И Александр Васильевич сие очень хорошо понимал! Как и то, что с рассветом меткость врагов значительно улучшится. А если еще применят картечь?

– Эх, братцы-молодцы! Пуля – дура, штык – молодец. Батурин…

– Примкнуть штыки! В атаку… арш!

– Ур-ра-а-а-а!!!!

Русские бросились в штыковую неудержимой лавой! Подхватив ружье убитого сотоварища, Ляшин ворвался на насыпь одним из первых. Какой-то здоровенный турок бросился на него с саблею, замахнулся… и, получив штыком в живот, мешком осел наземь, зажимая дымящиеся, вываливавшиеся наружу кишки.

Завязалась короткая схватка. Редкие выстрелы, крики и стоны – все смешалось, и неожиданно быстро закончилось. Не выдержав натиска, турки бежали, надеясь укрыться за стенами крепости… которую им вообще-то надобно было прикрывать…

– Ур-ра-а-а!!! – предчувствуя близкую победу, радостно закричали солдаты.

Что-то громыхнуло, словно бы десять орудий выстрелили разом! Взорвалась одна из пушек… Совсем рядом с появившимся на земляном валу верховым – Суворовым.

Когда рассеялся дым – всадника не было.

– Суворов! – первым опомнился Ляшин, он и был-то к орудию ближе других, так, что от взрыва заложило уши.

Следом за капралом бросился верный ординарец, денщик, за ним и Епифан, хорунжий…

– Александр Василич… эгей!

Бросив ружье, капрал рванулся к насыпи… Вон убитый конь… и рядом – командующий. Бледный, с окровавленными лосинами и ботфортом.

– Александр Василич, жив?

– Да жив, жив, братцы. Только вот нога…

Суворов поморщился, пытаясь подняться. Не смог, и Епифан с ординарцем подхватили своего командира на руки, понесли…

– В лазарет вам, Александр Василич… Сейчас перебинтуем, ага…

* * *

Батарея была взята. Судя по громовому «ура», не только она одна. Похоже, суворовские чудо-богатыри взяли на штыки все турецкие лагеря и теперь прорвались в крепость. Недолго враг сопротивлялся, ага!

Крепость Туртукай капитулировала, имея гарнизон в четыре тысячи человек против семи сотен русских. Пятьсот человек астраханцев и донских казаков, плюс подмога – егеря и карабинеры.

Наступила радостная для каждого солдата пора – брать и делить трофеи! Для поиска военной добычи отрядили специальные команды, впрочем, и самим солдатам никто не препятствовал.

Кроме собственно военных, в Туртукае проживало и местное гражданское население, кроме турок, включавшее еще и христиан, в основном – болгар и армян. Кто-то проживал в каменных домах, кто-то – в хижинах, окромя того, русские освободили невольников. Домашние слуги-рабы имелись почти у каждого уважающего себя турка, и это еще не говоря о гареме. Всемилостивейший Аллах разрешал правоверным иметь нескольких жен, а наложниц – бессчетно. Кто сколько мог содержать.

Войдя в Туртукай, солдаты растеклись по узеньким улочкам, входили в дома, проверяя каждый двор – не укрылись ли там бравые турецкие вояки? Да нет, похоже, все, кто мог, сбежали в ближайшие крепости – Шумлу и Рущук. Суворовские войска тому не препятствовали. Они вообще-то совсем другую задачу имели – просто провести «поиск», разведку, отвлечь врагов от наступления основных сил на Силистрию. Ну, что сказать – отвлекли! И еще как.

* * *

Что ж, трофеи так трофеи! Каждому воину приятно, что греха таить. К солдатскому жалованью в семь рублей шестьдесят две копейки трофеи – неплохая прибавка. То, что поважнее – то конечно же в общий котел, ну а к мелочи никто не придирался.

– Слыхали, что полковник сказал? – выйдя на небольшую площадь, старый солдат Никодим Иванов сын Репников оглянулся на своего «взводного». – Крепость разрушить. Пушки – те, что тяжелые, что не унести – утопить. А всех христиан – переселить на наш берег. Чтоб, значит, не было им больше от турка никаких обид да примучиваний.

– Видал, не очень-то они хотят переселяться, – хмыкнул в рукав Коля Авдеев. – Стенают – мол, и дома тут у нас, и хозяйство. Ну, правильно, чего ж… Ну, так что где брать-то?

– Еще Александр Василич наказал – христианские дома не трогать. А басурманские – нате-пожалте, – ветеран усмехнулся в реденькие усы. – Так что, ежели икон в горнице нет – так там все и наше. Ну, пошли, что ли, господин капрал? Вон тот забор побогаче будет.

– Вы идите… я попозже подойду…

Махнув рукой, Ляшин проводил своих быстрым взглядом и прислушался. Показалось, будто…

Да нет, не показалось… Снова вроде бы как стон… похоже, что женщина стонет или ребенок… Вон за той калиткой, да…

Турецкие дома – неласковые, окнами на мир не смотрят – за заборами прячутся. И такие заборы, что не заглянешь – высокие, глухие. Вот как здесь… Ворота, правда, приоткрыты… видать, уже кто-то заглядывал.

Нет! Ну, точно – стон.

Приготовив на всякий случай пистоль, Ляшин толкнул створку ногой. Представший его глазам небольшой дворик выглядел как-то бедновато. Бочка с водой, покрытый соломой навес с очагом, небольшой дощатый стол с низенькой лавкой, в углу – старый карагач и сливы. И – дом, скорее даже – хижина. Маленькие оконца, меж ними – дверной проем, закрытый циновкою.

Да! Именно оттуда снова послышался стон.

Не убирая пистолета, Алексей решительно отбросил циновку, вошел…

– О, благородный воин… Я прошу помощи…

На низеньком ложе, посреди комнаты лежала молодая дева. Тоненькая, смуглая, с копной светло-русых волос и большими лучистыми глазами, она не очень-то напоминала турчанку, скорей, болгарку или валашку. Хотя кто его знает? Среди турецких кровей такого намешано! И рыжие турки сплошь и рядом встречаются, и даже светловолосые, навроде наших вологодских.

Из одежды на деве имелись лишь желтые полупрозрачные шальвары и черный, расшитый бисером, лиф, бесстыдно оголяющий плоский девичий животик с темной ямочкой пупка. Голова непокрытая, руки и ноги тонкие, но так, в общем – вполне даже красивенькая. Правда, не для турок – те все же пожирней девок любят. Как и баранину.

– Помоги, воин!

Девушка дернулась, застонала, закусив губу… Что-то звякнуло… Цепь! Незнакомка оказалась скованной. Точнее сказать – прикованной за левую ногу… к какому-то странному предмету, явно тяжелому… Наковальня, что ли? Ну да, наковальня!

– Это кто же тебя, бедолагу, так?

– Помоги… – в девичьих лучистых глазах блеснули слезы. – Больно.

– Понятно, что больно, – усаживаясь рядом, на ложе, Ляшин успокаивающе погладил незнакомку по плечу и задумался. Как ей помочь-то? Тут, по всему, кузнец нужен…

– Мой хозяин… Измаил-ага… Страшный человек. О! Это он велел приковать… в кузнице… бил кнутом… Хотел уморить голодом… А потом… потом началась стрельба, битва… Я испугалась. Наковальню тащила. Спряталась. Здесь… И вот уже сил нет совсем. Умру.

– Ну, теперь уж не умрешь! Вызволим…

– Пи-ить… Пить очень хочу…

– Сейчас… ты обожди малость…

Выскочив из дому, молодой человек бросился под навес, к кухне. У очага в беспорядке стояли кувшины… В одном, похоже, масло… в другом… вино, что ли? Ну да, вино. Будет она вино пить? Ну, если водой разбавить… а где тут вода? В бочке? Бог знает, можно ли ее пить-то? Ладно. Вино так вино…

Прихватив с собою кувшин, капрал уж было собрался уйти, да вдруг сообразил – поставив кувшин наземь, пошарил вокруг очага. Кочерга, пара кухонных ножей, какой-то непонятный шкворень… Кстати! Вдруг да удастся без кузнеца обойтись?

Удалось! Не с первого раза, с третьего… Жалобно скрипнув, распалось одно из звеньев…

– Ну, вот и свобода! – пошутил Ляшин… и тут же протянул девчонке кувшин. – На вот, попей… Тут вино, похоже.

Та жадно припала к горлышку. Обхватила двумя руками, пила… Рубиново-красные капли стекали по подборку вниз, на лиф, текли по животику…

– Уфф! Ты спас меня, благородный воин. Без тебя я бы погибла!

– Ты русская?

– Не совсем так. Я болгарка. А русский знаю, да, – незнакомка торопливо закивала. – Здесь много русских невольниц. Я… я хорошо говорить?

– Хорошо, – улыбнулся Ляшин. – Забавно, правда, но понять можно.

– Как тебя зовут, воин?

– Алексей.

– А я – Иванна, – девушка неожиданно улыбнулась, протянула руку, будто на светском приеме. – Будем знакомы, ага!

Привстав, капрал чмокнул даме ручку… и неожиданно расхохотался:

– Ну, ты напилась?

– Напилась? О да! Даже опьянела. На, попей… Выпей, выпей. За наше знакомство, да!

Пришлось присесть обратно на ложе, выпить – хорошее оказалось вино, пьяное. Вот ведь турки! Впрочем, здесь не только турки. Болгары, валахи, русские…

Вытянув ноги, Иванна привалилась плечом к своему освободителю и, скосив чудные зеленые очи, погладила парня по руке:

– Умм! Спасибо-о.

Ощутив теплоту девичьей кожи, капрал сглотнул слюну. В этот момент с улицы донеслись крики:

– Эй! Алексей Василич! Господин капра-ал!

– Наши, – поднимаясь на ноги, улыбнулся Ляшин. – Ну, пора. Ты ведь христианка, Иванна?

– Да!

– А всех христиан приказано переселить за реку. Там уж турки вас никак не достанут. Так что идем… Эх, накинуть бы на тебя что-нибудь…

Алексей зашарил глазами по стенам… ничего подходящего не находилось, хотя… может быть, вон тот старый халат?

– Может быть, мы допьем вино? – длинные темные ресницы смущенно дрогнули. – Вместе. Вдвоем. Алексей, ты бы отпустил своих… Сказал бы – потом догонишь. Или у вас так нельзя?

– Почему нельзя? Я все-таки командир. Пусть небольшой, но… Сейчас!

Ах, свели, свели капрала с ума лукавые зеленые очи! Алексею, в отличие от турок, как раз вот такие и глянулись – стройненькие, загорелые…

– Эгей, Никодим Иваныч! Я тут задержусь малость… У лодок на берегу встретимся.

– Понял, господин капрал. Будем дожидаться.

– Ах, Алексей… Там на полке… может быть, найдется что-нибудь перекусить…

Нашелся инжир, вяленые персики и еще что-то такое… хурма, что ли…

– Знаешь, я была танцовщицей… Хочешь станцую для тебя? Смотри!

Не дожидаясь ответа, Иванна вскочила с ложа и тут же закружилась в диковинном восточном танце. Ах, как она изгибалась! Как гладила себя руками по бедрам, показывая язык… А потом вдруг… сбросила лиф, ах, бесстыдница!

У девы оказалась очень хорошая грудь – тугая, налитая, не такая уж и маленькая… Закончив танцевать, девушка уселась Ляшину на колени, прильнула устами к устам… Теряя рассудок от нахлынувшей страсти, молодой человек нежно ласкал пальцами грудь юной красотки, погладил спинку и чуть ниже… Затем аккуратно разложил девчонку на ложе и, поцеловав пупок, стащил шальвары…

– Я сама раздену тебя… да…

* * *

Иванна обещала навещать своего благородного спасителя. Именно такими словами именно так и сказала. И смотрела при этом так… Словно кошка на сметану! Влюбилась, что ли? Если так, то зря! Не можно солдату жениться, никак не можно. Иное дело – просто любовь… как, к примеру, у многих с какими-нибудь маркитантками, точнее, с теми веселыми девицами, что к маркитантам всегда прибивались и таскались этаким обозом следом за армией. А что? Всем хорошо. А кому-то даже и приятно.

Как раз к маркитантам Ляшин свою зазнобушку и устроил. К знакомому валашскому торговцу дядьке Влаху.

– Помощница нужна, да, – сидя у себя в кибитке, важно кивал Влах. – Знаю, твоя дева. Для тебя, Алексий, и делаю. Уж придержу, будь уверен. Ай, вах – красивая цыпочка! Только вот тоща больно! Может, откормить?

– Да делай как знаешь… Только девку не забижай.

– Что ты, что ты! Как можно?

Ну, а с другой стороны, если уж рассуждать всерьез – куда было Иванне-бедолажке податься? Ни кола у нее, ни двора, ни родичей. Ну, куда ее? В служанки? Так это еще надо хорошо поискать – к кому? Да и возьмут ли приблуду? Да и своенравной оказалась красотка, сказала: рядом с тобой хочу быть! И буду. Как отрезала, вот так-то!

Ляшин расчувствовался и даже подарил девчонке серебряный перстень из захваченных в Туртукае трофеев. Перстень, конечно, оказался велик, и девушка таскала его на бечевке, на шее. Вместо креста, которого у нее и не было, потому как и не могло быть – у турок дева жила, в наложницах.

Этакому своему приобретению Алексей, с одной стороны, был рад – есть кому постирать-приголубить, а с другой – это же ответственность на себя взял. За человека, коего, честно сказать, первый раз и увидел.

Правда, вновь свидеться с Иванной в маркитантской кибитке капралу как-то не довелось, совсем неожиданно в судьбе его произошел поворот круче некуда. И поворот, мягко говоря, не очень-то доброго свойства.

Возвращаясь от маркитантов, Ляшин вдруг услышал звуки ударов. Словно ярмарочные бойцы лупили друг друга по мордасам!

Так ведь и лупили. Вернее – лупил. Недалеко от реки, на неширокой лужайке, поросшей рябиною и черноталом, бывший подпрапорщик и старый недруг Алексея Иван Хлудов адски лупил по лицу привязанного к дереву мускулистого мужика лет тридцати, темно-русого, с небольшой бородкой и белесым шрамом на левой щеке. Похоже, то был пленник.

Лупил да приговаривал:

– Вот тебе, сволочь, на! Получай. Думал, не отыщу? Думал, скроешься?

Правая рука несчастного была перевязана окровавленною тряпицей, из разбитого носа рекой текла кровь, заливая рубаху и широкие янычарские штаны.

– Что это вы, господин Хлудов, творите? – не выдержав, вступился капрал. – Для экзекуций у нас профос имеется.

– И что тут у вас?

Кроме Ляшина, к маркитантам наведывался и капитан – ротный – и с ним еще четверо офицеров. Они тоже полюбопытничали, заглянули на звуки ударов, на разговор – и тут уж, волей-неволей, а пришлось бывшему подпрапорщику утихомириться. Деваться некуда, господа офицеры – это вам не капрал – далеко не пошлешь. Пришлось оправдываться.

– За дружбана своего! За Петрякова Самсона. Эта падаль турецкая чуть руку ему не оттяпала! Ятаганом.

– С пленными извольте вести себя соответствующе!

Ротный и вообще-то к понятию чести относился нервно – за то и был сослан, за дуэль. Да и Хлудова недолюбливал…

Турка господа офицеры забрали с собой, к другим пленникам. Хлудов же на Алексея обиделся, затаил зло. Да и черт с ним – пущай зубами скрежещет, авось, до корней сточит!

– Ай, вай, что, Алексей, случилось? – вынырнул из кустов дядька Влах. – А я ведь за тобой. Не ты потерял?

Торговец держал в руке треуголку.

– Ну, точно моя! – схватился за голову капрал. – Вот ведь, растяпа!

– Иванна-дева смеялась. Сказала – точно, ты забыл. Сказала догнать, вернуть. Заботливая, ага! Верной твоей служанкой будет. Жаль, тоща, а так – красивая, вах! Э-э, откормить бы… Округлилась бы, совсем бы справной стала, да.

– Спасибо, дядько, за треуголку. И Иванне благодарность мою передай.

– Та сам передашь, когда будешь, – пригладив рыжеватую бороду, засмеялся валах. – Э! Думаю, ты уже завтра придешь? Или сегодня к вечеру, нет?

– Да ну тебя, дядько.

– А это кого же повели господа офицеры? Что за парень такой со шрамом? Соглядатай турецкий, поди?

– Да пленный.

– А-а…

* * *

Ночью пленник бежал. А поутру в побеге обвинили Ляшина. И обвинителем выступил Хлудов. Мол, давно приметил, как оба сговаривались – капрал и тот, со шрамом. Видать, турок денег пообещал, вот господин капрал и прельстился. Случаев таких – сплошь и рядом.

– Ах ты ж, сука…

Тут как тут и свидетели! Видели, как Ляшин около подвала с пленниками ошивался… Так ведь и вправду – мимо проходил, искал одного каптенармуса.

Еще и ротный, и господа офицеры…

– А помните, господин капитан, вчерашний случай! Это ведь капрал за турка вступился, как за брата родного. Я тогда и подумал – с чего? Теперь ясно, с чего.

И, самое страшное, в подсумке Ляшина нашли деньги. Турецкие серебряные монеты – акче.

– Думаю, это еще не все, – зло щурился Хлудов. – Думаю, это задаток только.

При таких раскладах пришлось полковнику Батурину поместить господина капрала под арест. До полного выяснения всех обстоятельств.

Капрала разоружили, велели снять портупею, да отвезли на подводе в сарай, в соседнем селении все у той же реки Арджеш. Рядом – почти в таком же сарае пленные турки сидели. Не простые – из числа господ офицеров все.

Ну, некому заступиться было! Суворов далеко – в лазарете, друзья же верные несли караульную службу. Вместо Ляшина Никодим Иваныч был начальником караула назначен. В вину своего боевого товарища они, конечно, не верили, только сделать ничего не могли. Вести расследование поручили ротному, капитану. Да что там и расследовать-то было? И так ясно все. Свидетели есть, доказательства – деньги – имеются. Так что увы, увы…