– Да, это был я, представьте себе, – улыбнулся Игорь Алексеевич, – И я снова могу повторить, что если диктатура хочет выжить, она должна… она просто обязана быть эстетичной.

Илья Андреевич растерянно допил кофе и поставил чашечку на стол.

– А позвольте спросить…– Котиков опасливо посмотрел на директора, – Почему вы меня пригласили?

Игорь Алексеевич рассмеялся.

– Нет, ну разумеется, не для того чтобы предаваться воспоминаниям. Хотя, возможно, мы немножко затронем вашу диссертацию, – радостно ответил он, – У меня есть к вам дело, которое напрямую затрагивает ваш опыт и компетенцию. И более того, я намерен хорошо вам за это заплатить. Вы согласны?

– Я не совсем понимаю… – пробормотал Котиков.

– Тогда слушайте! – воскликнул директор, – Я вам сейчас всё объясню. Только одно условие! Всё, что я вам расскажу остаётся сугубо между нами. Вы согласны?

Котиков кивнул.