Итак, весной 851 года Дир, наконец, стал полномочным главой варяжской дружины. Именно не помощником воеводы или тысяцкого, а предводителем. А этот пост, по сути, приравнивался к титулу князя, тем более что князя уже шесть лет, как не было после смерти Бореня. Ситуация продолжала ухудшаться. Дир тогда предпринял активные действия. Он договорился о поддержке с предводителями варяжских дружин на Руси, сговорился с частью купечества, с хазарами, с ромеями через представителей высшего совета Византии, запугал часть конкурентов, а некоторых по его поручению убили. В общем, действовал Дир вполне по-византийски. Кровь и интриги его не смущали. Надо было припугнуть или расправиться – он делал это, оставляя моральные принципы для слабых людей. Все решала сила. Это утверждение Дир усвоил четко и не колебался там, где надо было проявить силу. У этого человека слова с делом редко расходились.

Тем не менее, учитывая сложную ситуацию, Дир не действовал напролом. Это было чревато последствиями. Он прекрасно помнил, как закончил Бравлин и понимал, допусти он ошибку, вполне может статься так, что его голову преподнесут сегодняшние друзья его врагам. А врагов у Дира хватало. Очень многие родовитые киевляне, в том числе воеводы и тысяцкий, а также часть купечества была недовольна им. О хлебопашцах и ремесленниках я не говорю. В их среде поддержки князю не было. Поэтому Диру оставалось большей мерой надеяться на варягов и задабривать ту часть населения, которая могла его поддержать.

Со жрецами Перуна Дир тоже поначалу не сошелся так, как те на то рассчитывали. Дир все больше тяготел к христианам. Советниками у него были, в том числе и ромеи, только не откровенные, а местные выходцы, поддерживающие тесные связи с византийским двором и тяготеющие к нему. Таких людей в Киеве становилось все больше среди знатного сословия.

Сам Киев, как я уже говорил, в описываемые времена был многонациональным городом. На Подоле можно было услышать речь как ромеев и хазар, так варягов и поляков. Исконно полянскими и русскими были пригороды Киева, а также Подол с его ремесленными кварталами. Дир за годы четко изучил настроения жителей и, воспользовавшись случаем, четко разыграл партию для того, чтобы стать князем. При этом роль общих врагов киевлян сыграли, опять-таки, варяги, предводители которых якобы с молчаливого согласия Мишарты начали грабить народ, прикрываясь сбором положенной дани.

Дир выступил перед киевлянами этаким защитником справедливости. Варяжское выступление части дружины было подавлено, а зачинщики им схвачены и посажены в погреб. Сцена была разыграна мастерски. Многие Диру поверили. К тому же Дир знал, что делать. Он на вече обещал понизить пошлины и прогнать ростовщиков-хазар. Также предводитель дружины выступил за то, чтобы собирать большой поход на Византию в следующем году.

Опять-таки, общее недовольство ромеями и их политикой снова достигло опасной черты. Выход недовольству должен был быть. Не реагировать на это Дир, да и любой другой на его месте, не мог. А самый лучший способ завалить любое начинание – возглавить его лицу, которое, скажем так, заинтересовано в его безуспешности. Так что Дир знал, что делал. Также Дир щедро оплачивал празднества на Ивана Купалу. Такого размаха гуляний раньше не было. За предыдущую жизнь я не видел ничего подобного, хотя на таких праздниках всегда присутствовал, будучи еще ребенком.

Волхвы тогда направили Диру посланника с тем, чтобы тот довел до него их видение, но Дир, выслушав посланца, сказал, что не видит ничего предосудительного в подобном отмечании дня. Зато жрецы Перуна могли праздновать победу. Дир переговорил с ними и пообещал всяческую поддержку, сказав, что самые сложные времена уже позади, что у него нет трений с ними и народом. Также Дир пообещал жрецам часть добычи, если будущий поход будет удачным. Заручившись поддержкой пернов (название жрецов Перуна), Дир приступил к реализации плана, который давно зрел в его голове.

Основные события в том году разыгрались сразу же после сбора хлебов. Урожай был собран богатый. Хватало как на зиму, так и на продажу. Погода была чуть ли не идеальной для сева, первых всходов, набора рожью и пшеницей силы, колошения, а также для вызревания и жатвы. В домах хлеборобов царил праздник. Многие уже видели, как рассчитаются с долгами. Дир же зря времени не терял. Улучив момент, он разобрался со своими противниками, обвинив их в намерении захватить власть, представив доказательства киевлянам на вече. Всех подробностей заговора приводить не буду. Всему виной жадность некоторых лиц до чужого богатства и быстрого обогащения, недооценка ситуации и сговор с тем же Диром.

Часть воинов из варяжской дружины, возглавляемая Иландом и Орвером, решила подзаработать, не поставив об этом в известность Дира. Для этого надо было очень немного: всего-то забрать у жителей часть зерна, а его передать купцам, которые готовы были сразу же рассчитаться звонкой монетой, естественно, по заниженным ценам. При выгоде были все. Тем более многие варяги из дружины считали, что им мало платят. Всегда хочется больше, чем предлагают, особенно, когда жажда богатства умело подогревается. Поэтому сбор дани начался раньше, чем обычно. Собирали дань поверенные Мишарты, который начал княжить весной. Мишарта совершил ошибку, стоившую ему не только места, но и жизни, поставив Дира главой варяжской дружины. Дир заверял Мишарту в своей преданности, на самом же деле готовился занять его место.

Как только сборщики дани начали грабить жителей вокруг Киева, об этом сразу же стало известно. Народ зароптал, а виновником стал Мишарта, поскольку Иланд и Орвер заявляли, что подчиняются ему и собирают дань по его указке. Вече в Киеве собралось в начале осени очень быстро. Город напоминал гудящий улей. Землепашцы и ремесленники взялись за оружие. В воздухе запахло грозой. Мишарта вынужден был уйти. Он пошел, было, разбираться к Диру, а тот попросту пленил его и объявил врагом и зачинщиком. Особых доказательств не потребовалось. Мишарта говорил, что не виноват, а Иланд и Орвер, которых также пленили, указывали на него. Кто прав, а кто виноват большинству киевлян было невозможно разобраться. Дир вроде бы как выступил за дедовские порядки. Поэтому вместо Мишарты на вече Дира временно, до следующей весны, выбрали князем. За это решение проголосовала варяжская дружина и меньшая часть жителей Киева.

Временное княжение для Дира, начавшееся осенью 851 года, оказалось достаточно продолжительным. На киевском престоле он продержался больше десяти лет, как, по сути, единовластный правитель. Дир был отравлен в 872 году по приказу Аскольда, а ушел из жизни в 874 году. С 863 года Дир уже не княжил, хотя и занимал это место. Основные решения тогда уже начал принимать Аскольд, вернувшийся из южных краев, успевший разобраться в ситуации и начавший проводить свою политику, как стольный князь.

Дир и года не продержался бы, если бы сразу же после ледохода, когда Славута вошел в берега, в Киев не прибыл Аскольд с варягами почти что на сотне судов. Это была, потомки, в наши времена немалая сила. Будучи сыном Тувора, Аскольд тогда делал то, что говорили ему ближайшие советники – Илагурс и Жулад. Оба были варягами по образу жизни и ближайшими соратниками Тувора. Илагурсу было тогда сорок пять лет, а Жуладу – сорок восемь. Именно они помогли Диру удержать власть и подавить восстание киевлян, которые не хотели иметь Дира князем.

За это Дир был вынужден признать права на киевский престол Аскольда, как единственного законного наследника, который, вернувшись к определенному времени, начнет княжить. Тувор и его сподвижники были умны и дальновидны. Они прекрасно понимали, что двадцатидвухлетний Аскольд даже вместе с опытными советниками не удержится на киевском престоле. К тому же среди варяжской дружины у Дира были прочные позиции. Лить кровь в таком случае – значило начинать междоусобную войну с заранее прогнозируемыми последствиями. Поэтому Аскольд вместе с мужами-советниками отправился на юг в Царьград. Там он уже именовался киевским князем, хотя, по сути, таковым не являлся. Более того, Аскольд принял покровительство василевса и начал воевать на его стороне. Его дружина действовала на огромной территории почти шесть лет. Где только Аскольд не побывал: в Персии, на Каспии и в Закавказье. В большинстве сражений он одерживал победы, хотя были и досадные неудачи.

Надо отметить, что воинский талант у Аскольда был и развился даже после смерти его ближайших помощников-опекунов. Илагурс и Жулад погибли на южных землях, как и подобает воинам с оружием в руках. Вместо них у Аскольда стал советником некто Тэофил – ромей, занимающий высокое положение в ордене силклитов, которые распространили свое влияние в те времена на обширные территории. Излишне говорить в таком случае о самостоятельности Аскольда, поскольку те, кто попадают под магов, теряют себя. От них остается только тень, которая со временем пропадает, рассыпаясь в свете дня. И в данном случае главное, вовремя почувствовав опасность, быстренько принять меры, чтобы не стать послушным исполнителем чужой воли. Чутье Аскольда и советы варягов-советников помогли ему удержаться наплаву и не потерять себя.

Сын Тувора сделал свой выбор, избавившись от советника, но не от его влияния. На Аскольда поставили очень многие в окружении василевса, тем более, что он был привержен к христианству, конечно же, на варяжский манер и весьма условно. Ведь варяги в первую очередь были воинами. Для них меч на поясе и образ жизни, при котором они странствовали по морям и рекам, захватывая добычу, был гораздо более ценным, чем что-либо иное, в том числе и вера в распятого человека. Христа большая часть из них откровенно презирала хотя бы потому, что он не смог за себя постоять и дал себя распять. А это было недостойным, как для воина, поступком, тем более не могло быть примером для наследования. Тем не менее, в Византии жили по законам империи. Там следовало чтить распятого человека, как бога. Пройти мимо этого Аскольд не мог хотя бы потому, что это давало ряд весомых преимуществ.

Аскольд сразу понял местные порядки и то, что, если ты для виду примешь христианство, то с тобой будут совсем по-другому разговаривать. Ведь как не крути, а варягов сановники при византийском дворе считали варварами. В лицо чуть ли не кланялись и улыбались, а за спиной отпускали шутки и презирали. Даже служба у василевса не была защитой от насмешек и полупрезрительного отношения. Роскошь византийского двора в те времена превышала всякое воображение. Она и развращала, и возвышала, поднимая до небес власти и влияния. Ты был лучшим или одним из лучших при дворе василевса, но все равно в его ногах был грязью и пылью. Это, конечно, не говорилось впрямую, но подразумевалось. Таков был порядок. Сановники при дворе погрязли в интригах и ничто, как видел Аскольд, не могло их от этого отвратить.

Что же касается церкви и веры, то тут Аскольд для себя четко понял одно: она является ступенькой для власти и власти безграничной одного лица над остальными. И еще больше уверили его в этом посещения храмов, но в особенности Софии. Глядя на коленопреклоненных людей, Аскольд сравнивал их с русичами и понимал, что этот народ так легко на колени не поставишь, не заставишь делать то, что ему нужно. Аскольд хотел стать киевским князем и править, как василевс, без ограничений.

Глядя же по приезду в Киев на Дира, Аскольд понимал, насколько непросто ему приходится в сложившейся ситуации, когда у тебя совсем отсутствует поддержка народа, и ты опираешься только лишь на варяжскую дружину и незначительную часть местных жителей. Поэтому, как только Аскольд помог Диру подавить начавшееся восстание киевлян и утвердить князя на престоле, он без какого-либо сожаления о том, что покидает Киев, отправился вниз по Славуте, переплыл море и появился в Царьграде.

Флот, а он насчитывал около ста двадцати судов и почти пять тысяч воинов, побудили василевса принять Аскольда и его ближайших соратников, как гостей и друзей. Аскольду была поставлена задача, которую он вначале начал решать, воюя с противниками василевса, но это быстро ему надоело. Ведь ты в таком случае всего лишь выполняешь чье-то поручение, а не ведешь свою игру. Поэтому, посовещавшись с советниками, Аскольд начинает воевать там, где ему не указывали. В ответ василевс вначале укоряет его, а потом и откровенно угрожает, говоря, что будет поступать с ним, как с врагом, если он продолжит действовать в таком же духе.

В связи с угрозами и предупреждениями Аскольд и его сподвижники выбирают хитрую тактику. Они продолжают якобы для вида слушаться василевса, но своего не упускают. Обе стороны все больше разочаровываются друг в друге. Тем не менее, оба: и Аскольд, и василевс называют в посланиях друг друга друзьями. Ведь Аскольд не отказывается выполнять некоторые поручения василевса и его ближайшего окружения.

Между тем любая война чревата потерями. Не минует чаша эта и воинов под предводительством Аскольда. Свыше тысячи воинов из его дружины сложили голову на чужбине, но хуже всего, что зазорно пока еще для варягов, не в бою и с оружием в руках, а от непривычных для себя болезней в теплых краях. Поэтому ропот идет в войске Аскольда. Многие воины покидают его или остаются на чужбине без средств к существованию. Так что служба у василевса Аскольда все меньше радует, как и отношение к нему и к его воинам, которые, по сути, служат лишь расходным материалом в планах высокопоставленных лиц Византийской империи.

Тем не менее, на словах Аскольд верен василевсу и договоренностям с ним. В глубине его естества зреет желание показать свою силу. Для этого надо возвращаться домой на север или в Киев. Для начала Аскольд возвращается в Тавриду, а оттуда рукой подать до стольного града. Дир ждет его. Ситуация в Киеве сложная. Аскольд возвращается в Киев и остаётся в нем, несмотря на то, что на севере Руси уже несколько лет идет война.

С южных земель, вдоволь повоевав, Аскольд не уходит победителем, но он и не побежден. Василевсу даже советуют убрать непоседливого и непослушного, настырного предводителя варягов, но василевс решает поступить еще умнее и по совету одного из советников использовать Аскольда для достижения своих целей на Руси. Ведь не надо иметь особых способностей, чтобы не догадаться, что Аскольд с войском вернется в Киев, а дела киевские, чем дальше, тем все больше заботят не только василевса, но и всю властную византийскую верхушку.

Русь, в которой постепенно крепнет византийское влияние, богата зерном, хлебом, пахарями, воинами, лесом, но ее жители еще непокорны и свободны. Они не живут по законам и правилам, принятым в Византии. Более того, приручить русичей к кнуту и покорности очень трудно. Аскольд поэтому становится для круга избранных при византийском дворе той картой, на которую ближайшие советники и окружение василевса ставят с некоторого времени все. Ведь, если Аскольд станет князем, а о его договоренностях с Диром ромеям известно, то он может провести любые законы. Это-то больше всего и привлекает ромеев в сложившейся ситуации.

Естественно, что Аскольд не мог не знать о том, какие планы на него у ромеев. Быть пешкой в чужой игре в его планы точно не входило. По сути дела, несмотря на добычу, Аскольд понимал, что его и воинов использовали и продолжают это делать. Обида на такое отношение закрепилась у Аскольда и его ближайших сподвижников из числа варягов. Они ведь не были настолько глупыми, чтобы не понимать очевидного. К тому же Аскольд сразу сообразил, что, если он не станет самостоятельным игроком, то с ним не будут считаться. А как показать всем, что он силен? Правильно, только успешный поход мог доказать всем: и друзьям, и врагам, его значимость и положение. Поэтому еще воюя на юге, Аскольд задумывает поход на Византию под своим руководством, но уже в роли предводителя. Он его и осуществит в 860 году, опираясь на возросшее желание большого числа русичей дать отпор скрытой экспансии, исходившей от Византии.

Ради этого Аскольд даже не будет сражаться за наследство отца. Он после гибели Тувора не заявит своих прав на Ладогу, Изборск, Белоозеро, Городище, Холмгород и другие города на севере, понимая, что Киевский престол гораздо важнее прочих дел. Киев в том виде, в котором Аскольд застал его, нравился ему больше других городов, несмотря на то, что он никогда не имел в нем поддержки населения. Почему? Этот город был ключом к обретению положения, силы и богатства, благодаря удачному расположению и деяниям предков.

Кто бы что ни говорил, а Киев, или Кыюв, считался среди многочисленных племен местом сбора и точкой силы. Кто княжил в Киеве, следовательно, тот не только контролировал богатейшие земли в среднем течении Славуты, но и выступал в глазах соплеменников князем собирателем и объединителем, поскольку испокон века, еще до Кия, в этом месте собирались княжеские и племенные советы, принимались самые главные и основополагающие решения для народов, проживающих в здешних местах.

Киевский князь выступал покровителем торговли. Он контролировал водный путь, как его будут называть из варяг в греки, собирал дань с обширных территорий, являлся попутно защитником от набегов и посягательств самых разных кочевых племен, хазар и ромеев. И место такого полноценного владыки, который может развернуться на месте, установить нужные ему порядки, конечно, Аскольда, человека честолюбивого и привыкшего повелевать, прельщала. Он знал, как добыть средства, как сделать так, чтобы и хазарские ростовщики, и ромеи, живущие в Киеве, и купцы щедро снабжали его средствами. Ведь дружине надо было платить, а что-то взять с хлебопашцев и ремесленников сверх положенной дани попросту не представлялось возможным только лишь потому, что они не были столь богатыми, как хотелось бы Аскольду, к тому же легко брались за оружие, чему Аскольд был лично свидетелем.

Власть Аскольда в Киеве, потомки, держалась только лишь на варяжской дружине, но зато поддерживалась активно ромеями, хазарами, частью купечества и некоторыми выходцами из северных земель. Аскольд с некоторого времени, утвердившись на престоле, был выразителем их чаяний, прижимал киевлян, лишал их прав, окончательно упразднил вече, не ратовал за отцовские и дедовские законы, занявшись преследованием волхвов и построением Руси по Византийскому образу.

Князь Аско не снискал народной любви и уважения, как Олег. Для обычных тружеников он был варягом-авантюристом, который незаконным образом захватил власть в Киеве. И это жгло князя, как клеймо. В нем не видели лицо, которое надо уважать за положение и заслуги, не говоря уже о том, чтобы подчиняться. К тому же у Аскольда не было и близко киевских корней.