Глава 13
Битва за снольди-хольм

 
Так убегали
В страхе безмерном
Перед Хельги враги,
И родичи их,
Как козы, бегут
По горным склонам,
Страхом гонимы,
Спасаясь от волка.
 

«Старшая Эдда» Вторая песнь о Хельги, убийце Хундинга

Июнь 856 г. Бильрест-фьорд

Этой весной совсем обнаглели волки. Снова не стало покою жителям дальних хуторов, да и в ближних усадьбах нет-нет да прошмыгивали под утро быстрые серые тени. И ладно бы дело было ранней весною, когда сводит от голода животы не только у волков, но и у людей, когда нет сил, чтобы выследить и поймать жертву, когда одиночке – верная гибель, и только стая, спаянная в единое целое крепким и злобным вожаком, имеет шансы выжить. Стая была – с десяток волков-трехлеток, из которых несколько узкомордых самок, был и вожак – огромный черно-серой масти зверь со светлой полосой на хребте, от хвоста до холки. Не было в округе волка хитрее, злее, проворнее, хоть и казался он на вид несколько тяжеловесным – если б приспичило вожаку встать на задние лапы, вряд ли кто из людей был бы выше. Огромный волк жестоко правил стаей: стоило кому-нибудь из проблемных трехлеток чуть приподнять хвост – и тут же вожак сломя голову кидался в бой, сбивая непокорного с ног черным стремительным ураганом, и сразу же вгрызался в шею или в белое беззащитное брюхо. Вожак не знал пощады. Но и стая с ним не знала голода даже лютой северной зимою. Ничуть не опасаясь охотничьих ловушек, нагло, стремительно, ловко волки врывались на хутора и усадьбы, хватали прямо из загонов овец, а, бывало, разрывали и собак на шевелящиеся кровоточащие части, которые тут же исчезали в волчьих утробах. И не только собаками ограничивалось дело. И не только голодной зимою. Вот, в самом конце мая, один из младших детей хозяйки Курид с Ерунд-озера, отправился за хворостом в ближайший лес. И лес-то был рядом, однако что-то долго не приходил парень. Кинулись искать – и обнаружили на поляне лишь дымящиеся кровью ошметки: все, что осталось от мальчика. Еще, не так давно, был такой же случай в Снольди-Хольме, с малолетним племянником Торкеля-бонда. Того, племянника, не Торкеля, правда, сожрать не успели, но руку порвали крепко, хорошо, помощь вовремя подоспела – только и видели серых. А мальчишка, зажимая окровавленную, почти что уже и отгрызенную, кисть, старательно сдерживал стоны. Лишь в глазах его стоял страх. Уже позже, дома, он рассказал о том, что один из волков – черный огромный зверюга – кажется, понимает человечий язык и умеет читать мысли. Почему ему так показалось, мальчик не пояснил, показалось почему-то – и все:

– Уж больно глаза у него страшные. Черные, пронзительные, совсем не волчьи…

Ну, конечно же, не волчьи! Это были глаза Черного друида Форгайла, вот уже около года наводящего ужас на всю округу в образе страшного оборотня-волкодлака. Не отходя далеко, кружил Форгайл-Волк в окрестностях Бильрест-фьорда, все выжидал удобного случая вторгнуться в тело сына Сигурда-ярла. Да вот беда, случай все не представлялся. То ли колдовство оказалось слишком слабым, то ли сопротивлялись местные колдуны, то ли плохо работал младший жрец Конхобар, которого что-то в последнее время совсем стало не видно в усадьбе Сигурда – сколь ни вглядывался Форгайл, неслышно подкрадываясь к усадьбе почти каждый вечер, а так и не увидал своего помощника, видно отправился тот куда-то по хозяйственной надобности, либо сгинул где. Это плохо, коли сгинул. Где ж найдешь теперь помощника? Эти-то, серые, для контактов с людьми совсем не годятся. Вот и думал про себя Форгайл, решал задачу, все выжидал. Умел ждать, этого не отнимешь, однако, чем больше ждал, тем сильнее дичал, в волчьей-то шкуре! Уже стало нравиться ему разрывать клыками сырое трепещущее мясо, лакать свежую кровь да крыть волчиц – в такие минуты совсем забывал Форгайл о том, что был когда-то человеком, одно в нем естество оставалось – волчье.

Лишь иногда, лунными ночами, все реже и реже, вспоминал Форгайл о своем предназначении и выл на луну, долго, тоскливо и страшно. Ведь поначалу все делал он, чтобы проделать брешь в душе сына Сигурда-ярла, и, казалось, получалось, и вот-вот – и все, и будет друид Форгайл Коэл обретаться в новом теле, а сын Сигурда так и сдохнет в бессловесном образе волка. И тогда… О, тогда начнется новая жизнь, пусть, еще не скоро, но начнется – и именно он, друид Форгайл Коэл, из гонимого у себя на родине типа, превратится в великого конунга далекой и дикой Гардарики, которую он, с помощью древних богов, сделает еще более дикой, и толпы свирепых воинов, подчинясь мановению его руки, бросятся в поход во имя старой кельтской веры, во имя древних богов, давно проклятых в Ирландии святым Патриком. Реки крови протекут по всей Ирландии, от Коннахта и Ульстера до Лейнстера и Миде, и тогда заново воссияет сиреневым светом волшебный камень Лиа Фаль и свет этот возвестит возвращение былого могущества друидов – забытых жрецов древней веры. Лиа Фаль… Этот камень вырвал-таки Форгайл с груди отступницы Маги, но сгинул волшебный кристалл в глубинах фьорда, на дне под Радужным водопадом. А, может, и проглотила его уже какая-нибудь глупая рыба. Боги! О, древние боги! О, Кром Кройх, о богиня Дану, о Дагд, о, древние племена Фир Болг! Разве мало жертв принесли вам друиды, покидая Ирландию? Разве мало детских голов упало в широкие горла жертвенных кувшинов, разве мало вырванных из груди сердец окрасилось желтой пыльцой священной омелы? Так, где же вы, боги? Где ваша помощь? Где? Где? Где? Неужто, осталась дома, в Ирландии, где вас презирает любой мальчишка, поклонник распятого Бога? Или вы испугались местных богов: Одина, Тора, Бальдра? Но ведь друиды принесли богатые жертвы и местным. Особенно – владычице мертвых Хель и коварному Локи. Так, может быть, мало жертв?

Волк вдруг захлопнул свою клыкастую пасть. А ведь, и правда, мало! Последняя жертва Крому – двое детей – была принесена почти год назад! Это, конечно, если не считать тех жертв, что, по его словам, регулярно приносил старым богам младший жрец Конхобар. Да что толку от его жертв! Разве ж сможет он поднести богам человека, если этот человек предварительно не связан и не оглушен? Нет, Конхобар – жалкий друид, совсем не такой, каким был его давно погибший отец. И, очень на то похоже, ему понравилось жить здесь, в усадьбе Сигурда-ярла. Разленился Конхобар, расслабился, совсем забыл, для чего оставлен в усадьбе. За такое следует его наказать. Немножко погрызть, не до смерти, а так, чтоб понял. Чтоб вновь заиграл в его душе страх, чтоб приползал он на поклон прямо на брюхе, чтоб боялся, чтоб знал, чтоб верил!

Волк поднял голову и вновь завыл, на этот раз угрожающе, злобно, глухо. И вся стая, услыхав новый расклад, подхватила этот вой, как разбойничья шайка подхватывает разудалую песню. Этот многоголосый вой нарастал, поднимаясь все выше и выше к звездам, замер там на миг и сорвался вниз, затихнув в глухих урочищах Халогаланда.

Человек, пробирающийся светлой – как всегда в это время на севере – ночью к усадьбе Сигурда вздрогнул, услыхав волчий вой, замер в кустах и какое-то время прислушивался, после чего, услышав стук захлопнутой двери, тихонько свистнул три раза. Закутанная в шаль женская фигура – черная на светлом фоне неба – в ответ махнула рукой, и прячущийся в кустах, оглядываясь, покинул свое убежище.

– О, Конхобар, – с глубокой страстью выдохнула женщина, опустив на траву сжимаемый в руке узелок. – Ты, наверное, наслышан о моем позоре?

– Ничего страшного. – Развязывая узелок, усмехнулся Ирландец – это именно он пробирался кустами к усадьбе, прячась от людей… и от волка. Узрев содержимое узелка, глаза его загорелись: – Овечий сыр, рыба, лепешки… О, благословенная хозяйка Гудрун, вижу, ты мне не дашь умереть с голоду.

– Ешь, – присев на траву рядом, тихо сказал хозяйка. Терпеливо дождалась, когда Ирландец насытится, затем жестко повернула его к себе лицом и впилась губами в губы…

Занятые собой, любовники не заметили, как прошел, с мотыгой за плечами и топором за поясом, почти рядом с ними Трэль Навозник, бывший раб Навозник, а ныне – просто Трэль, свободный житель Бильрест-фьорда вольноотпущенник Трэль. Далеко в предгорьях, у самых верхних лугов, получил бывший раб небольшой участок земли от Сигурда-ярла. Взял в долг семян, топор и мотыгу, теперь вот отправился с ночи – хотелось выстроить за день небольшую хижину, чтобы не ночевать более никогда в опостылевшем доме Сигурда, где все напоминало о рабстве. Весело напевая, шел Трэль, поднимаясь в горы навстречу солнцу. И всегда сумрачный лес казался ему приветливым и светлым, а узкая горная тропа – широкой дорогой. Горные вершины окрасились золотом первых лучей солнца, громко пели птицы, а позади, далеко за холмами, блестело синевой море.

Он выстроил хижину быстро, уже к обеду. Нет, не ленив был Трэль, и не глуп, и даже не безобразен. Стройный, правда, быть может, излишне худой, со смуглой кожей и правильными чертами лица, обрамленного темными, чуть вьющимися волосами. Из-под спутанной, падающей на лоб, челки весело блестели чуть вытянутые миндалевидные глаза, темно-зеленовато-карие, почти черные. Вполне приятен на вид был Трэль, даже красив, но красотою чужой, непривычной, далекой… А значит – по-здешнему – безобразен… Впрочем, что о нем думают местные, довольно мало волновало бывшего раба и раньше-то, а уж, тем более, теперь.

Вытерев со лба пот, Трэль отошел от хижины на несколько шагов и с удовольствием оценил творение своих рук. Хорошая получилась хижина: не высокая, но и не низкая, с крепкими ясеневыми стропилами и стенами, сплетенными из гибкой ивы и обмазанными глиной. Осталось лишь накрыть камышом крышу, выложить из камней очаг – и можно жить хоть до глубокой осени, а на зиму… на зиму что-нибудь придумать.

Поднявшись повыше в горы, юноша осмотрелся. Не так уж и далеко, по левую руку, средь зеленовато-седых мхов блестело озерко с болотистыми берегами. Интересно, успел ли уже вырасти новый камыш, или придется довольствоваться прошлогодним? Приготовив веревку, Трэль, напевая что-то веселое, быстро зашагал в сторону озера. Из-под ног его с квохтаньем вспархивали в небо пестрые куропатки. Трэль быстро достал пращу – подбил парочку, бросил в заплечный мешок – вот и обед – и, улыбнувшись, быстро зашагал дальше…

А немного погодя – чуть-чуть разминулись – к его хижине вышли из лесу шестеро. Двое огромных верзил, почти великанов, с маленькими глазками и буйными окладистыми бородищами, похожие, словно родные братья; молодой ярко-рыжий парень с циничной ухмылкой, и еще двое мужчин, светло-русых, не молодых и не старых, с покрытыми шрамами лицами. Шестым был Конхобар Ирландец. Собственно, он и указывал путь. Все были вооружены, хорошо вооружены, пожалуй, даже слишком хорошо для обычной шайки бродяг-нидингов: у верзил одинаковые, обитые железными шипами, палицы, у ярко-рыжего – боевой, со стрелами, лук, у мужчин со шрамами – секиры, и это уже не говоря о мечах и шлемах, что болтались на поясах у каждого. Кроме того, на всех, кроме рыжего, были короткие панцири из толстой бычьей кожи, с нашитыми на них стальными бляшками, на рыжем же красовалась изящная серебристая кольчуга. Судя по всему, несмотря на молодость, он и был здесь старшим.

– Переждем здесь. – Кивнул Конхобар на хижину и выжидательно посмотрел на рыжего парня.

– Но хижина только что выстроена, и хозяин, вероятно, где-то не далеко, – резонно возразил тот.

– Ну, мой господин. Будто ты не знаешь, что сделать с хозяином? – Цинично усмехнулся Ирландец. – А вот, кажется, и он…

Все оглянулись на затрещавшие вдруг кусты. Видно, хозяин недостроенной хижины был силен и увесист. Все напряглись, приготовили секиры и палицы, а рыжий предводитель наложил на тетиву хищную стрелу с черными перьями ворона.

– Вот он… – Тихо прошептал кто-то, и на поляну перед хижиной выбрался из кустов… огромный лось!

Это был изумительной красоты зверь, стройный, изящный и сильный. Темно-бурая шерсть его, заметно светлеющая к брюху, лоснилась, а ветвистые рога, казалось, подпирали небо. Копыта были такой величины, что свободно снесли бы полчерепа кому угодно, красноватые глаза подозрительно осматривали поляну.

– Такого бы завалить… – мечтательно произнес один из верзил.

– Молчи, Горм, нашел время. – Тут же охолонул его рыжий. – Если нападет – забьем, если уйдет – что ж, пусть так и будет.

А лось постоял еще немного, понюхал широкими ноздрями воздух и, громко всхрапнув, развернулся и медленно скрылся в лесу.

Конхобар Ирландец перевел дух. Завалить такого красавца было бы не просто даже этим вооруженным до зубов воинам. Да и не обошлось бы без шума, а кто знает, чье внимание привлек бы этот шум? Хозяина хижины – точно.

Они прождали хозяина почти до вечера, так и не дождались и, выставив часового, принялись за еду, не обращая никакого внимания на комаров и слепней, тучами прилетевших вслед за уже давно ушедшим лосем.

– Отчего же ярл Хастейн не торопится с нападением? – осмелился задать вопрос Конхобар Ирландец.

– Оттого, что не дурак, – чавкая, со смехом отвечал рыжий. – Сказать по правде, Конхобар, от встречи с Рюриком Ютландцем остались у Хастейна четыре… нет, только один драккар. Так, что ярл не будет рисковать – для того и нас вперед выслал и тебя вот использует. Кстати, ты подготовишь удобный момент?

Ирландец лишь усмехнулся. Еще бы не подготовить! Хорошо бы вот только напомнить Хастейну кое о чем.

– Надеюсь, Хастейн-ярл не забыл своих прежних обещаний? – Тихо, но настойчиво, поинтересовался он.

– Ты что, Конхобар, первый год его знаешь? – возмутился рыжий. – И что, он когда-то тебя обманывал?

– Нет, – подтвердил Ирландец. – Пока все было честно.

– Ну, вот и дальше так же будет. Да не бери в голову, Конхобар! – Рыжеволосый расхохотался. – Хастейну нужен корабль, а тебе усадьба… или лучше золото?

Ирландец замялся. Действительно, а что лучше в его положении? Усадьба? Но каким образом впоследствии обосновать права на нее, если вдруг его разлюбит Гудрун? Тогда – золото… Или – лучше земли в Ирландии…

– Хочешь земли – получишь. – Пожал плечами рыжий. – Ты знаешь, как уважал Хастейн твоего отца. Потому и ты в любом случае не останешься в накладе.

– Я подумаю о награде позже, – почесав затылок, честно признался Ирландец. – Теперь же я покину вас, чтобы встретиться кое с кем для пользы нашего общего дела… К вам же у меня тоже будет одна просьба… Когда будете жечь дальние хутора под видом обычных бродяг, начните с хутора Торкеля, это, кстати, и лучше будет – он ведь самый дальний. Есть на том хуторе одна девчонка…

– Ах, девчонка!

– Доставьте ее мне.

– В целости и сохранности? – с хохотом поинтересовались верзилы.

– В целости и сохранности, – твердо повторил Конхобар.

– Доставим, можешь не беспокоиться. – Посерьезнев, кивнул рыжий… – Только вот насчет ее целости я сомневаюсь… – под смех приятелей добавил он, когда сутулая фигура Ирландца скрылась за дальними соснами.

А Конхобар шел и думал: чего же он на самом деле хочет? Восстановить свое прежнее положение в усадьбе? И по-прежнему полностью зависеть от Гудрун? Хм… Или лучше точно выполнять все приказы Форгайла, которого неизвестно где носит, в надежде на масштабное будущее? Ну уж нет, лучше б послать Черного друида куда подальше, желательно так, чтобы он не затаил зла на младшего помощника, уж слишком расплывчатым и туманным, да к тому же – далеким, было это расписанное Форгайлом будущее. Как говорят местные: лучше одна селедка на удочке, чем косяк трески в море. Вот, не было бы Хельги, не было бы Хастейна, не было бы жадных Альвсенов, тоже точащих зубы на усадьбу в ожидании смерти Сигурда, как удачно бы все сложилось. Вдова Гудрун – владелица усадьбы, а он – при ней, а впоследствии – и законный муж, и тоже владелец. Да, хорошо бы было. Так ведь нет, не дадут Гудрун спокойно властвовать! Тот же Хельги, те же Альвсены, да еще многие, чай, найдутся. Как умрет старый ярл – жди, слетятся вороны. В такой непредсказуемой ситуации Хастейн и его разбойнички, пожалуй, то, что надо. Да и с ними, честно говоря, тоже связываться особо бы не хотелось, да уж раз коготок увяз, еще с Ирландии, так делать нечего.

Не в первый раз уже приходили к Конхобару Ирландцу подобные мысли, так вот и колебался он, не зная, то ли то сделать, то ли это. И вовсе не одинок он был в подобных терзаниях, не много найдется в мире людей, которые точно бы знали – чего хотят, а обычно мечутся туда-сюда в поисках лучшего, как им представляется, решения, потом бросают его, не доведя до конца, потом даже иногда возвращаются… И таких людей – большинство. Вот и Конхобар не был исключением.

Решив поддержать Хастейна, четко продумал план – хоть стратег был никудышний, да зато тактик – отменный. Во-первых, посеять панику на дальних хуторах, чтобы появилось у бондов занятие – обороняться от шайки нидингов, вместо того, чтобы плести интриги да чесать языками на тинге. Во-вторых – и это, пожалуй, было главным – перессорить между собой всех влиятельных лиц в округе, тем самым облегчив Хастейну нападение. Как говорили древние римляне – разделяй и властвуй. В-третьих, под шумок хорошо бы было расправиться с Хельги… и с Волком. Даже хотя бы с кем-нибудь одним, слишком уж в разрез шло их существование с новыми планами Конхобара. В последнем случае неплохо бы было – так, на всякий случай – заранее заручиться поддержкой древних богов – Ирландец знал, как: давно уже высмотрел для них хорошую жертву – Сельму, дочку Торкеля-бонда.

На очередном тинге, посвященном новому размежеванию – старое давно никого не устраивало и служило предметом постоянных раздоров – Сигурд и хозяйка Гудрун в пух и прах разругались с Альвсенами, претендующими на луга близ Радужного ручья, с незапамятных времен принадлежащих роду Сигурда ярла. Впрочем, у братьев было на этот счет особое мнение. Альвсенов поддержал Свейн Копитель Коров – те обещали ему перенести межу к лесу, таким образом резко расширилось бы пастбище Свейна, а Сигурда и Гудрун – Торкель, которому, в случае удачного разрешения земельного спора отошла бы часть пашни. Остальные бонды, рангом пониже, поддержали либо тех, либо других. В стороне никто из них не остался, знали – тех, кто ни с кем, обычно грабят и жгут обе стороны, так пусть уж хоть кто-нибудь один. В воздухе Бильрест-фьорда явно запахло хорошей сварой. Альвсены собирали по урочищам конные отряды, Сигурд-ярл готовил драккар и воинов для налета на их усадьбу, и лишь старый Велунд безуспешно пытался примирить всех, хотя бы на время. Ведь вольноотпущенник Трэль не так давно принес нехорошую весть о шайке нидингов, объявившейся в лесу у Ерунд-озера. К сообщению бывшего раба почти все в Бильрест-фьорде отнеслись безразлично: мало ли бродяг бывало в тех местах, кому надо – и сами справятся, хватит и на дальних хуторах сил против нескольких харь, коих, по словам того же Трэля, насчитывалось всего-то с полдесятка.