Аристократ имеет идеалы, убеждения и кодекс веры. Он открыто провозглашает их, но не вступает в идейные споры, встречая несогласие. Он с интересом и спокойно воспринимает чужие взгляды. Аристократ почтительно относится к будущему. Он знает, что каждый его поступок и каждая его мысль определяют будущее. Он ведёт себя так, чтобы его потомки думали о нём не хуже, чем он думает о своих предках.
«Кодекс аристократа»
Томас Лонг повернулся и пошёл было обратно к лестнице, ведущей вниз, но тут заметил ещё одну табличку, приглашающую в соседнюю комнату, отгороженную тяжёлой портьерой.
На табличке было написано: «Фотография ауры. Диагностика болезней».
Он вспомнил, как секретарь их компании рассказывала на корпоративном пикнике о том, что её ауру однажды сфотографировали, и что цвета на снимке оказались оранжево-красными и очень яркими.
Секретарша рассказывала этот случай как смешную шутку: ей тогда объяснили, что такая палитра означает сильные влечения плоти и в целом низкий уровень духовного развития.
И Томасу Лонгу вдруг захотелось узнать про свои цвета, он прошёл сквозь вельвет портьеры и оказался в небольшой студии.
Около оптического прибора на треножнике сидела девушка в толстых роговых очках, неуклюжая и некрасивая, и его внимание привлекла особенная бледность её лица.
«Вам экспресс-аурографию или детальный снимок по всем тонким телам?» – деловым тоном спросила она Томаса Лонга.
«А в чём разница?» – полюбопытствовал он.
«В цене, во времени проявки, в точности прогноза».
«Сделайте мне, пожалуйста, ту, что побыстрее, чтобы сразу посмотреть», – попросил Томас Лонг.
«Значит, экспресс. Садитесь на табуретку и смотрите в объектив. Сосредоточьтесь на чём-нибудь хорошем», – сказала девушка.
Он сел на низенькую табуретку и честно попытался сосредоточиться на чём-то хорошем.
Вспомнилось ему, однако, далеко не самое приятное начало сегодняшнего дня: странный сон и абсурдное увольнение.
Тут что-то вспыхнуло, щёлкнуло, и из аппарата вылез блестящий влагой бумажный квадрат.
Девушка взяла снимок в руки и стала его разглядывать.
Она нахмурилась – и Томас Лонг съёжился, подумав, что она увидела какие-то совсем нехорошие цвета.
«Ну, что там?» – нетерпеливо спросил он.
Она подняла на него глаза, улыбнулась:
«Давайте ещё раз попробуем. Тут брак какой-то. Сделаем детальный снимок на этот раз».
Девушка снова щёлкнула аппаратом, через какое-то время вылез фотоснимок, и, вглядевшись в него, она опять недовольно сжала губы.
«Снова что-то не то?» – предположил Томас Лонг.
«Видимо, неполадки с камерой, – пробормотала она. – Знаете что? Давайте я сяду вместо вас, а вы нажмите вот эту кнопку. Нужно проверить, работает аппарат или нет».
Он уступил посерьёзневшей девушке табуретку, а сам сел на её место и нажал кнопку.
Вспышка, щелчок – и из камеры вылез ещё один снимок.
Томас Лонг непроизвольно взглянул на него: вокруг несимпатичного лица девушки было мутное облако, переливающееся яркими оранжево-красными цветами.
Она тут же подошла к нему, взяла снимок, посмотрела на него, потом посмотрела на Томаса Лонга, потом снова на предыдущие два снимка.
«Ну как, сломалась машинка?» – поинтересовался он.
Девушка медлила с ответом, озабоченно смотрела на него.
«Я не очень понимаю, что происходит, – наконец сказала она. – Аппарат исправен. Но на ваших снимках вообще нет ауры. Вот, смотрите».
Она протянула ему два снимка, где действительно никакого мутного облака и никаких цветов не было.
«И что это значит?» – встревожился Томас Лонг.
«В моей практике такого ещё не случалось, – немного испуганно ответила она. – Дело в том, что совсем ауры нет только у мертвецов».
Томас Лонг вздрогнул.
«Неудачная шутка, вам не кажется?» – пробормотал он.
«Я видела, как у смертельно больных людей аура становится сероватой и резко уменьшается в размерах. Но чтобы совсем её не было… Нас учили, что даже и у покойников аура держится какое-то время», – продолжала она.
«Но я ведь не покойник, правда? – с горькой иронией сказал Томас Лонг. – Можете взять меня за руку и убедиться в том, что она вовсе не ледяная».
«Я всё понимаю. Простите меня. Я просто не знаю, что вам сказать. В любом случае, будьте осторожны. Возможно, вам грозит какая-то опасность», – речь девушки стала сбивчивой, торопливой, и толстые линзы её очков слегка запотели.
Томасу Лонгу показалось, что ей очень хочется, чтобы он поскорее ушёл.
«Что ж, спасибо за заботу. Надеюсь, вы не возьмёте с меня денег за столь точный диагноз?» – разочарованно спросил он.
«Нет-нет, конечно. Я понимаю. Не могли бы вы только оставить мне эти фотографии вашей ауры… Ну то есть её отсутствия. Я хочу показать их кое-кому», – попросила она.
«Делайте с ними что хотите. Только булавок в них не втыкайте!» – Томас Лонг развернулся и направился к выходу из злополучного магазина.
Аристократ не занимается торговлей. Его не интересует прибыль и коммерческая выгода вообще. При этом важно его личное неучастие в торговых отношениях, в которые могут быть вовлечены его представители, обеспечивающие его благополучие. Участие аристократа в коммерции и финансовых делах может быть оправдано в том случае, если он занимается этим не ради получения дохода, а во имя иной, более достойной цели – например, для благотворительности. Единственной материальной ценностью для аристократа обладают его собственные вещи, он воспринимает их как часть самого себя. Чужие вещи приобретают ценность, если аристократ имеет к ним какое-то отношение – или просто прикасается к ним.
«Кодекс аристократа»
Вышел из магазина – и тут же свернул в соседнюю улицу, и ноги сами завели его в другой – на этот раз большой и престижный – торговый центр.
«„Шоппинг-терапия“ – так это, кажется, теперь называется, когда идёшь за покупками, чтобы душу успокоить», – думал Томас Лонг, пытаясь понять, почему он вдруг зашёл в этот дорогой пассаж, в модные бутики.
Томас Лонг и раньше заходил в этот сверкающий торговый зал, его иногда посылали сюда в качестве консультанта по корпоративным подаркам: перед Рождеством и прочими деловыми празднествами.
И сейчас его потянуло к красивым вещам, хотелось смотреть на них, прикасаться, представлять, как однажды он, возможно, будет обладать ими.
И хотя он был в магазине, как в музее, лишь благодарным созерцателем, всё же терапия возымела своё действие.
Ему здесь было действительно хорошо, он не чувствовал и капли раздражения от того, что сам не принадлежит к классу покупателей красующихся в витринах вещей, что недостаточно богат и элитарен для этого.
Он не стеснялся своего внешнего вида, не совсем соответствующего обстановке.
На нём не было дорогой одежды, модной причёски, брезгливого взгляда и вальяжности жестов, но никто из продавцов не разглядывал его оценивающе, не попрекал, не выгонял.
Томас Лонг поднялся по изящной винтовой лестнице на третий этаж пассажа, не вполне понимая, что ему там надо.
Наверху располагался антикварный магазинчик с отделом старинных драгоценностей.
На стенах висели очень старые на вид холсты в золочёных рамах, съеденных патиной, в углах комнаты стояли стеклянные башни-витрины с утварью из дорогих металлов и камней.
В магазинчике, кроме него, был всего один посетитель, улыбчиво беседующий с продавцом у прилавка.
В руках его была золотая чаша, украшенная драгоценными камнями зелёного цвета – скорее всего, изумрудами.
Видно было, что продавец и покупатель давно знакомы, они общались по-свойски, улыбались, шутили и Томаса Лонга совсем не замечали.
Вдруг где-то в глубине служебного помещения зазвонил телефон, и продавец, извинившись, ушёл, оставив посетителей магазина без присмотра.
Томас Лонг же продолжал наблюдать за господином, державшим в руках золотую чашу.
Тот вертел её в руках, разглядывал со всех сторон, потом поднял над головой и внимательно посмотрел на дно её.
«Наверное, хочет пробу найти, в подлинности убедиться», – подумал Томас Лонг.
Но затем господин с чашей сделал нечто странное: обхватил её крепко двумя руками, прижал к животу, поднял вверх голову и закрыл глаза.
Томас Лонг затих, почти не дышал, не желая выдать своего присутствия при этом непонятном действии.
Вдруг чаша стала меняться в цвете, посветлела и как будто чуть увеличилась в размерах.
А потом и вовсе засияла спокойным холодным светом – и человек, державший её, покрылся белым, не режущим глаз свечением.
Это продолжалось несколько мгновений, после чего чаша заискрилась, будто электричеством.
Мужчина отдёрнул руки, слово ошпаренный, уронил чашу на мягкий покрытый ковром пол, попятился, опёрся о стену и начал сползать вниз по ней.
Тут Томас Лонг впервые увидел его затухающие глаза: они были неестественно синего цвета и какие-то мутные.
Томас Лонг подошёл к нему, положил чашу в свой рабочий портфель и скорее выбежал из антикварного магазина – не понимая, зачем он это делает, и не оглядываясь.
Аристократ осознаёт, что существуют силы выше его собственных – Бог и судьба. Он уважительно относится к судьбе, стремится установить диалог с ней и не испытывает её без нужды. Аристократ не совершает богохульных поступков, ибо всегда ощущает себя в божественном присутствии. Он понимает, что молчание Бога – это иллюзия, что Бог проявляет себя всегда и во всём, но человек может быть слеп и глух.
«Кодекс аристократа»
Томас Лонг шёл по улицам, шатаясь, словно пьяный, и ни о чём не думал – а придя домой, сразу упал в кровать и уснул.
Организм его был измождён впечатлениями этого дня, несмотря на довольно раннее время.
Ему снилось, что он лежит в больничной палате, вокруг него приборы, трубки, лицо стянуто дыхательной маской.
Над ним склонились две фигуры в белом, внимательно изучают и обсуждают его – и он слышит их медицинский разговор:
«Нет, об эвтаназии пока говорить рано. Конечно, состояние затянулось, но можем ли мы принимать окончательное решение на этом этапе?»
«Родственники согласны, уже подписали все необходимые бумаги…»
«Нет, не знаю. Всё-таки такая ответственность…»
«Да посмотрите, как человек мучается! Он в душе просто умоляет, чтобы поскорее всё это закончилось! Только сказать ничего не может!»
«С другой стороны, продлевать это безжизненное состояние…»
А Томас Лонг пытается крикнуть:
«Нет! Какая эвтаназия? Снимите с меня эту дурацкую маску! Я хочу жить! Мне совсем не больно, вы вдвоём что-то напутали!»
Но они не понимают его и – и уже готовят инъекцию, избавляющую от мучений такой ущербной жизни.
Почувствовав в своём теле иглу шприца, Томас Лонг просыпается…
Поначалу ему ничего не было видно, в его глазах был густой туман, но когда он совладал с реальностью, то стал воссоздавать в памяти случившееся с ним сегодня утром – хотя после сна само утро казалось уже вчерашним.
Он вспомнил про карлика и лошадь, про увольнение, про посещение мистического магазина с печальной колдуньей и странной, смертной его аурой.
И про другой мистический магазин с антиквариатом тоже вспомнил – и тут же достал из портфеля золотую чашу, поставил её на стол, сел рядом и стал размышлять.
В произошедшее верилось с трудом, столь сильное чувство ирреальности окружающего мира посетило его впервые.
Ни сверхъестественные свойства чаши, ни обнаружившаяся способность Томаса Лонга к банальному воровству, хотя бы и непроизвольному, не находили рациональных объяснений.
Томас Лонг взял чашу в руки: она была совсем лёгкая, будто сделана не из золота вовсе, а из пластика.
На дне её был выгравирован кружевной вензель с переплетёнными латинскими буквами «С» и «M».
Из чистого любопытства он поставил её на свои напольные электронные весы, при помощи которых ежедневно контролировал свой вес.
Весы стали выдавать какой-то странный набор чисел: 31, потом 41, 59, 265, дошли до максимума, позволенного электронному табло, а потом уверенно застыли на нуле.
«Что за ерунда!» – подумал растерявшийся Томас Лонг, снял с весов чашу и встал на них сам.
Весы продолжали показывать нулевую отметку.
«Ну вот, теперь и весы сломались!» – подумал он и похолодел, вспомнив про случай с фотографированием ауры.
Он поставил на весы первое что попалось на глаза – литровую бутылку виски – и цифры безошибочно показали положенные три фунта веса.
«Должно быть, эта чаша обладает каким-то магнетизмом, сверхпроводимостью, которая изменяет массу и свою, и того, кто к ней прикасается», – подумал Томас Лонг.
Внутри чаши металл был отполирован, и Томас Лонг увидел своё искривлённое отражение: его лицо выглядело длинным и вытянутым.
«Какой я, однако, нелепый…» – сказал он вслух и удивился тому, что именно таким тембром голоса говорила лошадь в его ночном полусне-полувидении.
Томас Лонг стал вглядываться в искривлённое чашей лицо и поразился тому, что деформированное золотом отражение обладает невероятным сходством с той лошадью.
У него вдруг закружилась голова, и он поскорее отставил чашу в сторону.
Он не понимал, что происходит, но точно знал, что ему делать.
Нужно было каким-то образом вернуть чашу в антикварный магазин, да так, чтобы никто не узнал о его неумышленном воровстве.
Томас Лонг решил, что следует этот вопрос хорошенько обдумать, и что лучше это сделать на свежую голову, когда он придёт в себя после утренних событий.
Он завернул чашу в полотенце и положил её в кухонный морозильник – на случай, если она вдруг захочет нагреваться и светиться, как тогда в магазине.
После этого Томас Лонг сел к компьютеру, подправил своё резюме и разослал его по разным работодателям и кадровым агентствам: аура аурой, а работу нужно было искать.
Аристократ – тот, кто осознаёт и чувствует себя аристократом. Всякий человек, вступающий на путь совершенствования по аристократическому образцу, должен быть признан аристократом. Аристократ – это не данность, а заданность. Аристократом нельзя родиться, но им можно умереть. Аристократом нельзя быть или стать по заслугам, по достижениям и результатам. Новый аристократ – это всегда внутренняя реформа, когда человек приобретает особый тип сознания, на основе которого строится его судьба и характер.
«Кодекс аристократа»
Покончив с поиском работы, Томас Лонг стал размышлять о странном истолковании своего сна, сделанном ясновидицей из магазина колониальных товаров.
Она что-то говорила про статую рыцаря на лошади на площади города и добавила, что он сам теперь – рыцарь.
Томас Лонг пожалел, что не уточнил у неё тогда, что именно она имела в виду.
И что это ещё за рыцарь? – что за романтическая метафора?
Он был уже не в том возрасте, чтобы воображать себя среди рыцарских орденов, крестовых походов, поединков и турниров.
Да, собственно, и в юношеском возрасте из всего средневекового антуража его интересовали разве что прекрасные дамы.
С другой стороны, Томас Лонг должен был честно признаться себе, что он по сути ничего не знает о мире рыцарей, кроме того, что показывают в исторических фильмах.
Ему также вспомнилось, что старуха говорила ещё про какой-то герб, что он, мол, рыцарь с гербом – фамильным, надо думать.
Но ведь гербы бывают у только древних благородных семейств, а Томас Лонг принадлежал к обыкновенному среднему классу, без земли и поместий, без длинной родословной.
Да и фамилия его, прямо скажем, не дворянская и уж, конечно, ни герба, ни девиза не заслужившая.
Впрочем, как он может быть в этом уверен? – не исключено, что в истории его семьи есть что-то любопытное, он ведь никогда специально не интересовался.
И Томас Лонг набрал телефонный номер матери, живущей сейчас в небольшом тихом городке по соседству, в получасе езды на машине.
«Я почему-то была уверена, что ты сегодня непременно позвонишь, Томас. У тебя всё в порядке?» – спросила мама.
«Да, всё в порядке, всё как обычно», – Томас Лонг решил не говорить ей про увольнение до тех пор, пока не найдёт новую работу.
«Слава Богу! Томас, ты совсем мне не звонишь!» – привычно стала жаловаться она.
«Мама, ты же знаешь, что я много работаю, пропадаю в офисе. Прихожу домой очень поздно», – оправдывался Томас Лонг.
«Нельзя же столько работать. И нельзя про мать забывать. Я тебя, между прочим, уже больше месяца не видела».
«Не обижайся. Обещаю, что на днях заеду к тебе… А сейчас я вот по какому делу звоню. Странный вопрос, конечно… Скажи, ты случайно не знаешь, не было ли у тебя или у папы в роду каких-нибудь рыцарей?» – спросил Томас Лонг.
«Господи! С чего это ты вдруг заинтересовался?» – голос мамы выдал её немалое удивление.
«Да это на работе спрашивают… Это им как будто для оформления годового отчёта надо. Или что-то в этом роде. В общем, всех сотрудников спросили, нет ли у них фамильных гербов», – Томас Лонг не знал, что ещё и придумать: не рассказывать же матери про свой визит к колдунье.
«А я уж было подумала, что в тебе голос предков проснулся…» – неожиданно сказала она после небольшой паузы.
«Прости, что ты говоришь? Плохо слышно. Какой голос предков?» – засуетился Томас Лонг.
О проекте
О подписке