Мимо в припрыжку пробежал Аслан Джавхаев, напевая незамысловатую блатную песню про город Грозный. Прошло уже три месяца после стычки с Джавхаевым. Вагон с солью они тогда разгрузили в срок. Солдаты после той ночи не сдружились, но друг друга терпели и больше не конфликтовали. Игорь не услышал, чем же закончилась песенка, раздались команды: «Равняйсь! Смирно!» Повернув голову, он увидел довольное лицо сержанта Кирилова с раскрасневшимися от ветра щеками. Сегодня Завьялову предстояло заступить с этим сержантом в наряд на КПП.

Стемнело рано, Игорь бродил за КПП по хрустящим под ногами опавшим листьям. Изредка ветер подхватывал усохший лист и переносил на асфальтовую дорожку. Солдат выпадал из задумчивости и вспоминал, что утром до прихода офицеров нужно будет эти листья смести.

Поздняя осень стояла над миром.

Через неделю грянут морозы.

Листья с деревьев давно облетели.

Люди в домах своих теплых уснули.

Завьялов нырнул на проходную КПП. Достал из нагрудного кармана блокнот и мелкими буквами записал четверостишье. Согревшись, он снова вышел на улицу, подыскивая в уме слова для продолжения стихотворения.

– Привет, солдатик.

– Здравствуйте, – почему-то на «вы» отозвался Игорь.

Возле проходной стояли две девушки с велосипедами.

– Какой смешной солдатик, – засмеялась одна из девушек.

– В первый раз его вижу, – откликнулась другая, голосом похожим на колокольчик. – А нас тут многие знают, солдатик, так что пропускай.

Завьялов не понял, кто их знает, к кому они приехали, но послушно распахнул дверь на проходную.

– Армия спасения прибыла, – радостно встретил девчонок сержант Кирилов, схватив ближайшую из них за талию.

При свете лампочки Завьялов рассмотрел девушек. Они обе были маленького роста, в руках у Кирилова была плотней и смазливей, другая, стоявшая в сторонке, совсем худенькая востроносая девчушка в ветровке казалась еще подростком.

– Кирюша, познакомь нас со своим солдатиком, – сказала вырвавшаяся из объятий сержанта девушка.

– Это боец Завьялов, прославившийся при защите своих штанов. А это, рядовой, – сержант специально выделил слово рядовой, чтобы подчеркнуть свое более высокое положение, – дамы полусвета, Оля и Люба из колхоза «Заветы Ильича».

– Боец Завьялов, угостите сигареткой, – жеманно попросила бойкая Оля. – А то в наше сельпо курево больше не завозят.

Девушка дотронулась до руки Игоря, и от этого прикосновения по телу солдата побежали сладострастные мурашки.

– Рядовой Завьялов не курит, он спортсмен, – усмехнулся Кирилов и снова схватил Ольгу за талию. – А у меня сигарет нет, только «Беломор».

– На безрыбье и рак рыба. Дай хоть папироску, а то ушки пухнут.

Девушки расселись на стульях и, даже не закашлявшись, затянулись крепкими папиросами.

– Завьялов, звони в роту и вызови сюда сержантов Козленко и Вострикова. И скажи, чтобы глянули, где находится дежурный по части и помдеж.

Игорь только успел положить трубку, а Козленко и Востриков уже в припрыжку мчались через плац.

– Пошли с нами, шалава, – сказал Козленко и, схватив Олю за руку, потащил в комнату отдыха.

– А ты что теряешься, Кирюха, оприходуй Любку! – крикнул Востриков, направляясь вслед за Козленко.

– Я, Острый, на таких шалашовок не зарюсь.

Про себя Кирилов к этим словам добавил, что он не помоечный кот, чтобы на отбросы кидаться, но вслух говорить не стал. Летом во время шефской помощи соседнему колхозу он познакомился с дородной тридцатилетней дояркой и теперь два раза в неделю бегал за восемь верст на ночь в самоволку. К демобилизации из него, видно, должен был получиться чемпион части по бегу на длинные дистанции. На товарищей Кирилов теперь смотрел с нескрываемым превосходством, а в душе даже презирал их.

Из-за стенки вскоре раздался скрип кровати и Олины стоны.

– Во, Козлик старается, сейчас они вдвоем ее так отдрючат, – шепнул Игорю на ухо Кирилов. – Что ты время тянешь, тащи Любаню в комнату для гостей.

Возбужденный Завьялов замялся. Он был немного застенчив в отношениях с девушками. Притом раньше он общался только с приличными, а как вести себя с неприличными вообще понятия не имел.

– Люба, боец Завьялов ваш лучший друг, пройдите с ним в комнату для гостей, – ехидно произнес сержант. – Он вам хочет поведать что-то очень интересное.

Люба хмыкнула и скрылась за дверью.

– Что ты жмешься, Завьялов, как красная девица, не в бирюльки же играть, эта Любка приперлась сюда на ночь глядя, – подтолкнул Игоря в спину Кирилов.

В комнате для гостей койки не было, посередине стоял большой стол, вокруг которого располагалось несколько стульев, на стене висела большая карта Приволжского военного округа.

– Раздевайся, – хриплым голосом произнес Завьялов и выключил свет.

В комнате воцарился серебристый полумрак от светившей в окно неполной луны. Сердце Игоря колотилось с удвоенной силой, в горле пересохло, на лбу выступил пот. Он приблизился к девушке, от нее пахло табачным дымом и дешевыми духами.

– Раздевайся, – повторил солдат, видя, что девушка даже не пошевелилась.

– А я с тобой не хочу. Ты мне не нравишься, – отозвалась из полутьмы Люба.

Игорь поначалу сделал шаг назад, но врезавшиеся в память слова Кирилова, что девушки приехали на КПП не просто так, толкнули его вперед.

– Раздевайся!

– Я не буду с тобой, сопляк!

Люба больше любила горячих кавказских парней. Те бы уже давно надавали ей затрещин и повалили на пол. В тринадцать лет ее впервые изнасиловали купавшиеся на речке пацаны, и теперь Люба воспринимала любовь именно так: отказ, боль, соитие.

Слова Любы задели Игоря. Значит, с Козленко или Востриковым она бы была, а с ним нет. Одним движением он подмял девушку под себя, и они оказались на полу. Задрав юбку, солдат попытался стащить с Любки трусы, но девушка, ухватилась за них двумя руками. Все попытки разжать цепкие девичьи кулачки Завьялову не удавались. Девушка с задранной юбкой и солдат с полуспущенными штанами катались по полу, а Кирилову, прижавшемуся ухом к двери, казалось, что там происходит что-то потрясающее. Наконец, Игорь додумался перевернуть девушку на живот и стянуть с нее трусы. Худенькая, маленькая задранная попочка подействовала на очень возбудившегося солдата как палец, давящий на курок автомата. Он успел только ткнуться наугад в оголившуюся девичью промежность и тут же излился мощными толчками, выбрасывая потоки так и не узнавшего женщины семени.

Завьялов натянул штаны и выскочил из комнаты. Ему было стыдно, что он фактически так и не расстался со своей девственностью. За дверью уже стоял ефрейтор Камобеков, знавший особенности Любиного характера и почесывающий кулак.

– Ну как, Завьялов, понравилось? – ухмыляясь, спросил Кирилов. – Пойди проссысь, а то неизвестно с кем эта Любка до тебя кувыркалась.

Игорь вышел на свежий воздух. Тело еще поламывало от приятных ощущений. На другой стороне плаца возле складов показалась фигура дежурного по части, осматривающего замки и пломбы на дверях. Завьялов, поспешив справить малую нужду, вернулся на КПП.

– Товарищ сержант, там дежурный по части на плацу.

– Так, лупанарий закрывается! – закричал Кирилов, молотя кулаком в дверь комнаты отдыха.

Высунувшийся оттуда потный, раскрасневшийся Козленко прохрипел:

– Ты что, Кирюха, обнаглел! Мы Ольку только по второму кругу вертолетом пустили.

– Капитан Мыльников рядом бродит, тоску наводит. Одевайтесь быстро и уматывайте с КПП. Я за вас десять суток на гауптвахте отсиживать не собираюсь.

Козленко скрылся, скрип кровати и стоны в комнате отдыха прекратились.

– Ефрейтор, ты тоже вали отсюда! – крикнул Кирилов, войдя во вторую комнату.

Через пять минут на КПП остался только наряд. Девчата покатили велосипеды к ближайшему леску, рядом с ними шли разухабистые сержанты, за ними, одеваясь на ходу, бежал ефрейтор.

– Сколько же лет этой Любке? – спросил Игорь у сержанта. – Она хоть совершеннолетняя?

– Не бойся, лет ей побольше, чем тебе. Я в паспорт, конечно, не заглядывал, но Олька говорила, что ей двадцать. Она просто выглядит так: ручки как спички, ножки как палки и жопа с кулачек, дефективная, наверно.

Кирилову вспомнилась дородная доярка с обвисшими, как вымя, сиськами и огромным задом. Ему захотелось в ее жаркую постель возле печки. На минуту он замечтался и не заметил дежурного по части.

– Сержант, почему в комнате для гостей бардак, стулья раскиданы, – заговорил скрипучим голосом, выросший будто из-под земли капитан Мыльников. – Рядовой Завьялов, быстро наводить порядок.

Рассвет только готовился вынырнуть с востока, сквозь бегущие облака просвечивались яркие звезды. Игорь сметал метлой листья с дорожки, ведущей к КПП. Издалека на опушке леса возле шоссе он увидел тени, это два сержанта и ефрейтор прощались со вчерашними девчатами. Завьялову стало противно от воспоминания, что вчера он участвовал в какой-то собачьей свадьбе. С нескрываемым отвращением солдат посмотрел на возвращающихся замерзших, измазанных грязью сослуживцев, со святящимися от самодовольства лицами и отвернулся.

– Завьялов, говорят, тебе Любка вчера понравилась! – заржал как жеребец проходивший мимо Козленко. – Придется тебе на ней жениться!

От этого напоминания Игорю сделалось еще противней. Он был еще молод и не знал, что обычно подобные женщины вьются возле мест, где находятся множество изголодавшихся по женскому телу мужчин, и тут никто не виноват, каждый получил, чего желал.

За окном кружились редкие пушистые снежинки. Вторая рота в полном составе находилась в учебном классе. Политзанятия проводил замполит части подполковник Гнедко.

– Цель агентов мирового империализма посеять в умах наших граждан недоверие и нелюбовь к собственной стране. Вот, например, открываем журнал «Огонек» под редакцией пресловутого Коротича. Читаем, плохие большевистские комиссары расстреливали белых офицеров и спускали их тела под лед. Переворачиваем страницу, другая статья: плохие сотрудники НКВД сажали в тюрьмы и расстреливали хороших комиссаров, которые двадцать лет назад убивали хороших белых офицеров. Что у нас получается, получается парадокс. Если мы будем всей страной заниматься подобным историческим самоедством, то нам останется только взять всем дружно и повеситься. Берем другой журнал, статья «БАМ – дорога в никуда». Как это так в никуда, если вдоль Байкало-Амурской магистрали находятся сотни месторождений полезных ископаемых.

Подполковник попал в армию лейтенантом сроком на один год после окончания географического факультета университета, да так там и остался. Но ему всегда хотелось на политинформации провести урок географии.

– Сейчас телевидение, газеты и журналы трубят на все лады, что нам не нужны атомные и гидроэлектростанции, хотя во всем мире известно, что это самые дешевые источники электроэнергии, что вся наша промышленность и сельское хозяйство не выгодно и убыточно. Конечно, у нас в стране есть недостатки и их необходимо искоренять, но не ругать же все подряд так огульно.

Игорь смотрел в окно на падающие снежинки и был очень далек от речи подполковника. Он вспоминал, что дома в середине ноября еще тепло, а не стоит трескучий десятиградусный мороз, вспоминал, что Оля и Люба больше не приходили во время его дежурств на КПП.

– Рядовой Завьялов, встать, – раздалась над его ухом команда Гнедко. – Хватит считать ворон на плацу, лучше покажите на карте, где находятся горячие точки?

Игоря нисколько не смутил подобный вопрос, и он, взяв указку, скороговоркой ответил:

– Нагорный Карабах, прибалтийские республики, среднеазиатские республики.

– А теперь ответьте, рядовой, на такой вопрос, откуда взялись эти горячие точки?

Этот вопрос уже поставил солдата в тупик, и он только заморгал длинными ресницами.

– Ну же, Завьялов, объясните, жили себе люди, не тужили, вместе хлеб сеяли, дома строили, детей растили, а теперь режут друг друга, стреляют, выселяют из собственных домов. Не знаете? Тогда я объясню, – пухлое, обычно вялое лицо Гнедко загорелось каким-то внутренним огнем, а руки сами собой принялись жестикулировать. – Просто в стране перестали действовать наши советские законы. Так называемая демократизация обернулась вседозволенностью. В республиках появились всевозможные национальные фронты, призывающие к неповиновению и выходу из Союза Советских Социалистических Республик. Значит так, называемые горячие точки есть не что иное, как очаги беззакония, анархии и мятежа. – Вам ясно, рядовой Завьялов? Повторите мои последние слова.

– Горячие точки есть очаги беззакония, анархии и мятежа.

– Правильно, Завьялов, садитесь. А о том, что нужно делать, чтобы горячие точки исчезли и больше не возникали, я вам расскажу на следующем политзанятии.

Учебные полгода уже закончились, и солдаты ждали, что их вот-вот разошлют по ракетным полкам, но неожиданно пришел приказ министра обороны оставить всех солдат в части еще на полгода для подготовки из них сержантского состава. В роты между тем начало прибывать молодое пополнение. В холле и коридоре появились двухъярусные кровати. В декабре месяце личный состав в/ч 223 достиг тысячи человек.

До Нового 1991 года оставалось всего несколько дней. Плац как всегда на утреннем разводе был заполнен шеренгами солдат. Стоявший на левом фланге своего взвода Завьялов, выполняя команду смирно, наблюдал за тем, как начальник штаба, смешно подпрыгивая на коротких ножках, несся с докладом к полковнику Ховчину. В жизни Игоря произошли перемены: на его черных погонах желтело по одинокой лычке. Впрочем, звание ефрейтора получили почти все солдаты его призыва. Большие перемены были в другом: Завьялова избрали комсоргом роты вместо убывшего в запас сержанта Кирилова. Игоря освободили от нарядов, и у него появилось больше свободного времени, которое он проводил в армейском клубе, где собирался элитный кружок солдат и сержантов. Они ели жареную картошку с тушенкой, пили крепкий чай, а иногда и добытый в ближайшей деревне самогон. В подсобках клуба нашлись две потрепанные электрогитары, синтезатор и усилители. Солдаты уговорили замполита организовать собственную вокальную группу «Серые шинели». Завьялова взяли в группу по двум причинам: у него был хороший голос и к тому же он переделал тексты в некоторых известных песнях, и теперь они очень подходили к солдатской тематике. Музыкант же из него был никудышный, из гитары он мог вымучить одни блатные аккорды, но, слава Богу, в части сыскались настоящие профессионалы, окончившие музыкальное училище. Теперь Игорь проводил длинные зимние вечера на репетициях, готовясь к новогоднему концерту.

Над частью звучал бас полковника, но смысл его изречений не доходил до Игоря. В мозгу ефрейтора звучали куплеты песни об офицерских женах. Потом он обратил внимание, что трое стоявших посреди плаца старших офицеров похожи на трех толстяков. Ховчин походил на огромного вставшего на дыбы бурого медведя, Гнедко – на кабана, а маленький, но пухленький начальник штаба Грибовский – на подсвинка.

– В походную колонну! Повзводно! Первый взвод, прямо, остальные – налево! Шагом арш! – разнеслась над частью команда, вспугнув на деревьях ворон.

Под хриплые звуки духового оркестра колонны солдат пошли маршем перед трибуной, на которой стояли три толстяка.

– Вы слышали последний анекдот про Сталина, Виктор Петрович, – обратился Гнедко к командиру части.

– Нет.

– Оживили Сталина. Собрались вокруг него члены политбюро и говорят: «У нас между Азербайджаном и Арменией война за Нагорный Карабах. Что делать, Иосиф Виссарионович?» Сталин закурил трубку, подумал и говорит: «Надо объединить эти республики в одну». С ним не соглашаются: «Товарищ Сталин, между ними опять возникнет спор, где быть столице в Баку или в Ереване». Сталин затянулся и утверждающе произносит: «В солнечном Магадане у них столица будет».

Ховчин лишь утвердительно хмыкнул, а Грибовский притворно захихикал, так как уже слышал этот анекдот.

– Сегодня мороз не такой сильный как вчера, – сказал полковник начальнику штаба. – Первую и вторую роту отправить на стрельбище и патронов не жалеть.

Солдаты подходили на рубеж пятерками, отстреливали по мишеням десять патронов и уступали свое место другим. Завьялов отстрелялся неплохо и, получив еще патронов, готовился ко второму заходу. Невдалеке он увидел, как пожилой, сухой, как вяленая вобла, прапорщик Дроздовский распекает Джавхаева, недавно назначенного гранатометчиком.

– Тебе приходилось, ефрейтор, в детстве из рогатки пулять?

– Да.

– Ты же повыше цели брал, когда стрелял! Так и здесь нужно чуть повыше прицел брать! А ты словно из автомата стреляешь и под низ мишени метишься, вот от этого и недолет выходит, граната же не пуля, она тяжелая. А гранатомет, ефрейтор, это грозное оружие пехоты, во время штурма Берлина танковый полк за два дня сгорал от немецких фаустпатронов. А ты мне, Джавхаев, из гранатомета пукалку бесполезную делаешь.

Аслан скрипел зубами, но молчал.

– Чтоб со второго выстрела макет танка был поражен, иначе ты у меня из караулов не вылезешь.

Закинув за спину гранатомет с учебной болванкой и шепотом послав прапорщика на три буквы, Джавхаев направился к огневому рубежу.

В армейском клубе перед Новым годом творилось небывалое. Командование части для сплочения офицеров в приказном порядке постановило совместно встретить Новый год. Откидные кресла были убраны, из столовой принесли столы и составили в один ряд как на деревенской свадьбе, для детишек постарше поставили отдельные столики. Офицерские жены, суетясь, сервировали стол принесенными из дома салатами, маринадами и приправами. Каждой хозяйке хотелось в этот день блеснуть своими кулинарными способностями.

Возле сцены стояла высокая пушистая ель. Наряжать ее было поручено Завьялову. Гирлянды он уже развесил и теперь водружал на ветки стеклянные шары и сосульки. Помогать ему вызвалась библиотекарша Лера.