Работой нашей инженерно-технической службы мы занимались много. Люди там подобрались хорошие. Тов. БОЛЬШАКОВ – уважаемый товарищ, хороший и умелый руководитель. Кроме положительного о нём ничего нельзя сказать. Человек этот не имеет большой технической подготовки, но имеет прекрасные организационные способности, напористость, хорошо знает материальную часть, имеет большую практику работы. Все эти качества вполне заменяют отсутствие у него специального технического образования. Он очень заботится о своём хозяйстве, более[т] о нём, он может дать любую консультацию по специальным вопросам. Кроме того, он – прекрасный коммунист и агитатор по линии технической пропаганды. И в то же время он – требователен в отношении своих работников, причём предъявляет грамотные технические требования. Так что это человек, который вполне отвечает всем предъявляемым старшему инженеру дивизии требованиям.

САВЕЛЬЕВ* в первые дни не сразу приспособился работать, не сразу нашёл своё место. У него получалось нечто вроде того, как говорил Энгельс – нет на свете скачков, так как всё состоит из скачков. У него не было напористости, и даже теперь у него есть такая слабость, но он крепко взялся за работу. И всё было бы хорошо, если бы у него не было тенденции посматривать на Москву. Он закончил Военную академию, имеет хорошую подготовку, но в этом отношении у него не всё благополучно.

БОРИСОВ* – инженер по вооружению. Он окончил Ленинградскую школу^[110]. Это – вдумчивый и серьёзный человек, хорошо знающий своё дело, человек напористый, он очень много работает, и вооружение у нас действует хорошо. Борисова мы поставили на место Капцеловича. Борисов был инженером полка, и потом мы его взяли в дивизию. Руководством его народ очень доволен. Как коммунист, он тоже – хороший товарищ.

Наконец, по спецоборудованию работает КРАУЗ. В первое время у него замечались некоторые ошибки организационного порядка. Он не всегда умел организовать свою работу так, чтобы она являлась показательной и вместе с тем включала бы в себя и воспитательный элемент. Он сразу принял несколько начальнический тон. Приедет на аэродром, пошумит, покричит. Ему об этом было сказано, и лично я даже сказал. И он очень быстро это воспринял. Я ему сказал – ты отбрось этот начальнический тон, лучше разговаривай меньше, и люди всё сделают. И теперь у нас сложилось о нём самое лучшее впечатление, мы имеем о нём самые хорошие отзывы. Это энергичный, напористый и настойчивый работник, если он за что взялся, так доведёт обязательно до конца. Из него получился настоящий руководитель и организатор. Мы его приняли недавно в партию, и он стал настоящим большевиком. Я лично очень доволен им. Он выполнит любое поручение, которое даётся, и выполняет его хорошо. Он сам очень активен, и если он требует для чего-нибудь людей, то требует их совершенно законно. Его работа у нас имеет большое значение, так как внедрение радио нужно отнести за счёт его личной работы. Это исключительно его заслуга, так как не всякий мог так напористо проводить эту работу, работать, сколько он работал. Для этого нужно было иметь большое терпение и крепкие нервы, нужно было убедить людей в необходимости этого дела. И этим он добился победы в своём деле. Так что сейчас плохого о нём ничего сказать нельзя, это – дисциплинированный, исполнительный товарищ.

Связь у политотдела с инженерной службой – самая близкая. Пожалуй, ни одна служба у нас не стоит так близко к политотделу, как инженерная служба дивизии. Весь коллектив у них работает очень дружно, по любому вопросу они нам помогают, и у нас создалось хорошее взаимопонимание. На протяжении года работы у нас не было такого случая, чтобы мы когда-либо отметили в наших донесениях очень плохую работу нашей инженерной службы, за исключением того периода, когда у нас работал Капцелович.

Причём наши инженеры зачастую работают и не по своей специальности. Предположим, есть приказ командира – Крауз, лети на самолёте к Ржеву или куда-нибудь ещё и посмотри состояние самолёта, который сел на вынужденную посадку. И человек летит, хотя это – работа не по его специальности. Так что кроме положительного о работе нашей технической части ничего сказать нельзя.

Затем – служба связи. Связь вначале у нас не клеилась. Над этим крепко поработал подполковник КРАВЧЕНКО*, но в последнее время связь стоит у нас не на должной высоте. Люди остались те же, за исключением руководства, и выходит, что руководство изменилось, и дело ухудшилось. Рота связи осталась та же. К нам вначале пришли девушки, которые не знали, куда вилку сунуть, в какой штепсель. А потом стали прекрасно работать. Они не имели понятия об аппарате «СТ» или «Морзе»^[111], а теперь они сидят и пишут на машинах. Таким образом, люди выросли, люди работают. Но нормальной связи у нас нет, нет настоящего, хорошего руководителя, так как Пискунов* как начальник связи не соответствует своему назначению, не может поднять дело. И это сказывается на всей работе. Причём нужно сказать, что и Кравченко в своё время не совсем правильную линию проводил. Пришлось его раза два-три одёрнуть, и он очень быстро перестроился и сделал всё, что возможно. Ему, правда, все помогали, и связь работала хорошо. Были случаи даже, когда связь работала на два участка, когда и полки были на нашей связи, в частности на Северо-Западном фронте. Таким образом, недостаток заключается, по-видимому, в руководстве, так как девушки работают прекрасно.

Следующие службы – штурманская и ВСС (воздушно-стрелковая служба). Как человека, я уважаю каждого штурмана. Штурманом дивизии у нас – майор ТОРШИН*, но меня этот специалист не удовлетворяет. Если имеются блудёжки, то это одно уже показывает, что здесь не всё благополучно. Он – хороший человек, неплохой руководитель. Начальник ВСС – капитан БЕРНИКОВ^[112]. Задачей этой службы является научить людей стрелять, но главное, конечно, чтобы попадать. И здесь очень трудно сказать, как проходит работа этой службы, так как очень многое зависит от субъективных качеств человека.

Если говорить о работе медицинской службы, то мы о таких медиках, как МИЛАШИН – врач 1[-го] полка*, ГОЛУШКО, врач 163[-го] полка^[113] и ВАЛУЕВ – врач 63[-го] полка*, я могу сказать только хорошее. Мы видим с их стороны большую заботу о человеке. Что касается Голушко – это очень спокойный человек, и трудно понять с внешней стороны, что он собой представляет. Он – хороший коммунист и врач – такое сочетание в работе даёт очень хорошие результаты, так как он заботится о людях исключительно. Например, кажется, такое дело, как баня, никакого отношения к нему не имеет, но он занимается этим вопросом. Он вмешивается и в питание, и по линии тренировки, он везде поспеет, везде сунет свой нос. Или если, например, у Валуева спросить, как живут у вас люди, он вам расскажет о всём с начала и до конца. Он у нас получил орден Красной Звезды. Это люди, которые заслуживают особого внимания. Забота о человеке для них – всё. И Милашин, и Валуев как-то особенно любят свою специальность. А Голушко, наоборот, всеми силами души не терпит её и говорит – уйти бы всё равно куда, только не быть врачом. Но в полку Голушко был консультантом по всем вопросам – по любому вопросу идут к доктору. К комиссару не идут, а к доктору все идут – или чтобы домой письмо написать, или чтобы посоветоваться по какому-либо личному вопросу. И доктор чрезвычайно сжился со всеми, он знал, кто чем дышит, так как человек выкладывает ему всё от начала до конца. Чуть что – пойду к Фёдор Фёдоровичу. И он сам другой раз скажет нам – вот с этим не хорошо, мудрит что-то.

Что собой представляет врач 32[-го] полка Кузнец*? Он себя мнит большим специалистом и о себе вообще высокого мнения. Он в то же время очень замкнутый и необщественный человек. Комсомолец, но его вывели из состава бюро комсомола. И ко всему этому большой подхалим, а это характеризует его и в остальном. Он знает, кому что надо. Когда был в полку полковник Сталин, он чуть ли не спал вместе с ним, следил за его каждым шагом. И как только человек повыше других стоит, так он за ним и ходит. Так что этому человеку нельзя дать положительной характеристики^[114].

Как у нас работают девушки? Вообще, я стою за использование девушек на работе в армии, но ими нужно уметь руководить. К нам прибыло 14 девушек в роту связи. Были они у нас и в полках, но главным образом они работают в роте связи. В первое время у нас были большие трудности в отношении приведения их в надлежащий, так сказать, солдатский вид. Хорошо, если пришла простая деревенская девушка, она привыкла в родительском доме жить попросту, ей приказывала мать или старший в семье, и она выполняла. Но у нас есть девушки, которые пришли из более или менее культурной среды, есть и такие, которые окончили институт, или работавшие учительницами в средней школе. И большинству девушек было очень трудно привыкать к военной форме подчинения. Я, например, как-то вызвал девушку и спрашиваю: что у тебя с твоим начальством не ладится, а она ничего мне не говорит. Тогда я спрашиваю – тебе, может быть, трудно подчиниться человеку, который стоит ниже тебя в культурном отношении? И это было действительно так. И вообще нужно сказать, что первоначально к девушкам применили неправильные воспитательные меры. Сразу же началась строгая военная дисциплина – встать, пойти и т. д. Это их страшно коробило. Есть, например, у нас одна девушка Надя. Если её попросишь – она всё выполнит. А если ей сказать – приказываю, у ней руки опускаются, как она говорит, всё в ней перевёртывается.

Также и комсомол несколько неправильно подошёл к девушкам, он не понял свою задачу в этом отношении и встретил их здесь не по-граждански, а по-военному. А нужно девушек воспитывать по-иному, чем мы воспитываем того же красноармейца. Как хотите, но это – женщина, и её нужно постепенно вводить в курс нашей военной жизни. Во-вторых, приказная система – вещь, может быть, и хорошая, но нужно и в этом отношении как-то особо подходить к девушкам и без надобности не приказывать, а сказать просто – Надюша, сделай. Затем нельзя замыкать девушку сразу на ключ, применять к ней жёстко казарменное положение. Нужно дать ей немножко свободно дышать. А у нас такое положение создаётся: отбой – ложись спать, хоть умри, а то, пожалуй, ещё на наряд не выйдет.

Нужно учитывать и такие мелочи, что, скажем, молодёжь хочет потанцевать. С одной стороны, мы говорим, что такие развлечения, как танцы, вполне уместны, а с другой стороны, говорят – нельзя, проспят и т. д. Вот, например, у нас проходило празднование годовщины Красной Армии. Был доклад, а потом начались танцы. Я специально там сижу. Танцуют час, два. Потом я подзываю одну девушку и говорю – слушайте, а завтра не проспите? Она говорит – товарищ майор, поверьте, что за полчаса будем раньше на смене. И действительно, назавтра никого не нужно было будить, никто о них не беспокоился, а они все сами явились на своё место. Вот вам результат такой меры воспитания. А если бы им не дали повеселиться, у них начались бы переживания, возникло, может быть, и раздражение, и качество работы, безусловно, снизилось бы.

Способны ли девушки служить в армии? Я считаю, что они вполне могут служить в армии. Правда, может быть, не везде. Но в такого рода войсках, как связь, как регулировка, как всевозможные вспомогательные батальоны, они являются незаменимым контингентом. Я уже не говорю о столовых – там, где девушки работают, – там работа проходит без шума, быстро, а если только посадить мужчину, то начинается ругань и всё, что хотите.

Какие недостатки в работе девушек? Вся беда заключается в лёгкости их отвлечения от дела. Вот, например, все сидят за аппаратами, и вдруг захожу я. Здесь все обёртываются, всё остановилось. А уж если заговоришь, то окончательно работа забыта. У мужчин этого нет. Кроме того, девушки необычайно обидчивы. Но всё это мелочи, и при правильном руководстве, при правильном направлении работы все эти недостатки легко изжить.

Среди оружейников у нас были одно время тоже девушки, но это очень тяжёлая для них специальность. Я бы встал на путь изъятия людей из ряда отделов и замены их девушками, а тех нужно обучить соответствующим образом и здесь использовать.

Вообще мы до сегодняшнего дня ни одну девушку не потеряли и ни от одной девушки не откажемся.

В отношении той девушки Нади^[115], о которой я говорил, у нас был такой случай. Она имеет среднее образование, окончила товароведческий техникум. Раньше она работала на ППС^[116], у ней пропала посылка, и её перевели к нам в роту связи. Бывало, ей скажут – Надюша, беги бегом, так как машины там нет, а они посылали связного посыльного, она посмотрит на сапоги, и все смеются. И тут как-то Суражевский* сказал – Надя, бегом. А она посмотрела, засмеялась и пошла тихо. Её посадили и решили за это отдать под товарищеский суд. Она сидит, ни с кем не разговаривает. Идёт командир – не говорит, ни с кем не хочет разговаривать, объявила настоящий бойкот. Тогда я сказал Сухареву^[117] – пойди, поговори. Сначала она и с ним не стала разговаривать. Тогда он её спрашивает:

– Ты откуда?

– Из Свердловска^[118].

– Кто у тебя дома?

– Отец и мать.

– А если мы возьмём и напишем отцу и матери, разве будет красиво?

Постепенно разговорились. А потом она сказала, чем она страдает – не знаю, говорит, что со мной, но если скажут, Надя, сделай, всё сделаю, а если начнут приказывать, у меня ноги не идут.

Мы договорились с Яньковым, что суд отложим, а назавтра я позвал её к себе, посидел с ней, поговорил. Я привёл пример, что с ней может быть. Спросил:

– Принимала присягу?

– Принимала.

– А ты знаешь, что будет за измену присяге? А потом батька и матка думают, что вот дочь родину защищает, а она вот чем занимается. Хочешь оставаться в роте связи?

– Не хочу.

– Тогда пойдёшь в запасный полк и оттуда в какую-нибудь часть.

Она задумалась. Я говорю:

– Или пойдёшь в запасный полк, или останешься у нас, а мы суд отменим.

– Ну ладно, – говорит, – буду работать в роте связи.

А теперь я её встречаю, спрашиваю:

– Ну, как дела, Надюша?

– Хорошо.

– И всегда так будут?

– Всегда.

Затем у нас есть звено связи У-2, Емельянов* и Чусовской^[119]; работают они очень хорошо, имели 3725 вылетов за год и 1775 часов налёта. Подходили близко к линии фронта, за 3–3,5 км. Вывозили людей с вынужденной, отыскивали самолёты.

НА ИРИ РАН. Ф. 2. Р. I. Оп. 79. Д. 3. Л. 26–37