7

– Я думал, ты не приедешь, – выдал Гоша Деготь вместо приветствия и неприятным жестом вытер мокрый рот. – Проходи пока на кухню. Подожди пять минут. У меня тут небольшая проблема.

Савелий кивнул и отправился, куда ему рекомендовали. Он устал, в голове слегка шумело. Его не удивили странности в поведении товарища. «Небольшая проблема» была на самом деле бывшей супругой Гоши. Усевшись за стол, покрытый нечистой скатертью – в центре на тарелке лежало огромное ярко-красное яблоко, рядом стояла початая бутылка коньяку, – Савелий услышал гневные возгласы.

– Подойди к зеркалу! – надсадно кричала женщина за стеной. – Посмотри на себя! Ты отвратителен!

Оппонент что-то неразборчиво бормотал. То ли клялся, то ли успокаивал.

– Все люди как люди! Приятные! Разносторонние! Кто марки собирает, кто запахи старинные! Всем весело, всем комфортно! Вон, у меня приятельница – на Луну летала! С «другом»! Красота, говорит, невероятная, и легкость во всем теле! На будущий год опять полетит! А ты? Чего тебе не живется? «Соседи» жизнь испортили? Да они сейчас везде! Забудь, выбрось из головы!

Она права, сказал себе Савелий. «Соседей» все больше. Теперь уже и на шестидесятых вовсю увлекаются. Это сразу заметно, когда сосед становится «соседом». Он тогда ежедневно рядится исключительно в лучшие одежды и его жена даже собачку выгуливать идет только в вечернем платье. Или, наоборот, в мини-юбке и безумной раскраске наподобие грубого театрального грима.

– Встряхнись! – кричала женщина. – Ты знаешь кто? Ты – беззубый!

«А вот тут ты ошибаешься, – подумал Герц. – Он точно такой же зубастый, как и ты, уважаемая. И еще в сто раз зубастее. Ты же не читала его статьи. А я читал. Внимательно. Только ты, мадам, свои зубы норовишь в других вонзить. В первую очередь в мужа своего бывшего. А он, бывший муж, свои зубы не показывает, он ими грызет исключительно самого себя. Такова между вами разница».

– Ты скоро окончательно превратишься в бледного! Ты мне противен!

«А сама ты лучше, что ли? Визжишь, как электродрель. Найти бы твою кнопку да выключить». Савелий вздохнул.

– Чего притих? Стыдно, да? Молчишь?

«Конечно, ему стыдно. За тебя стыдно. Как же ему не молчать, если ты слова не даешь вставить».

– Все! Я ухожу!

«Давно пора. Иди. Подключись к “Соседям”, там такое любят. Там скандал – это круто, это рейтинг. Это слава и подарки спонсоров».

Герц посмотрел в окно. XXII век мерцал и колыхался. Пространство, перечеркнутое вертикальными линиями стеблей, в вечерней полутьме на их поверхностях играют блики, меж стеблями – яркие огни, всех цветов, их тысячи, и парящие голограммы реклам, и бегущие по горбам эстакад машины, выше – вертолеты, еще выше – чернильные небеса.

Сто лет назад было иначе, подумал Савелий. О, дикое и жестокое прошлое! Кровавый зарешеченный XX век! Беспорядочный и форс-мажорный XXI-й! Суровые прямые люди, никаких семейных конфликтов, воплей, никаких изнеженных истеричек, никакого мещанского безделья и туристических поездок в места, где каждому гарантирована легкость во всем теле.

Мужчин часто тянет в прошлое. В те благословенные незамысловатые времена, когда можно было молча взять дуру за волосы и тряхнуть пару раз. Для упрочения личного психологического комфорта.

Или, продолжал размышлять Герц, перестаешь ее, допустим, кормить. День не кормишь, два – на третий она уже совсем тихая и послушная.

Закрыв за своей благоверной дверь – вернее, это благоверная сама хлопнула ею, – Гоша вошел в кухню, шаркая. Сутулый, со слезящимися глазами. Выхватил с полки два стакана, налил в оба. Молча выпил. Покачал головой.

– Двадцать лет вместе. Двое взрослых детей. Девять комнат. Пятьдесят четвертый этаж. Чего ей не хватало?

Савелий молчал. Он не нанимался третейским судьей и не желал «работать» жилеткой для чужих слез. Все это уже происходило много раз.

Гоша опять налил себе и с нажимом произнес:

– Выпей.

Савелий перевел взгляд на красное яблоко. Оно было здоровым. Все остальное – скатерочка, дыхание сидящего напротив нетрезвого товарища, сам воздух кухоньки – больным.

– Я уже пил сегодня, – ответил он. – Больше не хочу. Зачем звал?

Гоша Деготь зажмурился и несколько раз глубоко вздохнул. Савелию стало его жаль. Все-таки, наверное, Гоша был боец и бился, как умел. Изо всех сил. Но вышло так, что силы кончились.

– Прости, – пробормотал Гоша. – Ничего особенно не случилось. Просто захотел… не знаю… посидеть, поболтать… Черт знает что творится… В общем… – Он встал, опять сел, схватился за бутыль, потом решительно ее отодвинул и посмотрел на Герца. Устало и затравленно.

– Тяжко тебе, – осторожно заметил Савелий.

Неожиданно Гоша злобно захохотал.

– Мне? Я в порядке. У меня есть вот это. – Он показал на бутылку. – Это тебе, Савелий, тяжко. У тебя этого нет.

– Не имею потребности.

Гоша сощурился:

– Это меня и пугает.

– Ты о чем?

– Выпей. С товарищем и коллегой. Выпей.

– Не буду.

– Выпей! – крикнул Гоша и сильно двинул к Савелию стакан. – Просто выпей, и все.

Несколько мгновений Герц сидел без движения, потом в два больших глотка исполнил просьбу.

– Доволен?

Гоша Деготь не сводил с него глаз. Процедил:

– Пока не знаю. Подождем.

– Ничего не выйдет, – усмехнулся Герц. – Я чистый.

Гоша молчал, тяжело сопел. Савелий вдруг расслабился – или алкоголь его расслабил, – хлопнул приятеля по плечу:

– Успокойся. Ты позвал меня проверить, не жру ли я мякоть стебля?

– Нет, – тихо ответил Гоша и опустил глаза. – Не за этим.

– Тогда зачем?

– Я же сказал: посидеть, поболтать.

– Тогда давай болтать.

– Мы уже это делаем.

Гоша ухмыльнулся. Взъерошенный, тощий, плохо выбритый. Жертва древней, как мир, болезни. «Будь я его женой, – подумал Савелий, – я бы тоже устраивал скандалы. И в конце концов ушел бы. В доме грязно. Пыль. Пахнет едой. Дурной, жирной едой. Когда в доме пахнет едой – это несовременно, это мешает персональному комфорту. Сколько пропивает этот бывший баловень фортуны, автор бестселлера “Я ваш сосед”? Алкоголь стоит больших денег. В наши времена пьянство – недуг богатых. Как триста лет назад – подагра. Бледные граждане не пьют водку – у них есть мякоть стебля».

– Кстати, – заявила жертва недуга богатых, – передай нашим, что я не пойду на банкет.

– Пойдешь, – отрезал Герц. – И не просто пойдешь. Ты пойдешь трезвый, в смокинге и с супругой. Все идут – и ты пойдешь.

Гоша покачал головой и грубо выругался.

– Пойдешь, – спокойно повторил Савелий и закинул ногу на ногу. – Таково распоряжение шефа.

– Похер мне распоряжения шефа, – так же спокойно парировал Гоша. – У шефа пластмассовая задница и резиновый желудок. Шефу сто лет, он живет в своем мире…

– Ошибаешься, – произнес Герц. – Теперь шеф – я. А мне всего пятьдесят, и моя задница натуральная.

Вопреки ожиданиям Гоша Деготь отреагировал вяло. Всего лишь молча кивнул. «Даже не поздравил, – подумал Герц. – Тоже мне, товарищ. Впрочем, что взять с пьющего?»

Он воодушевился и продолжил:

– Более того, господин Деготь, именно с банкета начнется твоя новая жизнь. Я загружу тебя работой так, что у тебя не останется времени на водку. Ты станешь моей правой рукой.

– А Варвара – левой, – тусклым голосом сказал Гоша.

– Нет. Варвара займется финансами.

– Ах да. Разумеется.

– Через два года ты переедешь отсюда в приличное место. Гарантирую. Допустим, в башню «План Путина». Куда-нибудь на шестьдесят восьмой. И это будет только начало. Мы перестроим работу. Мы станем более развлекательными, цветными и веселыми. Тираж поднимется. Рекламные поступления возрастут. Мы с тобой, дружище, оставим внукам резиденции в пятнадцать залов на восьмидесятых уровнях…

– Внукам? – иронично спросил Гоша, пододвигая к себе бутылку. – У тебя и детей-то нет.

– Надеюсь, будут.

– Что ж, отличный план. Варвара знает?

– Еще нет.

– Она будет рада.

– Я тоже так думаю.

– Только это ничего не изменит.

– А что должно измениться?

– Ничего, – сурово произнес Гоша. – Это я так. Нахожусь под впечатлением беседы с матерью моих детей. Женщины – особенные существа. Они никогда не хотят ничего менять. Они принимают мир таким, какой он есть. Они адаптируются. И требуют того же от своих мужчин. Ты очень изменился, Савелий. Я помню тебя другим. Ты был злой. Ты хотел что-то изменить. А теперь у тебя есть твоя Варвара, и она переделала тебя…

– Прекрати.

Гоша ухмыльнулся:

– Прекратить? Ты еще скажи, что я наношу вред твоему персональному психологическому комфорту.

– Не в этом дело. Просто Варвара тут ни при чем.

Гоша вдруг послушно кивнул:

– Ты прав! Извини. Варвара ни при чем. – Он провел ладонью по лицу. – Не слушай меня. Видишь ли, Савелий… Не знаю… Надо как-то… Я всегда тебя любил. Ценил и уважал. Я хочу, чтоб ты это знал. Я журналист, но я – неконтактный человек, одиночка, вокруг меня всегда было мало людей… У меня близких – дети… ты… и все. Понимаешь?

– Понимаю, но не до конца. К чему ты клонишь?

– Ни к чему! – крикнул Гоша. – Просто мне нужно, чтобы ты именно сегодня от меня это услышал.

– Что-то случилось?

– Ничего. Абсолютно ничего. Кстати, ты… В общем, прими поздравления.

– Я не хотел, – деловым тоном сказал Савелий. – Но старик настаивал.

– Старик – он, да… – пробормотал Гоша. – Он кого угодно… Ты – шеф, это прекрасно, это первоклассная новость… Это лучшее, что можно представить. Особенно сегодня. Это счастье. Это мне знак…

«Сколько он выпил?» – подумал Герц. Не удержался, протянул руку и взял яблоко. Тут же крупно вздрогнул – оно оказалось декоративным, пластиковым.

– Мне пора.

Гоша Деготь вздохнул:

– Посиди еще минуту. Просто посиди. Ты хороший человек, Савелий. Завтра все будет по-другому. Для тебя и для меня. Ты станешь шефом, а я… – он помедлил, – ну, тоже, наверное, стану кем-нибудь… В любом случае жизнь продолжается. Трава растет, контора пишет. Китайцы работают. Никто, так сказать, никому ничего. Ты прости меня, ладно?

– За что?

– За все. И жену мою прости. Она немного несдержанная женщина, но она права. Я слабак, сам себя загнал в угол.

– Поедем со мной, – предложил Савелий. – Переночуешь у меня. Ты мне совсем не нравишься. Напьешься сегодня – утром будешь страдать. А завтра – тяжелый и важный день.

– Не волнуйся, – твердо сказал Гоша. – Все будет хорошо. Варваре привет передавай.

В дверях он схватил Герца за плечи, сильно рванул к себе и обнял. От друга пахло по́том, коньяком и соевым соусом. Савелий осторожно провел ладонью по худым вздрагивающим лопаткам.

– Держись. Завтра все изменится.

– Знаю, – тихо ответил пьяный товарищ. – Еще как изменится.

Через пять минут Савелий, мучимый виной – ему казалось, что он слишком мало сделал, чтобы приободрить унылого выпивоху, – позвонил Гоше из машины.

– Ты точно в порядке?

– Более чем! – Голос звучал бодро, трезво и даже немного грубо. – Знаешь что? Ты, уважаемый господин шеф-редактор, за меня не переживай. Ты за себя переживай.

Савелий обескураженно попрощался, посмотрел на часы и прибавил ход. Все-таки алкоголики – тяжелые люди. Говорят, сейчас даже модно иметь в друзьях настоящего хронического алкоголика. Говорят, такие, если очень много выпьют, начинают в собеседника пальцем тыкать и говорить неприличные, но, в общем, правдивые вещи. Или плачут и бессвязно объясняются в любви. Или начинают признаваться в дурных поступках, совершенных, предположим, пятнадцать лет назад.

До ближайшей скоростной эстакады было около трех километров темной, в ямах и лужах, дороги меж старых домов эпохи начала высотной застройки. Герц сообразил, что даже для этого района, неблагополучного, сплошь заселенного бледнейшими, здесь как-то слишком темно. Словно произошла авария и уличные фонари разом выключились. Мелькали группы людей – все почему-то прижимались к стенам. Только мужчины: темная одежда, капюшоны, поднятые воротники, руки в карманах. Почти все курят. Лица бледные. Кто-то отделился от остальных, торопливо перебежал дорогу.

– Ах ты, черт трущобный, – выругался Савелий, выворачивая руль и предчувствуя нечто дурное, впрямую угрожающее личному психологическому комфорту.

Тут же предчувствия сбылись: впереди и сбоку ослепительно сверкнуло бело-желтым, вспышка озарила улицу на сотню метров вокруг, и оказалось, что людей, прижавшихся к стенам, очень много – может быть, несколько сотен. Спустя мгновение донесся звук взрыва. Машину тряхнуло, но Герц не потерял управления. Затормозил, всмотрелся. Секунду или две ничего не происходило. Потом сверху косо надвинулась тень. Что-то огромное медленно опускалось, загораживая небо и дальние огни. Герц, ничего не понимая, инстинктивно втянул голову в плечи. Тень изогнулась, накрыла собой все. Стебель, понял Савелий, они валят стебель! Земля дрогнула, звук удара был протяжный и неприятный. Узкое чешуйчатое тело рухнуло поперек дороги в двух десятках метров от капота. Асфальт лопнул, вздыбились обломки, мелкая пыль взлетела в воздух.

Люди побежали еще до того, как трехсотметровая змея перестала колебаться. Взревели моторы, из переулков вылетели автомобили с выключенными огнями. Никто не подавал голоса, слышался только бешеный топот многих ног. На Герца не смотрели. Кто-то упал, другой спортивно через него перепрыгнул. Вообще большинство бегущих демонстрировали отменную физическую форму и заметна была организованность: по мере приближения к поверженному стеблю толпа разделилась на примерно равные группы – машины устремились к верхушке, пешие облепили середину. Взревела портативная пила, потом еще одна, и еще – дребезжащие визги слились в дикий хор.

Герц сидел не шевелясь, загипнотизированный зрелищем. Однако его привели в чувство: подскочили двое широкоплечих, с железными трубами наперевес, и несколькими точными ударами разбили ему передние фары. У Савелия хватило ума не покидать безопасный салон, а злодеи явно преследовали чисто практические цели – ликвидировав помеху, бегом присоединились к остальным.