Глава 2

Данила вспоминал карту: от Дубны до Талдома километров сорок – пятьдесят, то есть десять часов ходу, но это Сектор, и неизвестно, какие он приготовил сюрпризы. Осталось надеяться, что Маугли проведет…

Увы, вскоре выяснилось, что мальчишка сам здесь впервые: его ареал обитания – Дубна и окрестности. Хотя в Секторе он свой, то есть передвигаться ему тут легче, чем даже самому опытному проводнику.

Да и Данила теперь был своим – он чуял искажения лучше многих других.

Сначала двигались на юго-восток по присыпанной хвоей трассе, вглядываясь в поржавевшие знаки и ища ориентиры. Быстро идти не получалось: несколько раз сворачивали, обходя искажения, прятались от хренозавра на брошенной заправке, а проклятая тварь топала рядом.

Миновали несколько брошенных деревень – Ольховик, Темпы и Полуденовку, отыскали указатель «Талдом» и свернули на восток.

Если на трассе до перекрестка на Дубну еще встречались следы присутствия человека – то окурок, то сигаретная пачка, то пакет целлофановый, – дорогу на Талдом следопыты обходили стороной. Вспомнился Дмитров, и появилось смутное предчувствие опасности, будто ее разлили в воздухе. Похоже, ее ощутил даже Прянин: разинув рот, завертел головой.

Не искажение, точно, – сами места, как следопыты говорят, гиблые. Данила слышал, пару лет назад тут была перевалочная база вольных, которая очень быстро накрылась то ли бродячей аномалией, то ли врагами… то ли лешими. Про этих последних рассказывали всякое, и в большую часть баек Данила не верил, но что лешие – необычные люди, то ли секта, то ли особый клан следопытов – действительно существуют, было установленным фактом. Люди меняются от биотина, может, и лешие эти – измененные, как Маугли?

Еще до появления Сектора места здесь были гнилые, а теперь и подавно. Брошенные деревни, что попадались на пути, приходилось огибать окольными путями. Маугли все чаще останавливался и велел пережидать. Прянин крепился, хотя был бледен и казалось, что он держится из последних сил.

Перегавкивались вдалеке то ли псы, то ли твари Сектора, да ветер свистел в провисших проводах ЛЭП, вдоль которой и шли, – здесь пролесок не такой густой. Данила следовал за проводником сосредоточенно, молча, принюхиваясь и прислушиваясь к Сектору. Главное – не останавливаться. Его так часто предавали, что пора бы уже привыкнуть, он не раз терял смысл жизни и придумывал его себе заново, но все последнее время в его судьбу активно вмешивался Сектор. Да что там говорить – мир вращался вокруг Сектора, а сейчас представилась возможность во всем разобраться. Хватит быть футбольным мячом, который туда-сюда гоняют по полю, пора становиться главным судьей на мачте под названием «моя жизнь».

Небо начало затягивать тучами – странными, зловещими, как и все в Секторе. Тучи неслись по небу с бешеной скоростью, хотя ветер стих и воцарилось беззвучие. Маугли то и дело задирал голову и таращился на тучи, но молчал, а его никто не спрашивал. Когда тучи начали пикировать вниз, превращаясь в необычайно плотный туман, Прянин не удержался, взмахнул рукой и поинтересовался:

– Я искренне надеюсь, что нам ничто не будет угрожать.

– Не страшно, – ответил Маугли. – Просто идите за мной.

Данила вспомнил путеводитель и заподозрил, что группа попала в искажение «бродила», но раз на проводника она не действует, значит, опасаться нечего. А вот будь Маугли обычным проводником, день-другой пришлось бы бесцельно шарахаться по Сектору.

– Не нравится мне это, – проворчал Валик. На его бороде повисли мелкие капли, он косился на Маугли – не доверял бесовому отродью.

Трудно было представить, что творится в лохматой голове беглеца из секты Андрония. Все-таки нормальный человек не попрется добровольно в самое сердце Сектора и не попадет под влияние сумасшедшего проповедника.

Туман оседал все ниже, и теперь невозможно было рассмотреть ничего уже в трех метрах. Сосновые стволы выплывали из белесого марева черными колоннами, кусты появлялись неожиданно, хватали за одежду: не ходи туда, путник, там хуже, там страшнее. Словно сам Сектор пытался остановить их. Одно он упустил из виду: эти люди были возле Глуби, и теперь им мелочи типа «бродилы» нипочем.

Щелкали чупакабры, следующие за группой вот уже несколько часов, подбирались близко – Данила иногда замечал их темные спины. Хрустела хвоя под ногами, сопел Валик, видимо недовольный тем, что променял шило на мыло.

– Я так никогда из Сектора не выйду – все на север да на север! – пробасил он возмущенно.

– Ты слышал: мы в Талдом идем.

– Знаю я! Но не хочу теперь туда идти! – Валик остановился и осенил себя крестным знамением.

– Что, демоны там? – насмешливо проговорил Данила, перелезая через огромную, в три обхвата, поваленную сосну. Чертыхнулся, вымазавшись смолой. – Так чего ж Андроний их не изгнал?

Валик обиженно засопел. Из-за него остановилась вся группа: Данила с Маугли перелезли дерево, Прянин и бывший андроид остались за ним. Мужик сказал:

– Смейтесь-смейтесь! Лешие там, слыхал о них? Они хуже хамелеонов, и человечину жрут. Посмотрю, как ты запоешь, когда они тебя жарить начнут!

– Маугли, – заговорил Прянин, – а ты слышал о леших?

Мальчишка мотнул головой, Данила уточнил:

– Должен был слышать. Они как люди, только странные. Маугли, ну, вспоминай. Они раньше возле Глуби водились.

Маугли почесал голову:

– Были, давно. Солнца боялись. Не как вы, не как мы. Чужие, и с ними ревун. Они брали наших, редко, потом ушли. Говорили непонятно.

– Ревун? – переспросил Данила, но Маугли промолчал.

Прянин, с трудом преодолевая преграду, тоже задал вопрос:

– И зачем им были нужны ваши?

Маугли дернул худым плечом – не знаю, но Прянина его ответ не удовлетворил:

– То есть ты утверждаешь, что они разговаривали на чужом языке?

И тут Валика прорвало:

– Вы слышали, да? Дальше я не пойду! Вы как хотите, а я назад. Уж лучше к Андронию, пусть выпорет и в яму посадит, но к лешим в логово – ни за что!

– Маугли, а что за ревун? – продолжал допрос Прянин. Глаза Доцента загорелись, он будто сразу помолодел на десять лет.

Мальчишка глянул на него и пожал плечами. Прянин громко вздохнул, сообразив, что больше информации не вытянет.

– Вы слышали? – не унимался Валик. – Я дальше не иду и вам не советую.

Данила уселся на сырую траву, потянулся к карману штанов, с сожалением вспомнил, что сигареты кончились, и проговорил:

– У тебя выбора нет: или ты с нами, или ты труп. Ты ж Сектор не чувствуешь… Считаю до пяти, и мы идем дальше, а ты – как хочешь. Только патроны оставь и тротил. Все равно не спасет, когда будешь в микроволновке жариться или в гравицапе тебя расплющит. И раз, и два…

Валик не выдержал на «четырех», выругался, перелез через ствол и развел руками:

– Жить хочется…

Засветло до Талдома добраться не получилось. Туман рассеялся, но тревога лишь усилилась. Казалось, будто кто-то идет следом и дышит в затылок. Данила понимал, что это дыхание Сектора, но все равно вглядывался в еловые лапы, что сомкнулись под самым небом. Валик совсем извелся: ткни в спину – заорет, даже Маугли занервничал.

– Пора бы убежище искать, – в десятый раз напомнил Валик.

Его реплику проигнорировали: вот уже несколько часов они плелись по дороге, на которую наступал лес, – ни заправки тебе, ни поселка. Корни вздыбили асфальт, под опавшей хвоей трудно было разобрать, здесь ли дорога. Память подсказывала Даниле, что скоро уже будут пригородные поселки.

Еще пять минут ходьбы – и сосны разомкнут ветви над головой и расползутся черные тени… Но тут хрустнула ветка. Прянин, идущий за Данилой, ойкнул, Валик выругался, Данила прицелился в сгущающуюся черноту, где – он точно ощущал! – скрывался враг. Не вырвиглотка, не хренозавр. Кто-то хитрый и опасный. Хамелеон? Ходячий мертвец? Последнее ему нравилось меньше всего: представлялся Момент – серолицый, с глазами, затянутыми белой пленкой. Учуял друга и крадется, чтобы отомстить за свою смерть.

Мышцы напряглись, палец, лежащий на спусковом крючке, вспотел. Идущий впереди Маугли, вцепившись в свою палку-копье, всматривался в присыпанную хвоей землю – искал следы. В затылок сопел Прянин, Валик замыкал. Данила остановился, чтобы стать в конец колонны. Валик кивнул ему благодарно, его перекошенное ужасом лицо блестело от пота.

Лес все не заканчивался, ощущение опасности усилилось. Если ночь настигнет в лесу – хана.

Дорога закончилась внезапно: впереди колыхался камыш. Валик издал придушенный всхлип и схватился за бороду. Данила скомандовал:

– В обход! И пошевеливаемся.

Пока обходили болото, промочили ноги. Если бы это было обычное подмосковное болото, налетел бы гнус. Здесь же его не было – тревожный знак.

– Мы, случайно, в «бродилу» не вляпались? – прохрипел Прянин.

Скрипнув зубами, Данила рявкнул:

– Нет!

Теперь он шел первым. Еще несколько шагов. Раздвинуть камыш… И снова заросли. Не сдаваться! В болоте что-то застонало, захохотало. Или сбились с пути? Дорогу пожрало болото, где север, где юг – не понятно.

Над сероватыми в сумерках листьями мелькнула красная крыша. Спасение или мираж? Данила устремился вперед.

Действительно – дом, утонувший в болоте по самые окна, оплетенный похожей на вьюнок травой. За крайним домом виднелся еще один. Деревня! Осталось найти более-менее сухое место.

Пока пробирались в середину деревни, выяснили, что вьюнок реагирует на движение, как лоза, – лучше к нему не приближаться.

К счастью, вторая часть поселения стояла на сухой почве. Правда, дома потемнели и местами растеряли штукатурку.

Ночевать решили в длинном двухэтажном доме со ставнями. Прежде чем захлопнуть их, Данила обыскал дом и обнаружил пустую керосинку, огарок свечи и на полке в кухне – ржавые банки с консервами. Желудок тотчас заурчал.

Когда с трудом закрыли распухшие от сырости ставни и входную дверь – надежную, железную, уселись в кухне, возле огромной русской печи. Данила с третьего раза поджег свечу и разложил на покосившемся столе консервы. Лицо Прянина, озаренное огненными бликами, вытянулось, глаза загорелись:

– Я готов умереть ради человеческой пищи. Пусть я отравлюсь, но умру сытым!

Данила молча вогнал нож в первую консерву. Этикетка истлела, и невозможно было понять, что внутри. Это оказалось зеленоватой, совершенно тухлой кабачковой икрой. Во второй тоже была икра, а вот в третьей, большой, – гречка с тушенкой, на вид съедобная. Прянин потянулся к ней ржавой ложкой, найденной тут же, Данила же отложил ложку и вцепился в автомат: под окнами кто-то ходил и фыркал. Кто-то небольшой, с человека размером.

Валик, уплетающий кашу за обе щеки, замер с открытым ртом – тоже услышал шаги и потянулся за обрезом. Маугли едой не интересовался – свернулся на полу калачиком и засопел. Прянин же так интенсивно работал челюстями, что ничего не видел и не слышал.

Тварь нападать не спешила: поохала, повздыхала и пошла себе дальше. Данила приступил к трапезе, зажав автомат между колен. Чтобы разрядить атмосферу, Валик зашептал:

– О, гречка с тушеночкой! Нам такое часто в интернате давали, а потом в детском доме, вот. Прям эта, как ее… Ну, воспоминание это…

– Ностальгия, – подсказал Прянин.

– Точно! – Валик сунул ложку в стремительно пустеющую банку.

– Так ты детдомовский? – приличия ради поддержал беседу Прянин.

– Ага. Мамку не помню почти. Сначала на улице жили, потом меня тетка забрала в Москву, и опять на улице жил, а потом детдом. Там было хорошо, сытно, но тоскливо. Другие убегали, а я жил…

Данила вскрыл ножом следующую банку, где – о счастье! – тоже была тушенка. Валик облизнул ложку и продолжил:

– Опосля детдома я на водителя пошел. Выучился, на работу устроился грузы возить, и тут приходит ко мне дама – вся такая возвышенная, в шляпке, но видно, что или пьет, или еще что, и ко мне: прости, сынок, и все такое… – Валик смолк, будто забыл, что хотел сказать.

– Простил? – спросил Прянин.

– Простил. И в Сектор ушел. Мне Сектор был и мамкой, и папкой, а вот отец Андроний – не отец никакой. Скот он, вот! И вообще, мне тут надоело. Хочу от пуза налопаться – и в душ!

Данила прожевал и покосился на Валика: огромный ребенок – простой как валенок, доверчивый, недолюбленный и недоласканный в детстве. Как и большинство обитателей Сектора, здесь он ищет смысл жизни и себя. Если тебе нет места в цивиле, никто там тебя не ждет, всегда можно вернуться сюда, в Сектор. Даниле же Сектор стал не то что поперек горла – поперек жизни. Но сможет ли теперь просто уйти отсюда? Он чуял искажения и не был уверен, что Сектор его отпустит.

– Значит, так, – скомандовал он. – Спим по очереди. Я первый на дежурстве. Потом – Доцент, затем – Валик. Выдвигаемся на рассвете, до Талдома недалеко.

– Нам в Северный, – уточнил Прянин. – Это еще час ходу от Талдома. Ну, два, максимум.

– По койкам! – Данила повысил голос на полтона.

Все смолкли. Прянин принес отсыревший матрас, Валик – воняющее цвелью одеяло, застелили печь и улеглись. Данила загасил свечу, и кухня погрузилась во мрак. Валик тотчас вырубился и басовито захрапел. Пришлось его будить – не было слышно, что происходит на улице, и враг мог подкрасться незамеченным.

Некоторое время Валик чуть слышно сопел, но вскоре снова захрапел так, что на столе задребезжали консервные банки. Данила выругался, встал и направился его будить.

На самом деле этот дом – сомнительное убежище: стены спасут от чупакабр и вырвиглоток, но вряд ли устоят при натиске хренозавра.

Нащупав печь, Данила поднял руку, чтобы толкнуть Валика, и тут услышал звук. В нем была тоска улетающей журавлиной стаи, боль матери, зовущей потерянное дитя, отчаянье одинокого существа, последнего из своего рода. Он звал, проникая в каждую клетку тела, вибрировал и увлекал туда, где любят и ждут – именно тебя. Глубокий, переливающийся множеством тонов, человеческий и совершенно чуждый. Данила знал: это кричит не искажение, а живое существо, бесконечно странное, чуждое…

Застонал, заворочался Валик, раздался шлепок – то ли он, то ли Прянин спрыгнул на пол и потопал к двери. Загрохотало, завизжал Маугли – на него наступили. Данила и сам хотел идти на зов: тот, кто кричал, ждал его и любил.

В зов фальшивой нотой ворвался тонкий крик Маугли:

– Это ревун, не слушать!

Но Данила хотел слушать, хотел купаться в звуке, стать им. Он шагнул вперед, еще и еще, пока не уперся щекой в стену. Это немного его охладило, и Астрахан титаническим усилием воли зажал уши. Рядом рыдал Прянин, в поисках выхода бился о стену Валик, шипел Маугли.

Когда звук оборвался, Данила оперся спиной о стену и съехал на пол. Он был пуст – ни мыслей, ни чувств, одно желание – снова услышать ревуна. Валик растянулся на полу, всхлипывая, рядом причитал Прянин:

– Что это еще такое? Это ужасно!

– Ревун, – ответил Маугли. – Его нельзя слушать, он забирает.

Валик простонал:

– Я ж говорил: живым мы отсюда не уйдем!

Данила спросил:

– Маугли, это искажение такое? Заманивает голосом?

– Нет, – Данила представил, как в абсолютной темноте Маугли мотает головой. – Он живой. Мы его боялись – ныряли. Если нырнуть – безопасно. Если заткнуть уши – безопасно.

Астрахан продолжил:

– Я за то, чтобы пойти в Северный, минуя Талдом. Не хочется встречаться с тем, кто кричит. Судя по силе голоса, оно огромно. Маугли, кто-нибудь видел ревуна?

– Не.

– Можно я не пойду, а подожду здесь? – прохрипел Валик.

– Если сможешь в одиночку выстоять, то да, – сказал Данила. – Все, спать!