Славное правление будет твориться, мудрое.
Следующие за правителем знают успех, а следуют за ним все!
Новые цели и удержание наследованного знания – вот что приведёт к преуспеянию.
«Свитки»
На следующий день Гедройц пошёл в Военный музей с надеждой проникнуть в закрытые архивы и фонды.
Залы музея были пусты, и первым же встреченным человеком оказался директор-хранитель.
Ему было явно за семьдесят, но он был ещё крепок; особенная подтянутость, ровность походки и рапортующая манера речи выдавали в нём бывшего офицера.
Звали его Владимиром Ильичем, да и внешне он чем-то напоминал гения русской революции: большой лысый череп, остатки рыжеватой растительности и взгляд цепкий, лукавый и неспокойный.
Он напряжённо всматривался в Гедройца, а тот стремился угадать, что за человек этот директор и как с ним лучше разговаривать.
Когда Андрей объяснил, что приехал писать книжку про войну, Владимир Ильич натянуто заулыбался, его выцветшие глаза стали ещё тревожнее.
«Что ж, мы вам очень рады, – сказал он после некоторой паузы. – Последнее время никто нас, понимаешь ли, вниманием не балует. Ну, конечно, по военным праздникам привозят к нам и школьников, и солдат. Тут целые толпы посетителей. Но сейчас, как видите, никого нет. Да оно и понятно – лето на дворе».
«Спасибо, Владимир Ильич. Сразу хотел вас спросить: а вы сами давно ли начальствуете здесь?» – с наигранной непринуждённостью спросил Гедройц.
«Ну, как вам сказать… Директор я всего пару лет. Но намёк ваш, Андрей, я понял. Вы ведь сомневаетесь, хорошо ли знаю музей, чтобы помочь вам. Думаете, я здесь человек случайный? – он внимательно посмотрел на Гедройца. – Так вот, сразу вам скажу: я и родился в Царицыне, и воевал в Сталинграде, и похоронят меня здесь же. Я про битву всё знаю, я её, понимаешь ли, изнутри видел. Можете не сомневаться», – отчеканил директор.
«Мне просто хотелось узнать, чем вы раньше занимались в жизни. Я как раз подумал, что в прошлом вы – боевой офицер», – извиняющимся тоном отвечал Гедройц, радуясь в душе тому, что такая удача, что непонятный на первый взгляд директор оказался всерьёз заинтересованным человеком.
А тот сразу перешёл к делу:
«Должно быть Вас, Андрей, солдатские письма интересуют. Для вашей книги это, я так понимаю, очень даже полезное подспорье. Письма, дневники – русские, немецкие. Такие трагедии жизненные, понимаешь ли… У нас тут коллекция немалая. Можем копии для вас сделать. Или вот со старцем Иосифом побеседуйте, он воевал здесь, а теперь монашествует, у самой Волги. С радостью для вас встречу организуем», – Гедройц подумал, почему это директор постоянно говорит о себе во множественном числе?
«Честно говоря, мне нужно будет поговорить с вами о некоторых загадочных вещах, связанных с битвой. Я вник в кое-какие детали, и у меня появились удивительные предположения и догадки», – Гедройц сказал это тихим голосом, хотя рядом никого не было.
Старик выглядел не слишком заинтригованным, однако Гедройц отчетливо увидел, что какое-то усталое волнение появилось в нём.
Спрашивается, почему? – Гедройц не начальство ему, не ревизия, повода для волнения не было.
Они прошли в кабинет директора музея, где Гедройц стал делиться с ним собранной таинственной информацией.
Однако по мере того, как сыпалось все больше фактов и гипотез, директор все более мрачнел и все более тяжело вздыхал.
Когда Гедройц закончил свой яркий, как ему казалось, рассказ, Владимир Ильич начал отвечать – медленно и без восторга:
«Всё это очень интересно, Андрей. Но скажу вам честно, вы не первый, кто приехал сюда со всякими чудесами да арийскими сокровищами в Мамаевом кургане. Дело, понимаешь ли, в том, что всякий раз, когда кто-то начинает копаться в этой теме, с ним начинают случаться разные несчастья. Вы уж простите меня, по-простому вам скажу: ехали бы вы, в самом деле, обратно в Москву. Мы вам нашими материалами поможем, не сомневайтесь. Пишите спокойно свою книгу, только сами в эти дела не лезьте».
Гедройц был обескуражен таким ответом:
«Владимир Ильич, да неужели вы не видите, что все наше представление о Сталинграде может перевернуться! Надо ведь выяснить всю правду, в конце концов. И ничего со мной не случится».
Владимир Ильич грустно посмотрел на Гедройца:
«Андрей, дорогой вы мой! Я же не придумываю ничего. Всего неделю назад пропал в Волгограде один, понимаешь ли, известный историк из Германии. А до этого он два месяца работал с нашими фондами и всё радовался каким-то находкам. Можете спросить у наших сотрудников, если хотите – они с ним больше моего общались. Ей-богу, совсем не хочу вас пугать, просто говорю, что опасно это».
Гедройца это нисколько не встревожило:
«Я же не за коммерцией приехал сюда, не за политикой, а за научным исследованием. Так что ничего опасного здесь не вижу. А то, о чём вы говорите, не более чем ряд случайностей. Да и найдется еще ваш немец».
«Как вы всё-таки наивны! – не глядя в глаза Гедройцу, пробормотал директор. – Ну да я предупредил. Сами будете виноваты, если докопаетесь до чего-то такого, что будет страшным и губительным для вас».
Начнётся замешательство, ибо правитель встанет перед выбором.
Но сохранит праведность – и не оступится.
Успех не сможет затмить чистоты зрения всего народа.
Счастлив всякий, делающий дело всеобщее.
В это благоденствие народ принесёт жертву, и искупит прошлую вину.
«Свитки»
Покинув музей, Гедройц бродил по городу: на Мамаевом кургане он решил побывать в последнюю очередь, а пока просто осматривал город, набирался впечатлений.
Оказалось, что в Волгограде есть метро, но выглядит оно, как трамвай, да и ездит не только под землёй, но и по улицам.
В трамвае Гедройц разговорился с привлекательной молодой волжанкой – его вообще удивляла особенная, здоровая красота волжских женщин, их стать и душевная бодрость.
Загорелая, лет двадцати девушка по имени Вера приехала из небольшого городка неподалёку, чтобы повидаться со своим братом, отбывающим срок в волгоградской тюрьме.
Она рассказала Гедройцу свою печальную историю:
«Брат мой Илья сидит уже два года, засудили его. Девушка у него была, Лариса. Они поссорились, сильно он её чем-то обидел – спьяну, конечно. Она возьми и заяви на него в милицию. Он, говорит, меня изнасиловал. Всё подстроила. Сделали анализ – да, что-то такое подтверждается. А она ещё с соседкой договорилась, что та вроде как крики слышала, что, мол, насилуют. Судья его откупить предлагал. Да откуда у нас такие деньги? А Лариску ту на другой год и взаправду изнасиловали и убили. Илюшка, как узнал про это, надумал побег устроить, чтобы найти гадов и отомстить за неё. Его, конечно, поймали, срок накинули. Он потом хотел с собой покончить – не дали. Писем от него давно не было, вот еду проверить как он там… Вообще, несчастная какая-то у нас семья. В роду матери все, кого знаю, спились… Всё против нас оборачивается из-за пьянства этого».
Гедройца тронула её история, но ещё больше удивило то доверие, с которым девушка рассказывала о своей несчастной семье в трамвае незнакомому человеку.
Он спросил Веру, что она думает про Мамаев курган, а она ответила неожиданно:
«Не знаю, не до этого мне. Столько своих проблем. Была я на кургане, конечно. Вот и старец Иосиф велел сходить. Тяжело там всё… Знаешь, я тебе одну вещь скажу, брат как-то заметил: если там нарвать цветов, то они очень долго не вянут, даже и без воды. Сама не знаю почему. Но это точно. Он когда за Лариской ухаживал, всё время там цветы рвал».
Вскоре она вышла из трамвая, а он подумал, что не помешало бы встретиться с этим старцем Иосифом, чьё имя уже не первый раз всплывает в разговорах о кургане.
Возвратившись в гостиницу, Гедройц решил ещё раз взглянуть на свои материалы.
Он достал портфель, в котором хранил книги, вырезки из газет, фотографии и предварительные наброски книги, набрал шифр на кодовом замке портфеля и попытался его открыть – но ему это не удалось.
Он ещё раз убедился, что шифр секретного замка набран верно, однако замок по-прежнему не срабатывал.
Гедройц не мог понять, что случилось, ещё несколько часов назад всё было в порядке, портфель прекрасно открывался.
«Неужели кто-то трогал его, пока меня не было?» – он взял портфель и поспешил в администрацию гостиницы.
Там выяснилось, что горничная последний раз убиралась в комнате утром, то есть со времени ухода Гедройца из гостиницы никто в его номер не входил.
Вызвали мастера, он вскрыл замок, осмотрел его и высказал Гедройцу своё мнение: замок на портфеле был взломан большим мастером, нет никаких следов.
Однако, судя по всему, в замочке был такой механизм, что если при закрытии случайно сместить колёсико кода, то старый шифр сменяется на новый – потому-то Гедройц, набрав старый номер, и не смог открыть его.
Андрей сразу проверил, всё ли на месте: к его радости, материалы были целы, хотя и несколько неряшливо уложены – было очевидно, что кто-то копался в его портфеле.
Администратор стал уверять, что постарается во всём разобраться, что не надо обращаться в милицию, тем более что ничего не пропало.
Гедройц же его даже и не слушал, он сразу пошёл к себе в номер проверять, не пропали ли другие вещи.
Там он увидел, что кто-то действительно исследовал содержимое его багажа и одежды, однако ничего не было украдено, и если бы не история с замком, Гедройц, вероятно, мог вообще ничего не заметить.
Он стал размышлять об этом происшествии: если его хотели просто обворовать, то почему не взяли портфель с собой, почему вообще ничего не взяли?
Конечно, слишком дорогих вещей в номере не было, хотя кое-какая одежда, неплохой фотоаппарат, да и тот же кожаный портфель, совсем новый, могли бы послужить злоумышленникам неплохой добычей.
Должно быть, воров интересовали только деньги, которых они не нашли, так как бумажник он всегда носил с собой.
Разобравшись с портфелем, Гедройц решил поужинать в расположенном неподалёку ресторане.
Он вышел из холла гостиницы и стал обходить здание по периметру, по самому короткому пути.
Однако чудный безветренный вечер преподнёс неожиданный сюрприз, заморосил мелкий дождик.
Гедройц подумал, что до соседнего дома он и так добежит, но потом ему в голову пришла мысль, что дождь может усилиться и что лучше на всякий случай захватить с собой зонт.
Он развернулся и пошёл обратно – и спустя несколько секунд за его спиной раздался оглушающий звон разбивающегося вдребезги стекла.
Гедройц вздрогнул, зажмурился, непроизвольно втянул голову в плечи, а когда шум успокоился, обернулся.
Примерно в том месте, где он остановился и пошёл назад, асфальт был усыпан осколками огромного зеркала.
Некоторые из крошечных стеклянных кинжалов валялись у самых ног Гедройца, его не задело просто чудом.
Если бы он не повернул в гостиницу, то удар пришёлся либо точно по голове, либо совсем рядом – и тогда острейшие осколки вонзились в него.
Андрей отстраненно смотрел на бесконечные отражения своего серого лица в мириадах зеркальных кусочков, а вокруг уже суетились люди, сбежавшиеся на шум и звон.
О проекте
О подписке