Уилл ошеломленно наблюдал, как молодой господин снял с пояса тяжелый, плотно набитый мешочек, развязал стягивавший его кожаный шнурок и высыпал себе на ладонь с десяток монет. Когда кругляшки перекочевали в руки хозяина «Серебряного щита», рыжий слегка кивнул и двинулся обратно к своим спутникам, так и не покинувшим седел.

– Погодите. – Уилл настолько поразился произошедшему, что догадался остановить приезжего только опробовав на зуб золотые дублоны Людовика Французского и убедившись, что монеты самые настоящие. – Господа хорошие, святой отец, разве можно уезжать, не покушав? Тут не только на новый сеновал хватит, но и вам на обед! Заходите в дом!

Сэр Мишель вопросительно взглянул на отца Колумбана, и отшельник кивнул:

– Давайте перекусим, коли предлагают. Ехать долго.

Лошадьми и мулом отца Колумбана занялся прислуживавший в трактире мальчишка из Сен-Рикье. Отшельник первым прошел в трактир, потянул носом воздух и сокрушенно проворчал:

– Сегодня печеная баранина. Гореть нам всем в аду. Чревоугодие, если говорить прямо, есть смертный грех.

– Бросьте, святой отец, – отозвался Гунтер, усаживаясь за знакомый по недавнему посещению «Серебряного щита», стол. – Вас послушать, так простому человеку шагу ступить нельзя, не согрешив. У нас на многие вещи смотрели проще.

– Вот и докатились до всеобщих войн, – парировал отшельник. – Я, откровенно говоря, вообще не понимаю, как вы жили в своем будущем. После твоих рассказов, сын мой, мне плохие сны снились.

Сэр Мишель опустился на лавку рядом с оруженосцем, грохнув ножнами меча.

– Почти до рассвета сидели, – укоризненным тоном сказал рыцарь, – вместо отдыха. Так кому хочешь разная жуть видеться будет…

И правда, Гунтер да святой выглядели уставшими и не выспавшимися. Засиделись они вчера до глубокой полуночи, разговаривая тихо, чтоб не разбудить сэра Мишеля. Гунтер, перемыв загаженную отцом Колумбаном посуду, вышел наружу вылить грязную воду из котла, да посмотреть, что поделывает отшельник. Святой увлеченно рубил дрова, беседуя сам с собой на высокой латыни – наверное, молитвы бормотал. Германец предложил свою помощь, и вдвоем они быстренько управились, а затем, устроив в очаге настоящий пожар, заново уселись за стол. Сэр Мишель дрых беспробудным сном истинного праведника или закоренелого грешника и посему слышать мудреных речей, продолжавшихся едва не до рассвета, не мог.

Гунтер задал, почитай, все интересовавшие его вопросы и получил ответы, не в пример более четкие и доходчивые, нежели во время бесед с Мессиром. Интересно было все: почему в замках живут домовые, кто сейчас король и что он делает, как расплачиваться с торговцами или содержателями постоялых дворов, хороший ли человек аржантанский бейлиф, и наконец, где можно спрятать страшного дракона Люфтваффе?..

Отец Колумбан покатывался со смеху, выслушивая недоуменные речи человека, рожденного семь с половиной столетий спустя, но искренне старался просветить несмышленого оруженосца как в делах чисто житейских, так и в высоких материях. Выяснилось множество занятных вещей. Оказывается, новый мир и действительно до последней пылинки повторял прежний, изначальный, а домовые, ведьмы и прочая нечисть, равно как и чудеса, творимые святыми да всякими штучками наподобие гвоздей Истинного Креста (само собой настоящих, а не поддельных), проистекали оттого, что мир просто не успел состариться и большая часть силы, вложенной в миг Творения, оставалась на Земле. Конечно, и непритворная вера играла огромную роль – люди здесь стоят гораздо ближе к Богу, нежели в более поздние времена. Однако и дьявол не пребывает в бездействии… Таким образом, в двенадцатом веке вполне можно встретить вампира, настоящее привидение или даже оборотня-вервольфа. А Чаша Святого Грааля и впрямь существует, а обретший ее рыцарь получит бессмертие…

Такие дела.

– Как я здесь буду жить? – в конце концов схватился за голову Гунтер, и отшельник мигом переменил тему разговора, не давая оруженосцу погрязнуть в грехе уныния:

– Кто-то здесь хотел исповедаться? Не передумал?

– Какое тут… – вздохнул германец. – Хорошо, святой отец, грешна я…

– Это и барсуку понятно, – хмыкнул отец Колумбан. – Давай к огню усаживайся. У меня, честно признаться, жбанчик с пивом остался, специально прятал. А то наш рыцарь пиво трескать горазд – все до капли выдул бы. Давай, кайся, сын мой…

И святой отшельник, умело выбив деревянную затычку, наполнил две кружки.

Шептались они очень долго, и на исповедь ночной разговор походил менее всего. Отец Колумбан принялся расспрашивать германца не про его грехи, а о житии людей в далеком будущем, об истории крестовых походов, про королей нынешних и пока не родившихся. Гунтер рассказывал все, что сумел вспомнить, немало огорчив отца Колумбана повестью о скорой гибели христианских королевств в Святой Земле, смерти императора Фридриха и предрешенном завоевании Нормандии и Аквитании армией французского короля. Отшельник ужасно расстроился, но потом вдруг просиял:

– А ведь этого может и не произойти! Вот будет здорово вам с Мишелем утереть нос проклятому язычнику Саладину! Попробовать всегда можно!

– Это как? – не понял Гунтер. – Мы же не короли и не герцоги! Кто станет нас слушать?

– Добиться можно многого, – отмахнулся отец Колумбан, – главное захотеть.

Когда Гунтер совершенно выдохся и захотел спать, отшельник отпустил ему грехи, сказав потом:

– Значит, так. Утром я вас подниму и отправлю в замок. Соберете нужные вещи, возьмете лошадей, прихватите какую-нибудь верховую скотинку для меня и заедете сюда.

– Зачем? – удивился германец. – Куда-то отправляетесь?

– Провожу до полдороги, – ответил святой Колумбан. – Хочется посмотреть на твоего дракона. Верней, на са-мо-лет. Может, получится к хозяйству приспособить.

После этих загадочных слов святой отвернулся к стене и почти сразу захрапел.

«Здорово все-таки водить знакомство с настоящим святым, бароном-феодалом и даже дьяволом, – задремывая, подумал Гунтер, – кто бы мог подумать…»

Когда все уснули, из небольшой норки за очагом вылез мохнатый бурый домовой и, забравшись на стол, допил оставшееся в кружке отшельника ячменное пиво.

Все утро было наполнено беготней. С превеликим трудом отец Колумбан растолкал сэра Мишеля и оруженосца, напоил жаловавшегося на головную боль после удара посохом Гунтера неким целительным, но исключительно гадостным на вкус отваром и вытолкал обоих за дверь, приказав вернуться до полудня. Едва заявившись в замок Фармер, сэр Мишель поднялся к барону, сказал, что они с оруженосцем уезжают в Аржантан, и попросил дать необходимое снаряжение. Барон Александр отослал сына вместе с оказавшимся рядом Жаком вниз, сказав слуге помочь сэру Мишелю собраться, а сам вызвал к себе Гунтера. В чем состояла беседа, германец рыцарю не признался, но это было и так понятно: Гунтер вышел из комнаты господина барона с парой увесистых кошелей, набитых золотом. Наверняка батюшка сэра Мишеля приказал оруженосцу сына то же, что приказывал ранее Жаку – беречь каждую монету, а сэру Мишелю выдавать деньги только по самой насущной надобности. По расчетам барона Александра золота должно было хватить и на приличный доспех да доброе оружие, и на дорогу.

Однако оставаться совсем невооруженным рыцарь никак не желал. Потому со стены нижнего зала замка были сняты старенькая, хотя и вполне приличная кольчуга да пара мечей. Один из норманнских клинков предназначался Гунтеру, но германец решительно воспротивился – обращаться с холодным оружием он не умел и надеялся пока лишь на автомат да «Вальтер», в обойме которого сейчас не было и единого патрона. Поминая недобрыми словечками Мессира, оруженосец запихнул пистолет в седельную сумку, оставив при себе только вороненый «Шмайссер». В эти неспокойные времена лучше таскать оружие с собой, благо неприятных субъектов, вроде Понтия Ломбардского, по дорогам шляется предостаточно. Да еще этот загадочный субъект, Мессиром посланный…

«Между прочим, – вспомнил вдруг Гунтер, – мы совершенно позабыли, что отец Колумбан как-то связан с противным типом из Ломбардии… А сам отшельник даже словом не обмолвился, словно и не было ничего. Прилично это или нет, но порасспросить нашего пустынника придется…»

– Шлем, копье и щит купим в городе, – весело сказал сэр Мишель, когда Виглаф-конюх выводил лошадей и вытребованного отцом Колумбаном мула из стойла. Барон, кстати, расщедрился и дал заводную лошадь для поклажи. – Джонни, и тебе следует купить броню, нельзя без кольчуги или нагрудника, мало ли…

– Очень хорошо, – кивнул германец, но, представив себя в кольчуге, тихо рассмеялся. Любопытное будет зрелище.

– Удачи вам, господин мой, – не глядя на сэра Мишеля, буркнул Виглаф, передавая рыцарю поводья рыжей кобылки. – Думаю, в следующий раз приедете домой с мечом.

– Уж постараюсь, – ничуть не обидевшись, усмехнулся сэр Мишель. – Многое изменилось теперь, Виглаф. Вдвоем мы не пропадем. Глядишь, с поручением бейлифа сладим, в Святую Землю отправимся. – Делать больше нечего… – Конюх тяжело вздохнул и, не прощаясь, медленно отправился обратно в стойло, к своим любимым лошадям.

– Иногда я его совсем не могу понять, – признался Гунтеру сэр Мишель, глядя вслед хмурому норманну. – То говорит, что драться с неверными дело для мужчины достойнейшее, теперь по-другому… Ну что, двинулись? Ничего не забыли?

Нет, все необходимые вещи были уложены. Впрочем, и было их немного: одежда, скромная еда и, почитай, все. Гунтеру забывать было нечего – нужные ему предметы оставались в самолете, и по пути в Аржантан многое следовало обязательно забрать. Германец очень надеялся, что никто пока «Юнкерс» не обнаружил и не обчистил. А если крестьяне или благородные господа наткнулись на самолет, то оставалось уповать на то, что они, увидев эдакое страшилище, испугались не меньше сэра Мишеля. Свою форму Гунтер еще минувшей ночью передал отцу Колумбану на хранение, оставив при себе лишь памятный железный крест за польскую кампанию…

Уже когда забрались в седла, вышел барон Александр. Критически осмотрев сына вместе с оруженосцем, он коротко махнул рукой и сказал:

– Ровной дороги, господа. Буду ждать известий…

Барон повернулся и ушел в дом.

«Коротко и ясно, – подумал Гунтер, трогая лошадь с места. – Никаких слезливых прощаний, скупых родительских слез или трогательных сцен. Слава Богу! Строгое Средневековье мне нравится несколько больше. Терпеть не могу долгие прощания!»

– Наконец-то, – с четко различимым облегчением сказал тут сэр Мишель. – В дороге всяко лучше, чем в четырех стенах, да и привычнее. Едем за отцом Колумбаном, а дальше – как Бог даст!

И верно – сэр Мишель за минувший год настолько привык к странствиям, дорогам и всяким приключениям, как приятным, так и не слишком, что уезжал из родного замка с радостью. Ну ответьте, что ему делать дома? Разбираться с жалобами арендаторов или следить за уборкой урожая? Лет через двадцать, когда он достигнет возраста своего отца, может быть, и станут интересными нудные хозяйственные хлопоты. А сейчас молодая кровь да унаследованный от северных предков буйный нрав зовут к опасным путешествиям, к славным войнам и делам достойным настоящего рыцаря. Все-таки надо будет отправиться в Святую Землю!

Услышанные нынче ночью разговоры о неизвестном посланнике нечистого, который будет всегда вставать на пути, при свете дня вовсе не казались зловещими и страшными. Человек не дьявол, с ним можно сладить и мечом и словом. Мечом лучше. А главное – верой в Бога и в свою победу!

Отбытие молодого Фармера с оруженосцем прошло почти незамеченным. Во двор вылезла одна лишь «валькирия» Сванхильд, и то не потому, что вознамерилась пожелать сэру рыцарю счастливого пути, но по причине куда более банальной – девица вынесла из кухни громадную бадью с помоями, собираясь отнести ее свинарю, в хлев.

– Счастливо, красавица! – выкрикнул сэр Мишель, вскидывая руку. – Скажи доброе слово на прощание!

– Скатертью дорожка, сударь, – склочно гаркнула дева. Как видно, запас добрых слов на этом иссяк, и красавица-толстушка, не глядя более на рыцаря, потопала к хлеву.

Сэр Мишель обвел взглядом двор, надеясь, что мелькнет лицо Иветты, наверняка знавшей, что молодой баронет уезжает, но горько разочаровался. Видать, девица так и не пришла в себя после незабываемой ночи… Или за сестрой, скорее всего, благополучно разрешившейся от своей хвори, присматривала.

До дома-пещеры отшельника добрались без происшествий, правда, Гунтер машинально начал подгонять лошадь, когда проезжали через полянку, на которой вчера состоялась встреча с Мессиром. Оруженосец от всей души уповал, что пожилой джентльмен в черном камзоле более никогда не появится сам, как и обещал. Надежда, однако, была призрачной…

Отец Колумбан уже поджидал рыцаря с оруженосцем, сидя на бревнышке возле дома. Немногим после полудня трое всадников выбрались из леса на тракт, ведущий на северо-восток, и направились к деревне Сен-Рикье.

* * *

– Вот и я говорю, судари мои, больно странным мне сей дворянин показался, – Рыжий Уилл бухнул на стол новое блюдо с бараниной и два кругляша грубоватого хлеба. – Вы, господин Фармер, хоть и э… странствующий рыцарь, да без короля в голове, но правила чести блюдете, как видно. А тот – человек совсем никудышный…

Трактирщик, обрадованный нежданной прибылью, обслужил троих гостей со всем тщанием, на какое был способен, не поскупившись даже на красное вино. А когда сэр Мишель, Гунтер и отец Колумбан насытились и разомлели от великолепного зелья из сладкого винограда, присел рядом за стол, благо проезжающие господа оказались не прочь поболтать.

Следует, между делом, заметить, что упомянутые Уиллом-саксом «правила чести» в виде возмещения убытка за спаленный сеновал, менее всего поддерживались сэром Мишелем. Просто святой отшельник настоял на том, чтобы заехать в «Серебряный щит» и отдать Уиллу Боулу деньги. Рыцарь посопротивлялся, но когда Гунтер одобрил мысли пустынника, сдался, сообразив – при таком раскладе недолго оказаться в проигрыше! Отец Колумбан заявил, что, сделав доброе дело, можно будет заслужить прощения за некоторые прежние грехи, коих у сэра Мишеля в запасе имелось, по словам отца Колумбана, «множество превеликое и престрашное».

Скучающий Уилл (гостей в «Серебряном щите» сейчас вовсе не было) принялся рассказывать о всех последних событиях на Алансонской дороге, своих делах и мелких происшествиях, случившихся за последние дни, мало обращая внимание на то, что гости его речей почти не слушают. Гунтер и лесной отшельник немного задремали – сказывалась бессонная ночь и сытный обед. Лишь когда хозяин упомянул о некоем рыцаре и его рабах-сарацинах, сэр Мишель навострил уши и толчком разбудил Гунтера.