2

Принято считать, что дни «не залаживаются» с утра. Так и говорят: «День сегодня дурной, с утра не заладился». На самом деле все начинается не с утра, а с ночи. Дурная ночь предвещает дурной день, и никак иначе.

Сначала все было хорошо. Михаил быстро, нигде не «застаиваясь», доехал до дома, пожарил себе отбивную с картошкой, вкусно поел, выпил два стакана терпкого зеленого чая, почитал на сон грядущий Фолкнера (прекрасное снотворное, не имеющее побочных эффектов и не вызывающее привыкания) и сам не заметил, как уснул.

А потом пришел Ночной Кошмар.

Как обычно, вначале кошмар маскировался под счастливый безмятежный сон из детства. Эх, научиться бы просыпаться в этот момент… Увы, всякий раз Михаил велся на приманку – радостно уходил в сон, смеясь, бежал вверх по лестнице и натыкался там на кровавую мешанину раздавленных и покореженных тел, как будто огромный асфальтовый каток проехал по толпе. Оцепенев от страха, он застывал на верхней ступеньке и смотрел на головы, туловища и конечности, будучи не в силах оторвать от них взгляд. Стоял до тех пор, пока останки не приходили в движение и не начинали медленно подбираться к нему. Тогда Михаил кубарем скатывался вниз, с нарастающим ужасом слыша, как за спиной стучат по ступенькам головы и шлепают руки и ноги. «Не уйд-д-деш-ш-ш-шь», – звучало в ушах. Внизу Михаил оглядывался и понимал, что действительно не уйдет. Окруженный грудой окровавленной плоти, которая уже начинала нависать над его головой гигантским гребнем, Михаил прыгал вниз, в черную непроницаемую водную гладь. Летел и понимал, что обратно уже никогда не выберется, что сейчас утонет, завязнет, погибнет…

Просыпался он за мгновение до гибели, в тот самый миг, когда ноги его касались воды. Просыпался в холодном поту. Сердце билось так, что вот-вот – и выскочит из груди. Руки и ноги были ватными, онемевшими. Минут пять-шесть приходилось лежать в постели, понемногу приходя в себя. А на грядущем дне можно было спокойно ставить крест, потому что было ясно, что ничего хорошего этот грядущий день Михаилу не приготовил и не приготовит.

Первая пациентка опоздала на десять минут, вторая пришла в крайне возбужденном состоянии, потому что утром поссорилась с мужем, третья выразила недовольство тем, что время идет, деньги тратятся, а воз ее проблем и ныне пребывает там, где и раньше.

– Я понимаю, Михаил Александрович, что психоанализ – дело долгое, но всему же есть предел! Вы обещали мне спокойную жизнь!

Психоаналитик помогает человеку осознать проблему, чтобы избавиться от нее. Он не утешает, он ведет к спокойствию, если можно так выразиться. Ну, во всяком случае, пытается к нему привести. Психоаналитики вежливы и доброжелательны (профессиональные требования как-никак), но не всегда они добры. Иной раз совсем не добры, когда говорят пациенту то, о чем он предпочел бы не слышать. Психоанализ – это работа, совокупность действий, приводящая к определенному результату, а не бесконечное и, поверьте, бессмысленное вытирание чужих соплей своей потертой жилеткой. Брать за это деньги неприлично, потому что никакой это не психоанализ.

– Я обещал помочь вам научиться спокойнее реагировать на происходящее, – поправил Михаил.

– Ах уж эти ваши вечные отговорки! – вздохнула пациентка. – Ладно, подожду еще немного…

Ах, если бы можно было прочищать мозги так же легко и просто, как стоматологи удаляют с зубов камень. Полчаса – и готово! Тогда бы все пациенты были довольны.

После ухода недовольной пациентки Михаил походил по комнате, чтобы размять затекшие от долгого сидения ноги, постоял немного у окна, за которым шумела узкая и оживленная Покровка, полюбовался на чахлую городскую зелень – все одно лучше голых веток.

Ах уж эти престижные офисы в центре – сплошная жертвенность! Вечные пробки, из-за которых раньше девяти вечера уезжать из офиса нет смысла, а приезжать лучше не позже восьми. Двухэтажное здание, построенное сто двадцать лет назад, давно уже дышит на ладан. Страшно вспомнить, в какую сумму обошелся ремонт двух комнат – приемной, в которой до сих пор не было секретарши, и кабинета! А чего стоила обстановка! Но зато результат впечатляет всех, даже самых убежденных снобов.

От созерцания отвлек телефонный звонок. Михаил подошел к столу, снял трубку стационарного аппарата, поднес ее к уху и тут же поморщился, словно у него внезапно заболел зуб.

– Наконец-то! Зачем иметь четыре телефона, если ни по одному до тебя нельзя дозвониться?!

«Четыре? – удивился Михаил. – Ну, да, если считать вместе с домашним, то получается четыре».

– Я в последний раз предлагаю тебе решить вопрос мирным путем! Ты согласен? А то ведь хуже будет…

– Илона, все вопросы мы давно уже решили, – спокойно напомнил Михаил, – нам больше нечего решать. Во всяком случае, мне так кажется…

Если во время развода ты ведешь себя благородно, соглашаешься на все выдвинутые условия, не размениваешь трехкомнатную квартиру в Токмаковом переулке, не претендуешь ни на что, кроме своих личных вещей и своего личного автомобиля, то вправе ожидать если не признательности, то хотя бы отсутствия упреков и претензий. Напрасно. Готовность идти на уступки может быть расценена как попытка откупиться малой кровью, скрыть нечто несоразмерно большее. Бывшая жена решила (сама или кто-то подсказал, это уже не столь важно), что Михаил, пребывая в браке, скрывал от нее большую часть своих доходов, и настойчиво требовала поделиться с ней «честно». Поделиться банковскими вкладами, недвижимостью и всем остальным, что было приобретено на эти несуществующие доходы. Никаких доказательств у нее не было, одни подозрения, мгновенно переросшие в уверенность. «А на какие шиши ты сразу купил себе квартиру?» – интересовалась она в качестве ultima ratio regum^[3]. И бесполезно было объяснять, что однушка в Свиблове была куплена на деньги, вырученные от продажи наследственной родительской дачи. Точнее – куплена, да не выкуплена, потому что на две трети необходимой суммы пришлось брать ипотечный кредит. Михаил показывал договоры купли-продажи и договор с банком, но жена артистично фыркала и заявляла, что таких филькиных грамот сама может изготовить сколько захочет. Хуже всего было то, что по примеру всех не очень умных матерей она активно начала настраивать их ребенка против отца. «Папа жадный, он хочет, чтобы мы жили в бедности», – звучало рефреном. Дай бог каждому такую бедность, и бедных вообще не останется. Михаил дважды начинал серьезный разговор, но сразу же натыкался на непробиваемое: «Если не хочешь выглядеть жлобом в глазах собственного ребенка – делись!»

Сапожнику положено быть без сапог, классический окулист немыслим без очков, а психоаналитик, будь он хоть трижды корифей и внучатый племянник дедушки-основоположника Фрейда, просто обязан иметь проблемы с близкими родственниками. Иначе никак. Иначе душа погрязнет в блаженном спокойствии, обленится, утратит способность понимать и сострадать. Михаил мог найти общий язык с кем угодно, вплоть до чиновников и инспекторов ГИБДД, но не с Илоной. Глупо было бы винить в этом ее, лучше бы – себя. Профессионал, а до жены достучаться не смог, ключика нужного за все время так и не подобрал…

– А мне кажется совсем другое! – заорала в трубку жена. – Ты что, на самом деле думаешь, что я все так и оставлю?! Ты плохо меня знаешь…

– К сожалению, у меня больше нет желания узнавать тебя лучше, – вежливо сказал Михаил и положил трубку.

Через несколько секунд отозвался «Турецким маршем» рабочий мобильник. Затем ожил личный. С мобильными просто – видишь, кто тебе звонит, и не отвечаешь. Был уговор, строгое правило – по будням звонить или до девяти утра или после девяти вечера, чтобы не мешать сеансам, но Илона соблюдала лишь те правила, которые устанавливала сама. Как только личный мобильник замолк, тут же зазвонил стационарный телефон.

На рабочем стационарном телефоне, в отличие от домашнего, определителя номера не было (собеседникам давалась возможность сохранить свою приватность), но Михаил не сомневался, что это снова звонит Илона. Подавляемые эмоции вырвались на свободу – он рывком снял трубку и не самым вежливым тоном сказал, а точнее, рявкнул:

– Не звони мне никогда на работу! Ясно тебе?!

– Здравствуйте, – ответил незнакомый женский голос, меццо-сопрано с легкой хрипотцой. – Михаил Александрович?

– Да, – забыв поздороваться, ответил Михаил, чувствуя, как начинают гореть уши.

– Меня зовут Тамара Витальевна, – представилась незнакомка. – Можно просто Тамара, я не очень люблю, когда меня называют по имени-отчеству. Сразу чувствую себя такой… взрослой. Извините, не буду больше отвлекаться. Я звоню вам по делу. Кажется, мне нужна помощь психолога…

Запоздало рассыпавшись в извинениях (хорош психолог – рявкает на кандидатов в пациенты, как управдом старой формации!), Михаил пригласил Тамару к себе в офис.

– Мы можем встретиться сегодня вечером, в половине восьмого, если вам удобно. Познакомимся и все обсудим.

– Мне удобно сегодня вечером, – ответила Тамара. – У меня вообще много свободного времени, только вот приехать к вам в офис я не смогу. Я не в состоянии передвигаться самостоятельно. Последствия давней, детской еще, травмы позвоночника. Так что встретиться мы сможем только у меня. И скажу сразу, что живу я за городом. Как шутил мой покойный брат – на границе ближнего и дальнего Подмосковья.

– Это немного меняет дело, – осторожно начал Михаил. – Вообще-то я не практикую выездные сеансы…

– У меня другая информация, – мягко перебила Тамара. – Сергей Леонидович рассказывал, что вы работали на дому с его женой.

Было такое дело. Женщина в глубокой депрессии наотрез отказывалась выходить из дома, потому что боялась, что за пределами родных стен с ней непременно случится что-то плохое. «Коллега»-психиатр посоветовал мужу пациентки подключить к лечению жены психоаналитика. Муж, владелец какого-то нефтяного бизнеса, сделал Михаилу предложение, от которого просто невозможно было отказаться. Не угрожал, нет, совсем наоборот. Узнал обычную цену «офисного» сеанса и сказал, что готов оплачивать выезд в пятикратном размере. С учетом затрат на дорогу туда и обратно все равно получалось очень хорошо. Михаил согласился сделать исключение.

– Было такое, – признал Михаил, чувствуя себя еще более неловко – нахамил в самом начале разговора, а теперь еще, получается, соврал и был пойман на лжи. – Но всего один раз за всю мою практику.

Какой смысл заниматься разъездами, если клиентура и так есть? К тому же выездная работа резко сокращает количество пациентов, а это плохо с маркетинговой точки зрения. Пять обычных пациентов всегда предпочтительнее одного надомного, платящего в пять раз больше. Пациенты нередко «соскакивают с анализа», то есть прекращают сеансы по своей инициативе. Пятерых сразу не потеряешь, а вот потеря одного надомного пробивает в бюджете психоаналитика солидную брешь.

– А для меня вы не сделаете исключения, Михаил Александрович? – как-то очень по-свойски поинтересовалась Тамара. – Я понимаю, что это будет стоить дороже, но деньги для меня не проблема. Вернее – это самая мелкая из моих проблем. Я в курсе вашего «выездного» тарифа и заранее согласна на любое удобное вам время, начиная с восьми утра. Хоть в одиннадцать часов вечера, все равно я раньше двух не ложусь.

– Хорошо, – после недолгой паузы сказал Михаил. – Сегодня вечером я могу приехать к вам часам к девяти, чтобы познакомиться и поговорить. Диктуйте, пожалуйста, адрес…

Сознательная мотивация этого решения крылась в желании загладить свою невольную грубость. Бессознательная, то есть неосознанная, заключалась в том, что Михаилу понравилась манера общения Тамары. Она разговаривала ровным дружелюбным тоном, не заискивала и не строила из себя вечно правую клиентку. Сразу создавалось впечатление, что разговариваешь с хорошей знакомой, а разве хорошим знакомым отказывают в помощи?

Ведомый всезнающим навигатором, Михаил без приключений добрался до нужного коттеджного поселка. Да, действительно, граница ближнего и дальнего Подмосковья, лучше и не скажешь. Едва он подъехал к дому, как на крыльце появилась молодая женщина в черном брючном костюме. Приветливо улыбнулась, пригласила следовать за собой и привела по длинному коридору (размеры домов в этом поселке впечатляли) к дверям Тамариной комнаты. Представиться не представилась, из чего Михаил заключил, что встретить его поручили кому-то из обслуживающего персонала.