Но иногда эти способности доставляли немало неприятностей. Лешка вспоминал иногда случай, произошедший с его соседом, Виктором Маслюковым по кличке Мосол. Виктор был старше Лёшки на шесть лет. Для него он был добрым парнем с непростой судьбой, успевшим к своим девятнадцати годам получить судимость за драку и из трех лет два года отбыть на «малолетке». Он держал голубятню на крыше и всегда был рад, если Лёшка составлял ему компанию. Мослом его, очевидно, прозвали не по фамилии, а за фигуру. Необычайно худой, но необыкновенно жилистый и резкий, с коротким ежиком черных волос и презрительным прищуром темных глаз, скользкий в словах – за язык не поймать, он действительно походил на обглоданную кость для собак. Поскольку мяса на ней нет, то она никому не нужна. Его лоб и висок пересекал длинный неровный шрам, полученный в заведении для малолетних преступников. Все соседские пацаны обходили его стороной. Здесь, видно, не обходилось без родителей, которые в свою очередь переживали за будущие анкеты своих детей. Но и Витька их тоже не жаловал. Только с Лёшкой всё как-то было по-другому. Возможно, из-за Полины Сергеевны, которая искренне жалела Мосла, рано оставшегося без матери, да и без отца, по сути, – тот редко был резвым. Она могла Виктора накормить обедом, могла отчитать его за проделки. Мосол почему-то всё сносил покорно и безропотно: «Тёть Поль… ну ладно вам, тёть Поль… ». Но если бабушка себя плохо чувствовала, а внук был в школе, Мосол откладывал все дела, какими бы срочными они ни были, и всегда бегал за хлебом, молоком или в аптеку. С Лёшкой Виктор общался на равных, но никогда не спорил и никогда не рассказывал о жизни в колонии, как бы Лешка ни просил. «Там тебе было бы неинтересно», – отшучивался он.

C трудоустройством у Мосла была просто беда. Кому был нужен человек с несоветской биографией? Жил случайными заработками – подрабатывал на стройке ночным сторожем, занимался мелким ремонтом бытовой техники и, конечно, продавал голубей. На существование вполне хватало, на жизнь – совсем нет.

Однажды Лёшка, которому на тот момент было тринадцать лет, возвращался от своего одноклассника и, проходя мимо строящегося дома, случайно в сумерках угодил правой ногой в лужу растекшейся смолы. Потерял минут двадцать на то, чтобы очистить кеды, и чертыхаясь продолжил путь домой.

У его подъезда стоял милицейский «Москвич» с типичным канареечным цветом кузова. Лёшка открыл скрипучую дверь, отметил на себе внимательный взгляд водителя и стал подниматься наверх. На лестничной площадке третьего этажа, где он проживал, оказалось довольно оживленно. Двери двух квартир, его и Мосла, были распахнуты, а в квартире у Виктора еще куча народа – два милиционера в форме, незнакомый человек в штатском, бабушка, сам Мосол и еще отец Виктора, точнее сказать, храп отца Виктора, доносившийся из соседней комнаты. Как выяснилось, юная жена заместителя прокурора города возвращалась вечером домой от известной портнихи, обшивающей весь бомонд города, у которой она заказала новое вечернее платье. Неожиданно от стены дома, мимо которого она проходила, отделилась тень, подлетела к ней, сорвала золотую цепочку с нежной шейки и бесшумно исчезла, если не считать звуком шарканье старыми тапками. Проходивший мимо милицейский патруль мгновенно оценил ситуацию, услышав фамилию потерпевшей, и практически настиг злоумышленника у подъезда дома, где проживал Лёшка. Однако, негодяй успел шмыгнуть в подъезд, и скрутить его удалось уже только на пороге квартиры. Таким образом, первые гости кучей малой ввалились в квартиру. Потом мгновенно отреагировал и минут через десять прибыл дежурный следователь районной прокуратуры. Еще минут через пять пригласили Полину Сергеевну в качестве понятой, и в этот момент в дверном проеме появился Лёшка. Мосол молча сидел в наручниках на кухне возле крохотного стола, рядом с ним стоял человек в штатском, а в штатского упирался плечом розовощекий сержант милиции. В узком коридоре находилась бабушка, и рядом с ней вход контролировал второй блюститель порядка. На мгновенье зависла тишина. В глазах штатского читался вопрос – «ты кто?». Мосол безучастно мазнул взглядом по Лёшкиному лицу, милицейские напряглись – «так, соучастник явился», бабушка расстроенно глянула на внука: «вот вечно ты не вовремя», даже отец Мосла храпеть перестал, затих на секунду. Однако тут же немая сцена начала движение: под аккомпанемент мощного храпа милиционеры развернули плечи, штатский спросил – «Ты кто?», бабушка одновременно ответила: «Это мой внук», и все как-то сразу потеряли интерес к Лёшкиной персоне. Штатский повернулся к Мослу:

– Повторяю, верни цепочку, получишь свой «пятерик» и расстанемся по-доброму.

– Не я это был, гражданин начальник, попутали, – не поднимая головы, пробубнил Виктор.

– А почему убегал тогда? – следователь ухмыльнулся. – Да и по показаниям патруля, там в районе ста метров вообще никого не было. Отдай по-хорошему, иначе вверх дном всё перевернем.

– Ищите, если надо. Не я это был, – упорно, как мантру, повторил Мосол и при этом как-то странно жалобно взглянул на Полину Сергеевну. Одновременно под столом он шевельнул пальцами правой ноги, задник тапки съехал вниз, и на пол выползло что-то блестящее. Бабушка стояла как изваяние, наверное, ничего не заметила. Зато Лешка мгновенно всё увидел и понял. С одной стороны, на весах было явное преступление, с другой тороны, был Мосол, неплохой человек, просто загнанный в угол сложившейся жизнью. Сомнений не осталось. Решение тоже пришло мгновенно. Как-то раз Мосол, испытывая смекалку Лёшки, смачно плюнул на асфальт и предложил – подними, если умный. Лёшка знал этот фокус, однако пожал плечами, предоставив другу проявить свои умения, и усмехнулся, когда тот, повернувшись к нему спиной, шаркнул ногой по плевку и согнул ногу в колене, как лошадь, с победным видом предъявляя мокрую подошву. Сегодня придется повторить этот трюк.

В комнате неожиданно прекратился храп и скрипнула кровать. «Пора», – подумал Лёха и сделал шаг на кухню.

– Извините, а воды можно выпить? – обратился он к следователю.

– Можно, быстро пей и дуй отсюда, здесь не должно быть посторонних, – следователь повернулся к сержанту: – Федотов, ну что там со вторым понятым?

– Щас штаны наденет и поднимется, он спал после смены, – раздался ответ.

Лёшка подошел к раковине, которая вплотную примыкала к столу, взял кружку, налил воды и незаметно для всех наступил правой ногой на ногу Мосла. Тот слегка вздрогнул, но не шевельнулся. Лёха скользнул кедом по ноге и наступил на цепочку. В этот момент скрипнула дверь спальни и на кухню с мутным взором ввалился Маслюков-старший. Жуткий перегар мог убить не только мух и тараканов, но и отравить всех людей в маленьком помещении:

–Чёт не понял, кто тут? – задал он вопрос зеленой стене.

– Федотов, убрать… это… в комнату, немедленно, – следователь брезгливо поморщился.

– Чё … я слесарь … имею право …я ща сам тебя уберу в комнату, – не соглашался основатель династии. Он ткнул пальцем в холодильник «ЗИЛ», – Там … пол-чекушки дай … уйду.

Федотов уже кинулся было скрутить дерзкого слесаря, но следователь вовремя понял, что обыск может затянуться надолго, поэтому он жестом остановил сержанта и открыл временами стонущий, временами грохочущий, временами подпрыгивающий на месте холодильник. Долго искать не пришлось. На средней полке, в гордом одиночестве, стояла «чекушка», рядом с которой лежал не первой свежести когда-то синий носок. Может, Маслюков пил из горла, одновременно снимая носки, может, его музыкальные пальцы не выносили холода и он перед употреблением заворачивал водку в носок, может, он им занюхивал – никто спрашивать не стал, да если бы и спросили, слесарь и под пытками не смог бы раскрыть этот секрет. Следователь немного напрягся – вместо ожидаемой «пол-чекушки» там находилось «на дне чекушки», – но скандал не случился – Маслюков получил то, что хотел, повернулся и по стене, как по снежной горке, укатился в комнату.

Пока происходила сцена спаивания несчастного слесаря следователем прокуратуры, Лёшка времени не терял, громко глотал воду из кружки и при этом, стараясь не делать лишних движений, подошвой кеда с прилипшей к нему смолой вытягивал цепочку из тапка Мосла. Он не видел результата действий своих ног, и когда следователь ему устало сказал: «Ну что, попил – марш домой», Лёшка кивнул и спокойно пошел на выход, стараясь не думать о том, что может случиться. Но всё обошлось. На выходе он столкнулся с дядей Володей, соседом снизу, и услышал, как кто-то сказал: «Ну что, все в сборе – начнем».

Бабушка вернулась часа через два, Лёшка еще читал учебник. Когда она молча протянула ему руку ладонью вверх, Лёшка посмотрел на нее и так же молча вынул из кармана и отдал ей золотую цепочку. Парень готов был поклясться, что никто не мог этого видеть… Полина Сергеевна пошла в туалет, и внук услышал характерный звук бачка и шум смываемой воды.

Еще через час в дверь постучали. Бабушка, проходя мимо комнаты и прикрыв дверь, властно сказала: «Я сама открою». Это был Мосол. Лёшка услышал разговор из-за не полностью закрытой двери:

–Теть Поль, Лёшка не спит еще? Я на секунду.

– Что хотел, племянничек?

– Да так, ерунда, забрать кое-что хотел…

– А… понятно… Скажу один раз – больше к нам не ходи. Мне тебя жаль, а внука жальче.

– Но, тёть Поль…

– И ещё, своё «кое-что» в канализации поищи. Может, оно там недалеко уплыло. Если искать одному тяжело, могу оперов позвать. Они завсегда помогут…

Дверь закрылась…

Мог ли в тот вечер Лешка подумать, что это маленькое происшествие, однажды, спасёт ему жизнь…

Однако, умение анализировать и логически мыслить Лёшку большей частью выручало. С годами умение росло и превратилось в то, что люди часто называют интуицией. Парень часто слышал: «Слушай, у тебя интуиция, как у волка». Но Лёшка отдавал себе отчёт, что нет никакой интуиции. Мистику придумали мистификаторы. Есть конкретные события и есть конкретные люди. И есть ещё определенный алгоритм поведения человека в определенных условиях. Если взять две цифры, например 2 и 1, то с ними можно произвести несколько основных математических действий – сложить, разделить, вычесть и умножить. Если взять двух людей, один из которых ленив, а второй любопытен, и предложить им произвести с цифрами действия, то вероятнее всего у первого будет четыре результата, а у второго шесть. Кто– то скажет мистика, но знающий покачает головой и ответит: «Нет, прогноз».

Некоторые тоже пользуются примитивно прогнозом. Не стоит спорить с пьяным человеком и не стоит гулять с девушкой по тёмным незнакомым подворотням – результат может оказаться негативным в обоих случаях, так называемый опыт на своих и на чужих ошибках. А Лёшка пошел чуть дальше. Он научился без труда запоминать всё, что происходило с ним, с окружающим его миром, всё, что он когда-либо прочитал, услышал, узнал и в результате научился моделировать. Он двигал воображаемыми людьми и событиями, как кубиками, и пытался определить итог этих перемещений. Поэтому он без труда, кинув только мимолетный взгляд, знал, с какой девушкой можно легко познакомиться на дискотеке или кто без скандала пропустит его в начало очереди.

Лёшка никогда не бравировал своим умением. Он относился к этому философски, разные люди обладают разными талантами. Кто-то, например, может починить утюг – вот где настоящее колдовство и магия…

Было еще одно. Лёшка обожал книги, вернее, он жил в них. Его мало интересовали научные изыскания и конкретные знания в чистом виде. Он пытался понять смысл жизни, основы мироздания и, конечно же, постигнуть суть человеческой психологии. Читая то или иное произведение, он не просто бегал по строчкам глазами. Он погружался на самое дно и медленно всплывал, переживая с героями новые чувства, проживая с ними новые жизни и события. Вся литература была им очень своеобразно классифицирована. Завтракал вместе с Чеховым или О'Генри, получая заряд бодрости на весь день. В качестве образования выбирал Толстого или Тургенева, сложновато немного, но что-то подсказывало необходимость их изучения. Для души – Теккерея, Стендаля и Гоголя, а перед сном, однозначно, Диккенса. Любое возбуждение дня угасало в сырых нетопленных домах Лондона. В любое время дня и ночи – самиздат Набокова и Булгакова – с ними можно было бесконечно долго жить и не страшно было умереть.

Однако у любой медали существует не только аверс, но и реверс. Благодаря своим знаниям и умениям, Леша Самойлов стал одинок еще в подростковом возрасте. В один прекрасный день он осознал, что ему до чертиков наскучили мальчишеские басни про их неземную силу, угнанные мопеды и бесконечные победы у записных красавиц школы. Общепринятых развлечений – сходить подраться район на район или распить бутылочку «Агдама» в полутемном подъезде панельной девятиэтажки – он избегал по причине того, что это отнимало время от главного – успеть прочитать непрочитанное. Когда же Лёшка пытался решить проблему отчуждения иначе, посвящая ровесников в перипетии судеб дрюоновских французских королей или драйзеровских стоиков, парни странно на него поглядывали, перебрасывались многозначительными осуждающими взглядами и незаметно крутили указательными пальцами в области виска.

С девчонками всё обстояло не намного лучше. Лёшка легко завязывал с ними отношения, влекомый чувством юношеской влюбленности, однако и здесь идеализм, привитый мировой литературой, играл с ним одну и ту же злую шутку. Красивые девушки манили его и овладевали его вниманием, но каждый раз романтический флёр влюбленности слетал, как только короткие диалоги превращались в бесконечные монологи и общение как таковое исчезало, не успев родиться. Самойлов понимал, что девчонкам с ним интересно, но это слабо решало проблему сложившегося вокруг него вакуума.

Выход из этого положения нашелся сам собой. Как-то раз Лёшка заскочил в гости к Стасу Самуиловичу, другу своего отца, который проживал в соседнем доме. Ведущий инженер одного из каменских НИИ был всегда оживлен и прост в общении. В свои сорок лет он немного стеснялся своего отчества и просил, чтобы его называли только по имени. С Лёшкой они сошлись на почве интереса к музыке, часто обменивались магнитофонными записями популярных исполнителей и обсуждали события, время от времени происходившие на музыкальном олимпе. В тот вечер в гостях у Стаса находился его сосед, преподаватель истории одного из местных вузов, Семен Андреевич, зрелый человек с постоянно взлохмаченной шевелюрой и очень радикальными взглядами на историческую науку, которые он, однако, излагал только на кухне в кругу друзей. Соседи сидели в гостиной, пили чай и вполголоса о чем-то разговаривали. Рядом с историком на журнальном столике стояла одинокая рюмка недопитого коньяка. Они поздоровались с Самойловым и тут же забыли о нем. Все давно уже привыкли к пареньку, который не лез в чужие разговоры, а незаметно сидел в кресле с наушниками на голове и слушал новые записи или новых исполнителей. Сегодня же в воздухе витало явно минорное настроение и Лешка не спешил включать магнитофон. Семен Андреевич был сильно чем-то расстроен, а Стас крутил в руках черно-белую фотографию и выглядел не менее озадаченным.

Из разговора Лешка понял, что речь шла о некой Светлане, аспирантке с кафедры Семена Андреевича, безупречной и безумно красивой девушке, в которую был безнадежно влюблен сосед-историк. Оказывается, он целый год оказывал ей знаки внимания: иногда, по праздникам, дарил цветы, иногда они прогуливались вместе в центральном парке, вчера даже сходили в драматический театр на «Ромео и Джульетту». Но дальше этого дело не продвигалось. Семен Андреевич был холост и отчаянно пытался связать себя узами Гименея, пока не перешагнул на пятый десяток, аспирантка же лишь отшучивалась и мгновенно меняла тему разговора, как только речь заходила о глубоко личном. Вот и вчера, после спектакля, глядя в молящие глаза историка, она клятвенно обещала ему позвонить, но телефон угрюмо молчал почти уже сутки. Сам же Семен Андреевич ей позвонить не решался, потому что робел перед строгим голосом её матери, которая всегда поднимала телефонную трубку первой. Светлана неоднократно с лукавым смехом рассказывала Семену Андреевичу о том, что мама хочет сменить домашний номер из-за телефонных хулиганов, которые звонят и, молча, сопят в микрофон телефона.

– Даже не знаю, что сказать, – Стас положил фотографию на край журнального столика и растерянно развел руки в разные стороны, – у нас с Наташкой всё как-то сразу получилось: свадьба, потом дети… А другого опыта у меня не было, Сень, так что извиняй. Даже не знаю, чем помочь.

– Да мне никто здесь помочь не сможет, Стас, я все понимаю… – рюмка коньяка резко запрокинула назад голову историка. Он вытянул ноги и хмуро стал изучать рисунок на ковре.

Лёшка приблизился к друзьям и протянул руку к фотографии:

– Позволите?