Я с воодушевлением подскочил с кровати, и начал собираться. Мой гардероб был очень скудный, поэтому выбор пал на толстовке с капюшоном, чей сливающийся с тенью бордовый цвет отлично дополнял потертые и выцветшие джинсы.
Это, конечно, не героическое трико с олицетворяющей меня эмблемой в центре паха, – усмехнулся я про себя, зашнуровывая ботинки. – Но для экспериментальной вылазки вполне подойдет.
– Ты куда?
Дернувшись от неожиданности, я оглянулся. В дверях второй комнаты стоял сосед.
– Куда? – повторил он и, неумело улыбнувшись, добавил: – Ведь все уже закрыто. Ты же в магазин?
– Да, – невнятно буркнул я. – Я пойду в круглосуточный.
– Тогда мог бы и сахар прихватить?
– Не вопрос, – отозвался я и поплелся к холодильнику – оценить, что необходимо в нем восполнить.
Почти все отсеки были забиты новыми, разномастными контейнерами соседа. Теперь он не скупился ни на что. И уж тем более на контейнеры для пищи, которыми он наверняка хотел предотвратить это непонятное, преждевременное разложение пищи. В очередной раз я мельком опробовал их на свой алиеноцептивный зуб и снова невольно подивился. Некоторые из них и впрямь были склепаны добротно, ни одна бактерия сама по себе не просочится. Сама по себе.
Хорошая попытка, – с мрачным весельем подумал я. – Но все равно мимо.
Простояв еще с минуту перед открытым холодильником, я захлопнул дверцу. Все равно есть я не хотел. Но видимость инспекции необходимо было создать хотя бы для того, чтобы в голове соседа не возникало лишних вопросов.
Выйдя из подъезда и накинув капюшон, я неторопливо направился к своему любимому магазину. Новый дешевенький телефон, выпорхнувший из подземного перехода у перекупщика прямо ко мне в руки на замену конфискованному Айсбергом, я решил с собой не брать, так как, вероятно, он будет мне только мешать. На улице становилось все темнее, люди практически не попадались. Затихал ветер. Даже на мою походку сказывалась эта убаюкивающая и, в то же время, настораживающая атмосфера – шаги становились вкрадчивыми, кошачьими, а сам я весь превратился в слух.
Во всех дворах, что попадались по пути, было на удивление спокойно. Соседние же я поленился обходить, тем более что никакой людской активности там не ощущалось. В алиеноцептивном поле царил штиль.
Но подойдя ближе к центру города, я, наконец, стал улавливать эхо от выкриков местных пьяных свор.
Бредя вдоль спящей автомагистрали, я косился из-под капюшона через дорогу на разгуливающие компании молодых и не очень людей. Все они были навеселе, вели себя раскрепощенно, порою даже непристойно, но послойное сканирование их одежды, карманов, состояния тела и настроения мозгов показывало, что они относительно безобидны. Максимум, что можно было от них ждать, это перестрелка бранью и давление на психику слабонервных. Встречались и одиночные, надувшиеся пива экземпляры, которые шли молча и вразвалку, глядя встречным прямо в глаза, в надежде, что те дадут им повод крепко подраться.
Их страдающий от интоксикации алкоголем мозг – по их субъективным ощущениям, наоборот им освеженный, – утрачивал все смирительные и сдерживающие факторы поведения, оставляя лишь оголенный, застывший в похотливой позе, драчливый инстинкт. Благо, что хоть оставались некоторые понятия о логическом обосновании своих действий, и это единственное, что удерживало их от откровенного буянства, не требующего для своего высвобождения предлогов и весомых причин.
С другой стороны, сейчас я был немногим лучше них. Опьяненный, в свою очередь, чувством собственного превосходства над обычными людьми, я точно так же шел и выискивал себе повод. И было бы точно таким же натянутым предлогом с моей стороны использовать в качестве мишеней мужиков, что бродили и всем своим видом клянчили повод для драки. А потому их я, хоть и скрепя зубами, брезгливо обходил стороной.
До магазина оставался всего один квартал, а мне по-прежнему так никто и не попался. Откуда же под утро выходит столько сводок новостей о поножовщине и перестрелках, где гибнут ни в чем неповинные люди? Я уже было махнул рукой на эту затею, как в поле зрения возникли они.
Трое невысоких, но плотно сбитых мужчин с неприветливыми лицами шли в сторону местного ночного клуба. Их походка была сдержанной, невызывающей, торопливой, можно даже сказать, целенаправленной. Руки они держали в карманах, а глаза бегло и воровато озирались по сторонам. Изредка они обменивались негромкими репликами между собой, но что мне показалось особо подозрительным, так это особенности их желеобразной субстанции. У двух из них нижняя часть фронтальной зоны мозга – она же орбитофронтальная кора – светилась как-то иначе, не так, как я привык видеть у подавляющего большинства людей. Насколько мне было известно, именно она позволяла ощущать ржаво-металлический привкус предположительных последствий в случае, если человека охватывало зло и противозаконные намерения. Также мне не понравился размер их миндалевидного тела – у всех троих оно было крохотным и недоразвитым, что с большой точностью позволяло мне предположить о врожденном хладнокровии его носителей. Эти люди были психопатами. В их мозгах отсутствовал барьер сопереживания, и наверняка им была неведома мораль. И они явно куда-то торопились. В их головах был сформирован некий план.
Не поднимая голову вверх, я ловко увернулся от сигаретного окурка. В тот же момент где-то наверху, в верхних этажах послышался звон разбивающегося стекла и сдавленный крик. Кажется, это балконное окошко без видимых причин вдруг закрылась, разбившись о лоб невоспитанного курильщика…
Тем временем я уже обогнул угол дома и продолжал следовать за этими людьми.
Да, так и есть. Психопаты направлялись прямиком в клуб. Они скрылись за дверью цокольного этажа, но заходить следом я не торопился. Я ждал, пока охранник осмотрит их и одобрит пропуск. Главное правило преследователя – не попадайся преследуемому на глаза более одного раза. Выждав с минуту, я зашел.
– Сколько лет? – бесцветным голосом спросил громила на лестничном пролете.
– Двадцать два, – ровно ответил я, позволяя тому пробежаться ладонями по моей одежде.
– Выглядишь младше, – нагрубил он, но все же сдвинулся с прохода.
Ничего не ответив, я молча толкнул дверь в клуб. И тут же скривился от ударных волн здешней музыки. Да и музыкой это язык не поворачивался назвать. С моей вывернутой наизнанку точки зрения, выглядело это весьма слуходробительно – акустическое цунами, вместо того чтобы ласково обволакивать людей, врезалось в них, разбрызгиваясь, словно о скалы.
Вообще, сама по себе музыка – это не игра на барабанах, клавишах и струнах. Это игра на личных ассоциативных образах в мозгу слушателя. Чем распространеннее и понятнее была азбука оперируемыми ассоциативными образами в голове музыканта, тем больше шансов у него было заполучить успех на эстраде для ширпотреба. И наоборот, чем проще был арсенал звуковых ассоциаций у слушателя, тем легче ему было угодить.
Но то, что мне довелось увидеть здесь, уже никак не относилось к игре на ассоциациях. Тягучий и буквально расшатывающий материю инфразвук – в данном случае именуемый басами – разрушал всю нервную систему присутствующих, отчего те входили в так называемый транс. Но разумеется, этот транс был результатом обширных сбоев в системе восприятия, отчего мозги попросту начинали плыть. Дешевенький кайф, стоящий в одном ряду с занюхиванием клея.
Как уже можно было догадаться, клубные вечеринки я не переносил. В один миг облачившись в акустические доспехи, я стал неторопливо пробираться среди брыкающихся людей на танцполе. Это было очень непривычным ощущением – проталкиваться среди людей, вне всякого сомнения, шумящих и плещущихся в бассейне, заполненном инфразвуком, но при этом не слышать ничего. Как если бы все это происходило под водой, и максимум, что можно было услышать – это словно бы елозящие по мокрому стеклу огромные тряпки.
Внезапно меня кто-то дернул за плечо.
– Браток! Ты что, не слышишь меня, что ли?! – хамовато протянул какой-то доходяга, нагло осматривая меня. – Я тебя спрашиваю…
Не дослушав, я дернул плечом, стряхивая его руку, и стал протискиваться дальше, опасаясь забыть и утерять из виду памятный эскиз тел тех троих.
– Слышь, браток, кому говорю?! – возмутилось быдло, снова цепляясь за мое плечо.
Я повернулся к нему с перекошенным лицом и сделал хватательный жест навстречу его грудной клетке. Воздух с резким свистом вырвался из его рта и носа.
– Я не браток тебе, сука, – отчетливо прошипел я прямо в его сипящее лицо. Разжав его скукоженные до предела легкие, я поспешно нырнул в толпу, чтобы не навлекать на себя внимание рядом с судорожно откашливающимся парнем. Но, судя по всему, этого никто даже и не заметил.
Наконец, я учуял знакомую фигуру в конце зала. Пробравшись ближе, чтобы опознать зрительно, я чуть не натолкнулся на две другие. Они заказали себе у барной стойки три бутылки пива и ушли к своему товарищу.
Оценив обстановку, я решил, что наблюдать за ними, не вызывая при этом подозрений, будет проще всего именно у барной стойки. Тем более что возле нее сидела откровенно разодетая женщина. По-видимому, местная стриптизерша, коротающая перерыв. Она свысока поглядывала на мужчин в зале, а некоторых одаривала располагающей улыбкой.
Я глянул в полоску зеркала за спиной бармена, отыскал взглядом себя. Моя небрежно всклокоченная шевелюра в самом деле выглядела как-то по-подростковому, наверняка поэтому охранник у входа усомнился в моих словах.
Неожиданно волосы на моей голове зашевелились – змеясь и извиваясь, они сформировывались в укладку. Наконец, они замерли в хоть и благовидном, но довольно-таки противоестественном виде, как если бы были зафиксированы литрами лака, воска или геля. Но при всем этом моя прическа не отсвечивала фальшивым глянцем, как это бывало у фотомоделей или слащавых щеголей. Ненатуральная натуральность – вот на что это было похоже. Профессиональный парадокс в глазах искушенных в парикмахерском искусстве. Таковой эта женщина, надеюсь, не являлась. Хотя… пусть даже и так. Тем проще будет найти тему для разговора…
Сев на табурет рядом со стриптизершей, я стал невозмутимо разглядывать клочок пространства между ней и теми подозрительными мужиками. Стриптизерша бросила на меня роковой взгляд, затем он опустился на мою одежду, и на ее губы тут же наползла умилительно-снисходительная усмешка.
– Не пойму, это тоже часть твоего выступления или это ты просто так красиво сидишь? – поинтересовался я.
Польщенно улыбнувшись, она закинула локоть на стойку и подперла ладонью свой висок. Водопад сожженных перекисью патл растекся по ее холеному предплечью, ниспадая до самого подножия белоснежной впадины локтя. Невольно засмотревшись, я спохватился, что изменяю своему первоначальному плану.
– Если начну манерно оттопыривать мизинец, когда пью, то считай, что выступаю, – наконец томно прошелестела она, изящно пригубив из трубочки в стоящем рядом с ней бокале. – От такого зрелища мне заказывают все новые и новые коктейли, лишь бы не прекращала…
– Здорово ты владеешь своим мизинцем, – одобрил я. – Но знала бы ты, что я могу, оттопырив палец…
– Это про какой палец идет речь? – со смешком округлив глаза, она кивнула куда-то в район моего пояса. – Уж не про этот ли?
– Нет, не про этот, – мотнул головой я и подергал мизинцем так, будто играл им на струне гитары, и одновременно с этим, в такт движениям моего пальца, ей в лицо полетели брызги из ее же бокала.
– Это что за фокус? – отдернулась она.
– Это не фокус.
– Ну-ну, – неуверенно выдавила она. Ее лицо утратило весь лоск и обаяние, теперь она смотрела на меня настороженно. – А с ним так можешь? – то ли в шутку, то ли всерьез она кивнула в сторону бармена.
Оглянувшись через плечо и поймав на себе выжидающий взгляд бармена, я серьезным голосом ответил:
– Разумеется, могу, – тем же движением пальца поманил его к себе. Недовольно сверкнув глазами, он направился к нам. – Вот видишь.
– Нет, не так, – уточнила она. – Ты что ли как-то заранее спланировал свой трюк?
Не успел я ответить, как подошел бармен.
– Что будем пить?
– Она хочет коктейля, – распорядился я. На лицо стриптизерши набежала довольная ухмылка. Наградив меня холодным прищуром, она пригубила глоток только что приготовленного для нее напитка.
О проекте
О подписке