Глава вторая. Страдания юного Пряникова

 
«There's too many women and not enough wine
Too many poets and not enough rhyme
Too many glasses and not enough time
Draw your own conclusions»^[3]
 

Procol Harum, «Твой собственный выбор»

Отец напирал на разум, а мать – на чувства. Как и положено.

– Если хочешь покорять столицу, так покоряй ее после ординатуры, а еще лучше – после аспирантуры! – талдычил отец. – Перед кандидатом наук открыты все двери! Ну, или, почти все. Но ординатуру лучше пройти дома, где тебя все знают, и ты знаешь всех. Если ты хочешь самостоятельной жизни, так мы не против. У тебя есть бабушкина квартира. Переезжай – и живи себе на свободе, хотя мы с матерью твою свободу и так никогда не ограничивали…

Это была правда. В девятом классе родители поставили сыну одно условие – мы должны знать, когда ты собираешься прийти домой. Все остальное несущественно. Хоть неделю зависай у друзей на даче, только предупреди, что будешь в такой-то час такого-то дня. И еще было одно предложение (не условие): если тебе нужны деньги, то скажи нам, а не занимай на стороне и, Боже упаси, не пытайся заработать каким-то нечестным путем.

– Ну как же ты будешь жить там без нас? – с надрывом спрашивала мать. – А как мы будем без тебя? И главное – зачем все это? Дался тебе твой РУДС, будь он трижды неладен! Все равно же придется возвращаться в Тулу, ординатура-то целевая!

– И я пальцем о палец не ударю для того, чтобы освободить тебя от отработки! – добавлял отец. – Три года отдашь, как положено по договору!

– И зачем тебе вообще нужна эта московская ординатура? – повторяла мать. – Ты будешь там мучиться, мы здесь будем по тебе скучать… А об Алене ты подумал? Мне казалось, что у вас все серьезно.

Алена была единственным человеком, который понимал Сашу. И это при том, что к медицине она не имела никакого отношения. Впрочем, нет. Журналисты ко всему имеют отношение, такая уж разносторонняя у них специальность. Сегодня пишешь о летчиках, завтра – о серийном убийце, послезавтра – о врачах…

– Если уж учиться, то с толком, а не для галочки! – говорила Алена. – Ты поступаешь правильно! Дерзай! Борись! Я тебя понимаю!

В своем самопожертвенном порыве она была готова отказаться от должности штатного корреспондента «Тульских новостей» и ехать за любимым мужчиной в Москву, на авось. Если не будет работы по специальности, так найдется что-то другое. Да хоть кассиром в супермаркете, лишь бы быть вместе.

Саша такой жертвы принять не мог. Да и зачем? Он же не в Австралию уезжает, а в Москву. Всего расстояния – на два с половиной часа по железной дороге. Можно встречаться на выходных, хоть в Москве, хоть в Туле, а еще у Алены бывают командировки в столицу… И вообще, «вместе» – это внутреннее понятие, а не внешнее. Можно жить в одной квартире и при этом быть невероятно далекими друг от друга, а можно сохранять близость на расстоянии.

– Конфуций сказал, что мужчина без женщины все равно что сокровище без присмотра, – вздыхала Алена.

С одной стороны Саше было приятно, что любимая женщина считает его сокровищем и боится потерять. С другой немного коробило то, что ему не доверяют настолько, чтобы спокойно отпустить в Москву. Неужели Алена думает, что он станет там бегать за каждой юбкой, как сорвавшийся с цепи кобель? Неужели она ему ни капельки не доверяет? Нет, конечно же доверяет, но боится потерять, потому что любит по-настоящему. Милая, милая Алена!

Сашу Пряникова манил не только Российский университет демократического сотрудничества, но и семьдесят четвертая московская больница, в которой ему предстояло проходить ординатуру. Многопрофильная столичная клиническая больница с шестидесятилетней историей – это вам не хухры-мухры. Причем, расположена она в «академическом» районе, а район ведь тоже имеет значение. Врач, разумеется, должен лечить всех больных, невзирая на лица и прочие обстоятельства, но с культурным контингентом дело иметь приятнее, чем с некультурным. Саша с содроганием вспоминал скоропомощную практику в Пролетарском районе родной Тулы. Пришел на подстанцию весь такой восторженный («ромашечный», как выражалась Алена) и уже на первом вызове получил в зубы от пациента, недовольного тем, что «скорая» ехала до него «невероятно долго», аж целых двенадцать минут. «Доброе начало» наложило отпечаток на всю двухнедельную практику, во время которой… Ох, лучше не продолжать. До тех пор Саша жил в какой-то другой Туле, а тут вдруг открылась дверь в ужасающе ужасную параллельную реальность. Бр-р-р! Вспомнишь – и вздрогнешь.

– Ну чем обычная московская больничка отличается от нашей? – саркастически вопрошал отец. – Если уж на то пошло, то наша областная здравница гораздо круче. Это же лучшая больница целой области, а не одна из сотни себе подобных!

– И вообще лучше быть первым парнем на деревне, чем последним в городе! – вставляла мать.

– А кто вам сказал, что я буду последним? – вяло огрызался Саша. – Может быть у меня наполеоновские планы.

– Так это же замечательно! – отец изображал лицом радость, но глаза у него оставались грустными. – Дозрей дома до кандидата наук, а затем покоряй Москву! Степень открывает много дверей!

От слова «дозрей» Сашу плющило не по-детски. Что он – яблочко на дереве? Ему уже, между прочим, двадцать четыре года. Наполеон в этом возрасте стал генералом, а Лермонтов своего «Героя» писать начал, имея за плечами такие шедевры, как «Бородино» и «Парус». А тут – «дозрей дома»!

Опять же, в родных пенатах никто не скажет тебе в глаза, чего ты стоишь как врач. Кругом свои люди. Одни помнят тебя зеленым студентом, а другие и того хуже – маленьким шпинделем, который на бис декламировал перед гостями «Бармалея» и «Мойдодыра». И вообще, как можно сказать Сашеньке что-нибудь этакое, ведь Михаил Александрович и Елена Константиновна смертельно обидятся… Разумеется, в тепличных условиях есть определенные преимущества, в них уютно и комфортно, но цену себе ты в теплице никогда не узнаешь. И никаких высот не достигнешь, потому что очень скоро упрешься головой в стеклянный тепличный потолок.

Когда любящим родителям начинало казаться, что они своими разумными доводами приперли непутевого сынульку к стенке, Саша прибегал к ultima ratio regum.^[4]

– Могу я поступать так, как считаю нужным? – патетически вопрошал он.

Родители отвечали, что конечно же может. Но это отступление было временным и использовалось для перегруппировки сил и поиска новых доводов. За три дня до отъезда Саши в Москву мама прибегла к запрещенному приему.

– Ты нас совсем не любишь, – сказала она, утирая ладонью слезы. – Эта… ординатура для тебя дороже, чем мы.

Саша впервые в жизни услышал от мамы нецензурное слово, причем очень грубое. И впервые в жизни мама ударила его под дых. Как можно ставить на одну доску любовь к родителям и прохождение ординатуры в другом городе? Разве может ординатура быть дороже, чем мама и папа? Что за бред?!

– Это вы меня совсем не любите, – парировал Саша. – Раздули из мухи слона и накручиваете себя почем зря. Я, например, спокойно отношусь к тому, что мне придется жить в общежитии…

Во время учебы в тульском медицинском институте Саше доводилось бывать в студенческих общежитиях. Ничего страшного там он не увидел. Разумеется, общежитие – это не дом родной, но жить в общежитии можно спокойно.

В той комнате, которую показал ему мордатый комендант, жить можно было только после смерти, когда перестаешь обращать внимание на детали окружающего мира. Если в длинном коридоре, протянувшемся вдоль всего этажа, стены и пол были чистыми, а потолок – белым, то в комнате все было серо-бурым от грязи, обои свисали причудливыми лохмотьями, с потолка при малейшем колебании воздуха сыпалась штукатурка, но хуже всего был запах – невероятно убийственная смесь ароматов немытого тела, затхлого белья и каких-то едких пряностей.

– Все так живут, – прокомментировал комендант, явно наслаждаясь произведенным впечатлением. – И ничего, довольны. В квартирных общагах малость получше, но там мест по жизни нет. А здесь просто рай. И всего один сосед, причем приличный человек. Реджиналд Тамбо, пятикурсник из Нигерии.

– Сосед? – удивился Саша, только сейчас заметивший, что в комнате две кровати – застеленная и голая. – Но мне говорили, что ординаторов селят по одному.

– А мне говорили, что Земля круглая! – хмыкнул комендант. – А недавно по телевизору сказали, что она плоская. По одному – это роскошь, которую надо заслужить.

Хитрый прищур досказал остальное.

– Сколько? – обреченно спросил Саша.

– Мне две тысячи за совет, а дальше по обстоятельствам.

За две тысячи Саша узнал, что в этом корпусе он ничего хорошего не найдет, а в «квартирниках», то есть – в общежитиях квартирного типа, ему надеяться не на что. Но можно получить комнату на двоих в общежитии блочного типа и договориться, чтобы к нему никого не подселяли. В седьмом корпусе есть свободные комнаты, а комендант Олег Остапович никогда не откажет хорошему человеку.

– Это самый лучший корпус, – нахваливал комендант. – Рядом отделение полиции, так что жить будете как у Христа за пазухой, в тишине и покое. В блоке у вас будет своя кухонная зона и свой санузел. Не то, что у нас, где все удобства на этаже. Вам комната не понравилась, но это вы еще нашу кухню не видели…

Кухню Саша так и не увидел. Быстрее лани он бежал из этого кошмара в хваленый седьмой корпус. Знакомство с Олегом Остаповичем, таким же солидно-мордатым (клонируют они их, что ли?), обошлось Саше в пять тысяч рублей. Койка в двухместной комнате, слегка обшарпанной, но в целом годной для жилья, официально стоила семь с половиной тысяч в месяц. Еще четыре тысячи ежемесячно комендант запросил за возможность жить одному.

– Вы можете ответить, что за десять косарей в Москве сдаются комнаты, – сказал Олег Остапович, будто прочитав Сашины мысли. – Но что то будет за комната? И какие там будут соседи? А у нас, как вы сами видите, порядок и режим. И соседи у вас хорошие – семейная пара аспирантов из Непала. Траву не курят, растворы не варят, вечеринок не устраивают, мимо унитаза нужду не справляют, голыми по коридорам не бегают…

– А что, кто-то бегает? – поинтересовался Саша.

– Да мало ли у кого какие причуды, – усмехнулся комендант, но тут же придал лицу преувеличенно серьезное выражение и заверил, что на вверенной ему территории никаких безобразий не бывает, ну разве кто-то из жильцов иногда немного пошумит.

Саша колебался. Ему и хотелось, и кололось. Одиннадцать с половиной тысяч за комнату в общежитии – это явно перебор. С другой стороны, жить он будет недалеко от больницы, в относительно приличных условиях и в молодежной среде. Опять же – отделение полиции рядом, оба окна комнаты на него выходят. И этаж хороший – пятый. Уличный шум не будет так докучать, как на втором или третьем, а с другой стороны не будешь зависеть от лифта, как на высоких этажах.

– Я вам холодильник дам, почти новый, – сказал комендант, которому очень хотелось увеличить свои ежемесячные доходы на четыре тысячи рублей. – И телевизор бы дал, потому что для хороших людей ничего не жалко, только нет у меня телевизоров, разобрали все. Мебель почти новая, от прежних жильцов два кресла остались…

Кресла не были приватизированы комендантом по причине своей великой обшарпанности. «Но если купить какую-нибудь плотную материю и задрапировать кресла ею, то выйдет неплохо», подумал Саша.

– Ну что, договорились? – испытующе прищурился комендант. – Ничего лучшего я вам предложить не смогу.

– Договорились! – решился Саша.

Если бы он сразу же пришел сюда, то, скорее всего, отказался бы от предложенной ему комнаты или бы взял паузу на обдумывание. Но, в сравнении с предыдущим корпусом, здесь был филиал рая.

Родители еще в Туле попросили прислать им фотографии апартаментов, в которых будет жить блудный сын. Саша благоразумно сделал несколько фотографий в номере гостиницы, где он остановился на первых порах, когда приехал туда за своими вещами. Фотографии общежития предков явно не порадовали бы. А вот фотографию корпуса отправил настоящую, причем ракурс взял такой, чтобы в кадр попало отделение полиции. Еще и написал, что в студенческом городке есть свое собственное полицейское отделение. Подумал, что родителям такое соседство понравится порядок, спокойствие. Но вышло наоборот. Сразу же после отправки фоток позвонила мама.

– Сашенька, мы с отцом просто в шоке! – судя по голосу, шок был всамделишным. – Неужели у вас там столько криминала, что понадобилось свое отделение полиции? Завтра же сними квартиру в приличном районе! Мы с отцом это потянем! В конце концов ты у нас один! Я не смогу спать спокойно, пока ты будешь жить в этой клоаке!

Никто не умеет так хорошо выкручиваться из сложных ситуаций и трудных положений, как дети чересчур заботливых родителей (да, представьте, что родительская забота, многократно воспетая в поэзии и прозе, может быть чрезмерной).

– Вы с папой совсем не так все поняли, – сказал Саша. – Свое отделение полиции у нас не из-за криминала, а потому что здесь много иностранцев. Далеко не все владеют русским языком на должном уровне и вообще с иностранцами нужно обращаться дипломатично. Поэтому и создали особое отделение, где все сотрудники владеют как минимум двумя иностранными языками и прошли специальную подготовку.

Соврал так гладко и вдохновенно, что мама успокоилась. Взяла с сына в сто пятидесятый раз обещание не ходить поздно по улицам, не связываться с хулиганами и не напиваться, после чего попрощалась. Согласно закону зеркального отражения, Саше сразу же захотелось напиться в хулиганской компании и долго гулять по ночному городу в поисках приключений.

Отец деликатно выждал паузу, длиной в неделю, чтобы дать сыну возможность немного освоиться, а затем поинтересовался впечатлениями о московской ординатуре. Саша бодро доложил, что все нормально и он всем доволен. Не то, чтобы соврал, но и всей правды не сказал, а если уж начистоту, то он сам пока еще не понял, нормально все или нет.

На словах все было настолько замечательно, что просто дух захватывало. Преподаватели говорили о новых инновационных технологиях обучения, соблазняли возможностью учиться у выдающихся деятели науки, то и дело напоминали о том, что дипломы РУДС признаются в ста восьмидесяти странах мира, а о возможности учебы за границей в рамках обмена опытом говорили, как о чем-то само собой разумеющемся. Темы для научных работ поражали не только своей серьезностью, но и перспективностью. Профессор-членкор Манасеин умел отбирать для своей кафедры все самое «вкусное». Невероятно, но здесь на зарубежную конференцию могли отправлять ординаторов! Не в одиночку, конечно, а с кем-то из сотрудников кафедры, то есть в составе делегации. Неплохо же прокатиться на казенный счет в Мадрид или Париж, да еще и в качестве участника какого-нибудь престижного научного мероприятия! А что если удастся поехать на стажировку в берлинскую клинику Шарите или в Университетский госпиталь Вены? От таких перспектив у ординатора Пряникова захватывало дух и кружилась голова. Он чувствовал себя маленьким мальчиком, которому посчастливилось поймать сказочную Жар-птицу, и радовался, что сумел настоять на своем вопреки родительским уговорам.

Но при этом в голове занозой засело цветаевское предостережение:

 
«Оставь полет снежинкам с мотыльками