– Вы тоже заметили, мастер? Думал одному мне показалось. Постояльцы эти странные, что с королевскими гардами и егерями приехали. Помните взгляды этих хумансов с красными от недосыпа глазами и грязными рваными плащами на плечах. Я ещё решил, что они загонной охотой промышляют… – из остановившегося фургона первым выскочил долговязый Бруно, чтобы открыть ворота постоялого двора, к которому мы, наконец, подъехали.

– Ты бы держался, сынок, подальше от всякого отребья! Не доведут такие знакомы до добра, – материнский подзатыльник придал ускорение Бруно. Как только удавалось низкорослой маркитантке доставать до затылка старшего сына?

– Да ладно мам! Нормальные они, королевские егеря. А у гардов знаешь какое оружие? – у парня блестели глаза, он раскраснелся, возмущённый незаслуженной обидой.

– Ой, да хватит уже, Бруно! Знаю я какое оружие вы там рассматривали. В кости небось играли, да служанкам под юбки заглядывали. Вот допросишься ты у меня, женю на первой же приличной девушке…

Бруно взял одну из лошадей под уздцы и начал заводить фургон на широкий двор, выискивая место под навесом. Долговязый отпрыск Хейген попытался реабилитироваться:

– Всё вы напраслину говорите, мама. Егеря – люди серьёзные, по королевской надобности в тех краях были. Вон, мастер Холиен не даст соврать, он даже лечил одного… – Бруно осёкся, взглянул на меня виновато, поняв, что сболтнул лишнего. Хейген, отдав вожжи Гуггенхайму, спустилась с облучка и подошла ко мне:

– Это что такое, мастер Холиен? Почему я узнаю только сейчас про какие-то дела моего сына, да ещё и с квартероном в компании? – видимое спокойствие гномы не могло меня обмануть, а тяжесть её кулака я хорошо помнил.

– Эээ… ничего особенного, Хейген. Я и не думал о таком пустяке. Бруно и правда засиделся с этими егерями. А потом привёл ко мне одного из них. Тот маялся болями в… мужском месте. Лепетал что-то про случай на охоте, что, мол, мочится кровью. Ну я и потратил на него два Средних Исцеления. Они и расплатились даже… бочонком пива. Гуггенхайм оценил… – под укоризненным взглядом гномы я, кажется, понял, что в чём-то опять сглупил.

– Ох, мне, – маркитантка махнула на меня рукой и отвернулась, помогая спускаться из фургона младшим детям, – когда ты только Холиен поймёшь, что много денег не бывает, а за работу надо брать верную плату! Пива бочонок! Надо же! Выпить и поссать – вот и вся твоя плата, Целитель! Сам сказал, егеря по королевской надобности в тех краях обретались. А значит, при деньгах!

Мда, в такие моменты мне действительно было нечего сказать. Кругом права гнома. Не привык я ещё быть бережливым и помнить от том, что в этом мире, всё, что касается денег, побуждает хумансов тебя в первую очередь надуть, облапошить. А за проявленную жадность и скупость только прибавится уважения…

– Ладно, давайте устраиваться. Все устали, да и солнце садится. Холиен, не вздумай сам с трактирщиком об оплате договариваться! Соришь золотыми квартерон, как конюх опилками…

Нам достались две неплохие комнаты. Я, Гуггенхайм и Бруно заняли меньшую, с двумя широкими кроватями, а Хейген с младшими детьми – большую. Перекусили быстро, холодным мясо с овощами и завалились спать. Я сам умотался сегодня так, что впервые богатырский храп Гуггенхайма ничуточки мне не мешал.

Уже на грани сна и яви вернулся мыслями к разговору с гномой, в памяти всплывало то улыбающееся лицо Натиенн, то почему-то рыжая морда того королевского егеря с ушибленными яйцами, то телега с ящиком, похожим на гроб…

* * *

Ух! Выспался знатно! И что удивительно, ни клопов, ни тараканов. Надо будет у хозяина спросить, как он такого добился. Может, травки какие…

Вот она, дороженька средневековая довела… отсутствие клопов уже за счастье почитаю. Аккуратно встал, чтобы не потревожить спящего на большей части кровати Бруно, раскинувшего руки и ноги в вольном полёте сквозь царство Морфея. Летает, наверное, во сне ещё пацан… Гуггенхайм, наоборот, свернулся в клубок, стащив на себя все имеющиеся в наличии овечьи шкуры. Его храп из-за всего этого вороха напоминал эхо в глубоком ущелье.

Постоялый двор хоть и находился в черте города, а из удобств была только отхожая яма на заднем дворе с подозрительно скользкими краями. Плюнул. Сделал свои дела, отступив от края на шаг, а результат смыл Водным Бичом. Мда, есть и такие преимущества у Грандмастера Магии Воды, однако.

Город уже проснулся, по улице, на которую выходили окна трактира грохотали тележные колёса, тачки крестьян из пригорода. Хейген говорила, что Тогенбург последний хумансовый город на нашем пути, дальше имперский тракт сворачивает на запад, а наша дорога в Пограничье.

По совету маркитантки мы выбрали для переноса к южным отрогам Срединного Хребта тот из больших порталов, что держали половинчики в своей столице Эмеральде. Гному и гоблина не пугал путь в триста лиг, так как альтернативой был имперский тракт, шедший до столицы Королевства Марантии по самой границе земель Светлых альвов. Соседство с остроухими в связи с событиями в Варрагоне не способствует спокойному путешествию.

Мои спутники решительно настаивали на совместном перемещении до самого Подгорного Королевства. Насмотревшись на то, что творили почитатели Великого Альва на вновь отвоёванных у хумансов землях, Хейген решительно отвергла мои аргументы о том, что уж древних-то остроухие не тронут. Помнится, закурив трубку, она задумчиво пробормотала:

– Альвы, может, и не будут мелочиться, но за ними Орда. А уж клыкастые своего не упустят. Тем более Чёрные… Как ты там таких называешь, Эс? Обезбашенные отморозки… Поэтому едем в Эмеральд. И точка!

Я умылся у поилки для лошадей. Ночью ещё раз прошёл дождь, и вода была чистой, пахла деревом и немного овсом. Отсюда были хорошо видны открытые настежь городские ворота, в которые понемногу вползала жиденькая колонна городских гостей. Сонные стражники взимали положенную плату. Вдруг воины засуетились, количество их как-то сразу увеличилось втрое.

В воротах показалась группа всадников в серых плащах, почти сливающихся цветом с мастью их лошадей. Один из них откинул капюшон и наклонился к начальнику караула, выделявшемуся начищенной кирасой, сверкавшей в лучах восходящего солнца, как новая серебряная монета.

Сержант что-то говорил всаднику, затем отошёл, отсалютовав палашом людям в плащах.

Делать было до завтрака решительно нечего, и я решил понаблюдать за этой группой, загадав про себя, остановятся они или нет в нашем трактире… Ехали серые плащи друг за другом, смотря прямо перед собой, словно неживые куклы. Скачущий впереди незнакомец постоянно вертел головой, словно кого-то искал. Когда странные наездники приблизились мне удалось рассмотреть их поподробнее.

Едущий, точнее, едущая первой, всадница оказалась брюнеткой с коротко остриженными волосами. Под плащом на ней был надет глухой черный камзол с высоким воротником-стойкой. Она ехала с закрытыми глазами! Голова её поворачивалась на длинной шее, а выражение лица было расслабленным, даже умиротворённым. Лошадь её шла лёгкой рысью, закусив уздечку. Хлопья пены падали из её оскаленной пасти на мостовую…

Во двор вышел Гуггенхайм в своём смешном ночном колпаке с вышитым бархатным полотенцем:

– Доброе утро, Эскул! – махнул мне рукой Алхимик и направился к поилке для лошадей. Я же продолжал внимательно следить за проезжающей кавалькадой.

Женщина с закрытыми глазами, проезжая ворота нашего постоялого двора, вдруг с силой натянула поводья и повернула голову в мою сторону. Глаза её были по-прежнему закрыты. На неестественно бледном лице, на правой щеке была видна татуировка, напоминающая многолучевую звезду.

Позади меня что-то грохнулось на мощёный булыжниками пол. Я обернулся. Гуггенхайм с глазами, напоминающими два куриных яйца, и отвисшей до груди дрожащей челюстью смотрел на остановившуюся у ворот брюнетку.

– Вы чего, мастер? – я подскочил к гоблину, хватая его за запястье, считая пульс, – плохо? Голова кружиться? Дышать тяжело? Что?

– Ввиндикты Ковена… – едва различил я хрипящий голос Гуггенхайма, – старик всё-таки умудрился простудиться и его забитый нос делал невнятной речь. Я поспешно наложил руку на его переносицу и привычным толчком сознания активировал Малое Исцеление и Регенерацию. Нос Алхимика порозовел, а из глаз хлынули слёзы, которые он стал поспешно просушивать своим полотенцем и трубно сморкаться. Увлёкшись здоровьем Гуггенхайма, я на время позабыл о странных всадниках, кода позади меня раздался голос:

– Именем Ковена, Маг Целитель, предъяви патент Гильдии! – я медленно повернулся, отмечая, что повеление было произнесено неплохим грудным контральто.

Пока я возился с гоблином, во двор въехали все четыре всадника в серых плащах. Уже знакомая мне брюнетка, которая находилась сейчас немного в стороне. К счастью, с уже открытыми глазами. Передо мной, словно ангел во плоти, с безупречно правильными чертами лица, стояла Светлая альва. Я впервые видел в этом мире светлую эльфийку так близко… Хороша, чертовка! Не смотря на суровое выражение лица.

– Язык проглотил, квартерон? – из-за спины альвы выехали орчанка, с более тёмным, чем у Гергудрун цветом кожи, и женщина, очень напоминавшая своей внешностью Сонгара. Её белоснежные волосы были заплетены в три тугие косы, переплетённые фиолетовыми лентами.

– Да он в штаны наложил от страха! – шаранг ощерилась в хищной улыбке, – ты изгой, что ли, Целитель? Или глухой? Патент давай!

Я немного отошёл от неожиданности, постаравшись, чтобы Рунная Карусель не вырвалась на свободу. Что-то совсем мои нервы расшатались. Рядом хрюкнул Гуггенхайм, продолжая во все глаза пялиться на необычных гостей.

– Простите, мастрессы, с кем имею честь? И почему я должен вам предъявлять свой Патент? – я слегка поклонился, стараясь говорить ровно и размеренно, глядя в глаза стоящей впереди альве.

– Великая Пустыня! Ты хочешь сказать, что не знаешь кто мы, квартерон? Из какой дыры ты вылез? – шаранг подала лошадь вперёд, чуть не наехав на меня.

Передо мной выскочил Гуггенхайм и залопотал скороговоркой:

– О, достопочтенные магессы! Кто не знает грозной славы Виндиктов Ковена! Всегда стоящих на страже справедливости и закона. Мы сейчас же предоставим все необходимые документы. Сию же минуту. Мой ученик побудет здесь, а я поднимусь в свою комнату, – старик стал пятиться, постоянно кланяясь. Я изумлённо смотрел на изменившегося гоблина. Проходя мимо меня, тот зашипел: «Молчи и пореже открывай рот, Эскул, почаще кланяйся, я скоро!» – и скрылся в дверях трактира. Ковен, значит, так-так…

– Смотри, как припустил, носатый! – орчанку откровенно развеселил Алхимик.

– Что делаешь в Тогенбурге, квартерон? – альва решила использовать время ожидания с толком.

– Еду со своими друзьями в Эмеральд. Хотим воспользоваться порталом до южных отрогов Срединного Хребта.

– Неблизкий путь… – всадницы незаметно обступили меня на своих конях, поминутно мотающих гривами, отгоняя утренних мух, – а откуда следуете?

– Из Варрагона, беженцы мы… – скрывать было незачем, имперский тракт был полон людей, бегущих от войны в более спокойные края.

Ведьмы переглянулись. Я отметил, что альва незаметно кивнула брюнетке с татуировкой на щеке. Голову слегка сжали невидимые тиски, потом немного сильнее. Закололо в ушах и затылке. Потом резко отпустило. Я продолжал стоять, как не в чём не бывало, сохраняя одну из своих глупейших улыбок на лице. Альва, глядя на недоумённое выражение лица татуированной Ведьмы, нахмурилась. И тут я не выдержал, добавив в голос столько участия, сколько смог:

– Что, девчонки, не получается?