Глава 19. Норадреналин или что-то еще

Ноздря брезгливо дернулась, уловив шибающую вонь спирта. Попытавшись отвернуться, я почувствовал стеснение в затекшей шее, в спине, в руках, заведенных за нее… Мои руки!

Дернув ими, я ощутил неприветливый холод металла на своих запястьях. Цепь наручников была пропущена под стальной рейкой над основанием стула, не давая возможности с него встать. Приоткрыв опухшие веки, я разглядел стоящего передо мной человека в длинном домашнем халате. В левой руке он держал бутылку с егермейстером, горлышко которой совал мне прямо под нос, а в правой был опущен шестизарядный револьвер. Глаза его слегка косили врозь.

– Ну? – поинтересовался он. – Как аромат, что скажешь?

Из моего горла вырвался сип, связки ожгло болью.

– Тысяча девятьсот семьдесят шестой год, – гордо произнес он и хлебнул прямо из бутылки. Скривившись и взревев от удовольствия, добавил. – Боже… Я помню этот год… Тяжелые были времена… Только основывал свой бизнес… Одногодка, да…

Еле ворочая глазами, я осмотрел помещение. Просторный зал, заставленный дорогостоящим, но безвкусно подобранным имуществом. Томно-малиновый цвет обоев создавал в периферии моего обзора иллюзию залитого кровью лица. С кричащим бахвальством нависала со стены медвежья пасть, раскрытая в беззвучном и навсегда застывшем крике.

Напротив меня, в углу возле двери, на нецелесообразно роскошном диване с позолоченными и декоративно выточенными подлокотниками небрежно развалились кряжистые мужички в спортивных костюмах. Справа же, ближе ко мне, облокотившись на длинный шифоньер, скучал тучный амбал с широким тупым носом.

Тот, что разговаривал со мной, производил здесь впечатление самого старшего и главного, что подтверждалось как его наплевательским прикидом, так и сединой во всклокоченных волосах. Под его носом угадывались пятна беловатой пыли. По-видимому, это и был тот самый Кларет.

– Сбыт огнестрела, затем… потом… потом, – его лицо исказилось, глаза зажмурились, он прижал бутылку к виску, будто у него началась мигрень. Нависла пауза.

– Бизнес! – выкрикнул он, наконец, как на викторине. – Да! Бизнес, мать его… Все нормальные идут в бизнес… И этот, как его… Букмекерство! Да ведь это невинная сфера, безобиднее только стрижка газона, – возмущенно забубнил Кларет, поставив бутыль на столик в центре зала. – Никого не насилуем… Не притесняем! Вот хоть бы раз, – неожиданно взгорячился он, поднеся к моему лицу сомкнутые пальцы. – Хоть раз бы тронул кого пальцем. Хоть раз бы кого… Раз бы тронул кого… Хоть раз бы тронул кого па… – его взгляд снова остановился, а голова закачалась в такт слышимой только ему песни. – Раз бы кого… Хоть раз бы кого… Хоть раз бы тронул кого па… Ац!

Хлопнув рукой с зажатым револьвером по той, что держал у моего лица, он крутанулся на каблуках и энергично притопнул ногой туда-сюда, будто неожиданно оказался на танцполе.

– С ума сойти, видали? – с ошалевшим лицом обратился он ко всем, – это вообще как?!

Сидевшие на диване осторожно перекинулись взглядами.

– И додумался же, твою мать, не думать, – Кларет рассеянно уселся на столик рядом с бутылкой. – Не думать… Додумался… об этом… Вот, что я хотел сказать! – он махнул револьвером в сторону сидящих, что тут же напряженно вжались в диван. – Что я хотел сказать?

– Вы додумались, – сглотнув, подал голос один из мужичков. – Не думать об этом…

– Да! – воскликнул Кларет. Вскочив со столика, он склонился надо мной, дыша едким перегаром. – Так вы что, спрашиваю… Не можете угомониться, да? Какого черта роете под нас, а… – он порывисто схватил увесистую бутыль за горлышко и нанес удар бутылкой наискось по моей щеке. Половина лица взорвалось болью и занемела.

Ох, тварь, что бы я сейчас с тобой тут сделал, будь в порядке мое новообразование в двигательной коре…

Кларет еще хлебнул егермейстера и, запрокинув голову, оглушительно рыгнул. Затем стал неторопливо вышагивать вокруг столика, покачивая головой, как если бы разминал шею перед поединком.

– Вы не того поймали. У ваших людей сыграла паранойя, – зло прохрипел я. – Мало ли кто на кого смотрит. Разве я похож на разведчика?

– Ты? – его глаза округлились, тут же закатились, и он встряхнул головой. – Не… Нет, ты что… Такого сопляка никто и не заподозрит…

– Бред, – сдержанно процедил я, настраиваясь на психотерапевтический лад. – Вы готовы спихнуть свои подозрения на кого угодно, лишь бы поскорее испытать облегчение от якобы разрешившейся проблемы, что не давала вам спокойно жить. Я вас понимаю. Но все же я не тот, кого вы пытаетесь поймать. Вы только зря тратите на меня время.

У Кларета отпала челюсть.

– Нет, ты видел? – обомлевшим голосом он бросил через плечо сидящим на диване. – Ты видел, как языком чешет, а? Это ж вообще все объясняет.

– Я почти поверил, – одобрительно прогудел громила у шифоньера. – Заливает тут, ты смотри-ка…

Зал наполнился гулом грубых насмешек.

– …видите только то, что хотите увидеть…

– А давайте-ка дружненько заткнемся! – рявкнул Кларет. Беспечное выражение лица сменилось на безжалостную гримасу. – Сейчас ты либо говоришь мне, ничего не упуская, что вы там готовите для нас, либо…

Его пальцы на рукоятке револьвера побелели, а рука затряслась.

– Я пришел в клуб потанцевать и… – начал я, но тут Кларет с размаху жестоко ударил мне кулаком в лицо. Жалко хрустнули кости носа. Голова от удара мотнулась, потянув вслед за собой тело, отчего стул опрокинулся назад. Упав, я вдобавок приложился затылком своей многострадальной головы об пол, а руки грубо отдавило спинкой стула.

Я почувствовал, как в носоглотку стягивается струйка крови. Закашлялся, опасаясь задохнуться. Присутствующие улюлюкали и заливались скотским смехом. На какой-то момент мне показалось, что кровь самопроизвольно отступила обратно в устье носа, обеспечив проходимость дыхательным путям.

Кларет схватил меня за волосы и, чуть не сорвав скальп, вернул вместе со стулом в сидячее положение.

– Ты как? – с пугающе искренней участливостью поинтересовался он. – В порядке?

Нет, я явно был не в порядке. Нечеловеческая ненависть клокотала внутри меня, грозясь разорвать сдерживающий кокон плоти. В мой нос снова прилетел удар, но в этот раз кулаком свежего, очищенного от алкогольного амбре воздуха. Контроль над материей, по неизвестным мне причинам, возвращался.

– А знаешь… – начал Кларет, задумавшись над чем-то. Его большой палец медленно взвел курок на револьвере. – Я вот что решил… Не хочу с тобой возиться, понял? Так и передай им… Что тут еще сказать, – он направил дуло мне в висок. – Не ту работу выбрал ты, салага.

Остальные напряженно замерли, амбал справа отвернулся. Я глянул горящими ненавистью глазами поверх дула револьвера:

– А ты – не ту мишень.

Глаза Кларета недоверчиво округлились. Револьвер, зажатый в его кисти, стал мелко подрагивать. Тот дернул рукой, но она будто приклеилась к пистолету и чуть ли не самому клочку пространства, в котором он его держал. Выглядело это крайне неправдоподобно. Его кисть будто застряла в тисках, а пальцы ни в какую не хотели разжимать рукоять оружия.

Внезапно пистолет круто развернулся дулом к самому стрелку. Развернулся столь резко, что его кисть, хрустнув, как сочное яблоко, вывихнулась. Но пальцы при этом не разжались, так как теперь составляющая их материя принадлежала моей воле, и потому я их крепко держал сомкнутыми на рукоятке, даже несмотря на их неестественный перегиб. Одновременно с этим неслышно хлопнули сухожилия в предплечье.

Кларет страшно закричал, в ужасе обхватив второй рукой не слушавшееся его предплечье. По комнате пронесся недоуменный возглас – мужички взволнованно подскочили со своего дивана, не зная, как это все воспринимать. Палец, лежащий на спусковом крючке, в последнем усилии согнулся, порвав удерживающую его нить сухожилия. Оглушительно грянул выстрел, оборвав все непрекращающийся вопль стрелка. Голова Кларета разлетелась на куски, похожие на не до конца обглоданные корки от арбуза.

Ряды подпружиненных штифтов в замковом механизме наручников разом поджались, каждый до упора своего собственного гнезда. Цилиндры синхронно повернулись по часовой стрелке, и браслеты безропотно соскользнули с моих запястий.

Оставшиеся в комнате уже успели оклематься от секундного замешательства. Руки тех двух, что стояли возле дивана, метнулись за оружием в карман, а амбал справа выхватил из ворота своей кожанки ножик.

Взмах! Столик из тяжелого дуба отбросило, словно от взрыва, прямо навстречу уже успевшим выстрелить обидчикам. Приняв все до одной пули, столик с грохотом разлетелся об стену, размозжив грудные клетки и головы стрелявших.

Взмах! И дернувшегося ко мне амбала с силой впечатало в сервант.

Разбив собой почти все стеклянные полки и посуду, он, оглушенный и с застрявшими в нем осколками, вывалился обратно, но устоял, покачиваясь на подгибающихся ногах и пытаясь нащупать меня непонимающим взглядом.

Взмах! Я обрушил на него весь шифоньер. Со сдавленным криком громила исчез под грудой увесистых обломков.

По коридору ко мне уже спешили трое. Дождавшись, когда один из них подбежит к самой двери, я гневно выбросил вперед ладонь, отдавая не подлежащий обсуждению приказ открыться.

Толстая дверь врезалась и сломалась надвое о лоб подбежавшего к ней первым. Тот, рефлекторно схватился за провалившийся в затылок лоб и безобидным мешком осел на ковер.

Следом, в открывшийся проем, влетел второй, но замер на полушаге с заевшей в локте рукой, как робот, у которого неожиданно сели батарейки. Только выпученные глаза сохранили движение – они сместились на стоявшего посреди разгромленной комнаты человека с окровавленным лицом и сверкающим взором.

Человек резко зачерпнул ладонью воздух, будто рассеивая дым, и тут же за этим последовала ужасающая боль. Грудная клетка ввалилась внутрь, руки, сломанные и вывихнутые, поджались к телу, а голова, хрустнув в шее, прильнула виском к опавшему плечу. Ужасно смятый, словно пустая жестяная банка из-под газировки, он завалился на край дверного проема и стал по нему медленно съезжать.

В мозгах полыхнуло усталостью. Я чувствовал себя так, будто после умственно напряженного рабочего дня меня разбудили посреди ночи и выпроводили на работу снова.

Встряхнувшись и оттолкнув с дороги все еще стоявший труп, я выскочил из гостиной и, не дав опомниться третьему, что было сил вдарил ему кулаком в лицо. Того отшвырнуло вслед за своей же бритой и вывихнутой головой к стене, как тряпичную куклу, а моя кисть захлебнулась болью.

Черт, – мысленно крикнул я, охватив второй рукой кричащее запястье. – Вот это боль! Вот это сила. Священная норадреналиновая^[1] ярость или что-то еще…

Не успев додумать, я обернулся. На меня, с обезумевшим взглядом и бильярдным кием в замахнувшейся руке, бежал рябой. Поднырнув под его чересчур размашистый удар кием, я оказался позади него и той же рукой нанес ему фатальный удар прямо в хребет. Рука провалилась в тело, словно в льняной мешок, набитый хворостом. Его позвоночник переломился, и он, согнувшись в туловище пополам, как несовершеннолетняя художественная гимнастка, безмолвно кувыркнулся мне под ноги.