Глава 2
Неприятности в Рязани

Двигатель то принимался жалобно урчать, то взрыкивал, как подстреленный мутафаг, из самохода валил дым. Гитара разбита и восстановлению не подлежит. Упаковка с остатками пива свалилась за борт. Настроение испорчено.

Рязань – городишко старателей, грязный и буйный. Всякие неудачники, рыщущие по Пустоши в поисках нефти, сходятся сюда, чтоб отдохнуть, напиться и подцепить девку в кнайпе при единственной гостинице. Говорят, раньше в этих местах никакой нефти отродясь не было, но после Погибели какие-то там пласты сдвинулись – один умник из Москвы мне объяснял, называл их «тектонические», – вот она и появилась. Больше всего ее в окрестностях Москвы, тамошние кланы даже именуют топливными. Они держат скважины, небольшие перерабатывающие заводики и торгуют бензином да соляркой по всей Пустоши. А еще по ней бродят их диверсионные отряды, которые уничтожают скважины, найденные за пределами Московии, взрывают оборудование и убивают старателей. Ясно, что это не способствует доброму нраву последних.

Еще толкуют, что до Погибели это был большой красивый город, да только теперь от былой красоты осталась только свалка древних машин и указатель улицы, на которой эта свалка находилась в давние времена: «УЛИЦА БУТЫРКА». Ржавые остовы автомобилей местные используют для строительства, в некоторых живут бродяги. Хотя большую часть машин теперь растаскали, еще целая куча их громоздится на окраине городка.

В Рязань я попал затемно. Тяжело пыхтя, «Зеб» проехал по широкой улице, одной из трех, что лучами звезды сходились к площади – культурному и деловому центру города. Культуры тут хоть отбавляй: пьяницы, покосившиеся заборы с черепами мутафагов на столбах, втоптанные в грязь тяжелыми сапогами старателей бутылки, спящие под телегами бродяги да кучки навоза ящеров-манисов.

Вроде бы до Погибели это был крупный город, людей здесь жило немерено, улицы освещали электрические фонари, высились многоэтажные здания… Куски кирпичной кладки и бетонных плит до сих пор можно найти в песке.

В стоящих по всей площади цистернах с продавленными боками горел огонь. Я повернул к распахнутым воротам сбоку от трехэтажного здания гостиницы «Злой киборг». Это здание самое большое здесь, остальные постройки Рязани – бревенчатые двухэтажные домишки или сбитые из жести и фанеры одноэтажные развалюхи.

Сторожа пропустили меня, и я завел самоход в машинный двор, раскинувшийся между железной оградой, боковой стеной «Злого киборга» и рядом гаражей. На привязи под увитым плющом-колючкой забором спали ездовые ящеры. Из окон гостиницы лился свет, по двору ходили люди, в основном работники «Злого киборга» и механики из гаражей.

«Зеб» едва полз, бедняга. Двигатели тарахтели, в недрах машины звенели какие-то шестерни и клапаны, оттуда шел запах гари. В порыве чувств я даже похлопал самоход по поручню и пробормотал что-то насчет того, что обязательно вылечу, то есть починю его. Хотелось спать, на ум, как обычно при сильной усталости, лезли какие-то странные обрывочные мелодии, я даже не пытался достать гармошку, чтобы озвучить и запомнить их.

Миновав обширную маслянистую лужу, подрулил к большому гаражу-мастерской. У стены лежали песчаные мотороллеры, разобранный сендер висел на растяжках между столбами с кран-балками, под ним стоял Захарий и ковырялся в днище. Трое механиков обступили заляпанный смазкой стол в углу мастерской.

Захарий не обратил на меня внимания, а они оглянулись, когда «Зеб» медленно вкатил внутрь. Высокий седой Арсен махнул рукой. Я остановил самоход посреди гаража, заглушив двигатели, сбросил шляпу на сиденье, спустился по лесенке и пошел к ним. К стене болтами было прикручено тусклое кривое зеркало в человеческий рост, проходя мимо, я скользнул по нему взглядом. Шляпа осталась в рубке, и немытые много дней черные как смоль волосы сосульками рассыпались по плечам.

На столе стояли миски с кукурузными лепешками и вяленым лисьим мясом, блюдце соевого соуса, жбан с водой, стаканы и бутылка настойки. Горкой лежали вареные початки карликовой кукурузы.

– Че смурной такой? – спросил Арсен. Трое других механиков молча глядели на меня, равномерно работая челюстями. Двоих я знал – Карлов и Леш, третий был новичком.

Вытирая руки тряпкой, подошел Захарий, старший в бригаде. Глянул на «Зеба», на меня и налил полстакана водки, настоянной на бруснике-огневке. Я молча взял стакан и вылил пойло в рот. Вытащил из горки початок размером с указательный палец, понюхал и положил на стол.

– Ну и как оно было? – спросил Арсен.

– Уже на подходе к городу, – сказал я. – Не надо было от каравана отваливать. Но машины Берии в Рязань не шли, а мне сюда надо было. Думал, пару верст всего… И началось.

– Кто?

– Да мутант их знает. Пятеро, на трех сендерах. Причем двое на «тевтонце» и с пулеметом.

– С «гатлингом»?! – крякнул Леш.

– Ага. Не знаю, где тачку раздобыли и такой ствол… стволы, вернее.

Леш почесал затылок.

– Че-то странное в округе последнее время происходит, а? – Он оглядел нас. – Грабят много…

– Всегда грабили, – возразил Захарий.

– Ну да, но теперь… да вон же, недавно даже на караван московского Храма налетели! Не, навроде появился кто-то новый, засел где-то неподалеку… – Он покачал головой. – Как же ты отбился, Музыкант?

– Да вот так как-то… – пробормотал я устало. – Пострелять пришлось. «Зебу» теперь большой ремонт нужен. А гитара моя старая у вас осталась?

– Там лежит. – Карлов, махнув рукой на шкаф под стеной, взялся за бутылку. – Еще выпьешь?

Я покачал головой.

– У него теперь дел куча, – сказал Захарий и зашагал к самоходу. – Ладно, пошли глянем.

Тут в гараж вошел Миха, управляющий гостиницей и, по совместительству, младший брат Христы Ротника, владельца этой гостиницы, а еще самой крупной фермы в округе, а также этих гаражей, этого двора и половины Рязани. С продуктами тут напряженка, снабжают ими городок в основном братья Ротники, для чего между их фермой и городом курсируют три грузовика. Понятия не имею, почему в этот раз он нанял для перевозки куриных яиц меня. Может, все его машины были заняты.

– Так! – сказал Миха, толстый коротышка в клетчатой жилетке с часовой цепочкой, свисающей из кармашка, и коротких полосатых штанах. – Привез, Музыкант? Показывай.

Я хотел оттянуть этот момент. Поужинать сначала в кнайпе, поговорить с парнями из «Банды четырех», стребовать с них долг, выпить пива – и лишь потом идти к Михе. Но не тут-то было, он из окна увидел, как «Зеб» въезжает в гараж, или кто-то другой заметил и побежал докладывать ему.

Я молча поднялся по лестнице. Миха, Захар и Арсен протопали следом, а Леш с Карловым обошли самоход и разглядывали рваную дыру на месте выхлопной трубы.

– Хорошо тебя отутюжили, – сказал Миха. – Кто это был?

– Кетчеры, – я открыл люк. – Причем странные какие-то.

Он внимательно глянул на меня.

– Чем странные?

– А тем… ладно, – махнув рукой, я провел их с Захарием по лестнице в трюм и показал все, что осталось от груза.

Осталось мало – ящики раздроблены, большинство перевернуты, яйца водяных курочек высыпались из них. Пол трюма покрывала неаппетитная смесь из давленных желтков, белков и осколков необычной голубой скорлупы.

Захарий, обозрев трюм, молча ушел обратно. Это не его дело.

Зато это было дело Михи. Он сразу побагровел, замахал руками и тонким голоском выкрикнул мне в лицо:

– Музыкант, это что такое?!

– А ты не видишь? – спросил я хмуро. – Твой товар.

– Товар? Товар?! Нет тут никакого товара! Это называется бой, а не товар!

– А что ж ты хотел, по мне из «гатлинга» стреляли и динамитом швырялись.

– Ты должен был груз сберечь! – Он попытался схватить меня за воротник, и тогда я не выдержал.

Я устал, глаза слипались, хотелось есть, в горле пересохло, а тут этот мелкий гад скачет вокруг, визжит да еще и дергает ворот моей куртки, а она, между прочим, считай что новая, всего три сезона ношу… В общем, схватил я его самого, приподнял и прижал спиной к переборке. Думал врезать для острастки по надутому брюху, но все же не стал этого делать, лишь сказал в красную морду:

– На ферме вашей ящики ставили. Паковали, в трюме крепили… Ваши батраки, ваши с Христой. Если б нормально закрепили – они б не посыпались! А крышки почему с них послетали?!

– А ты должен был проверить, как груз в трюме уложен! – выкрикнул он.

– А я и проверил! – заорал я, распалившись пуще прежнего. – С виду все нормально было! Вернусь на вашу ферму – пристрелю тех сволочей, которые ящики мне грузили, передай это Христе!

– Я передам! – завопил он, брызгая слюной мне в лицо, и пришлось отпустить его. – Я Христе все передам! Он с тебя шкуру спустит и на рогатинах растянет! Он тебя самого на рогатине растянет! Распнет, как того мутанта, чтоб груз его не гробил!

– Да брось, – сказал я устало и шагнул к лестнице. – Это всего лишь яйца водяных курочек. Сколько они стоят? По пять медяков за ящик…

– Яйца всего лишь?!! – выкрикнул Миха мне вслед и, подскочив, дернул за плечо так, что пришлось повернуться. – А ты видел, какого они цвета?! Это голубые яйца! Голубые!!

– Ну так и что? – не понял я. – Да хоть розовые.

– А то, что это новая порода! Христа этих куриц много сезонов выводил, чтоб они такими яйцами неслись… Они по серебряку за пару стоят!

– Это еще что за цены? – удивился я. – Ты что плетешь? Ну, я тебе дам щас краску, выкрась свои яйца в голубой цвет – никто за них серебряка не даст.

Миха глубоко вдохнул, положил ладонь на грудь, помассировал ее и заговорил тише:

– Это особый сорт, Музыкант. Особая порода курочек. Опытная. В таких яйцах эти… белки какие-то невероятные, и еще что-то есть, чего в обычных нету. Кальций какой-то. И они вкусные, вкуснее обычных. Для Христы они как дети малые были. Любимые. Он столько с ними возился, и так уж горд был, что вывел наконец эту долбаную породу… Стоят они дорого, очень. А у тебя семь ящиков побилось! За этот товар, за то, что ты его не довез в сохранности, Христа тебе такой счет выставит…

В люке показалась голова Захария. Окинув нас взглядом, он сказал:

– Любезничаете? Слушай сюда, Музыкант. «Зебу» почти каюк. Бензонасос считай что полетел. По борту левому стойку менять да и обшивку не мешало бы новую. Еще аккумулятор… Ну короче, Карлов с Лешем тут прикинули: восемь монет. И это минимум, по знакомству, за работу мы только так… на водку с закусом с тебя возьмем.

– Восемь… где ж я сейчас возьму столько серебра, Захарий? – возмутился я.

– Серебром? – удивился он. – Очнись, брат. Я ж сказал: бензонасос менять надо. Стойку. Еще амортизатор там у тебя потек, ремень генератора порвало. Восемь золотых. А может, и больше.

* * *

– И потом что? – сочувственно спросил Кукурузный Дед.

– Да что… – Я вылил в себя стопку, закусил сухариком и откинулся на стуле, разглядывая кнайпу на первом этаже «Злого киборга». Грязно, шумно, драчливо… настоящее злачное заведение для старателей, наемников и бродяг Пустоши. Народу этой ночью полно, между столами ходят разносчицы с подносами, их щиплют, тискают и пытаются усадить к себе на колени, они отмахиваются, хихикают, ругаются.

Кукурузный Дед, малый лет семнадцати с соломенными волосами и конопатым круглым лицом, тоже опустошил свою стопку. Некоторые музыканты одеваются в черную кожу, обвешиваются всякими заклепками, цепями и клички берут – Черный Змей, Монстр Пустоши, Железный Дровосек… Но таких среди моих клиентов мало, чернокоженщики обычно исполняют другую музыку, погромче и по-жестче. У «Банды четырех» имидж простецкий: соломенные шляпы, просторные домотканые рубахи, сандалии из тростника. Ну и музыка у них соответствующая… примерно такая, как я сочиняю. А значит, и сценические псевдонимы эта братия себе выдумывает под стать.

– Потом Миха назначил цену: за груз пятерка золотом.

– Пять золотых за какие-то яйца?! – поразился Буйвол, барабанщик группы.

– Голубые яйца, – пояснил я. – Особый сорт. Я его послал, конечно… Не сорт, Миху. Ну, поторговались и сошлись на трешке.

Буйвол мотнул наголо бритой головой на толстой шее.

– Все равно много, – прогудел он пьяным голосом.

– Ну да, и еще ж ремонт. Хотя Захарий может подлатать пока забесплатно, чтоб только «Зеб» ездил, а остальное потом, когда я деньгами разживусь с доставок. Но Миха сказал: если я из Рязани смоюсь не расплатившись, Христа так разозлится, что может запросто наемников подрядить, чтоб меня завалили, и «Зеба» себе забрать.

Буйвол уставился на меня блестящими глазами, выпятив челюсть.

– Боишься?

Я криво улыбнулся.

– Ротника… нет, не боюсь. Но ситуация плохая.

Икнув, он разлил настойку по стаканам, выпил, не дожидаясь остальных, ухватил из тарелки горсть жареных земляных орешков и отправил в пасть.

– Так што делать думаешь, Музыкант? – прошамкал Буйвол, жуя.

– А что… для начала с вас деньги получу.

Я еще выпил, закусил сухариком и достал трубку. Пока раскуривал, к нам, сжимая сразу четыре кружки пива, протолкался Пыльный, самый старший участник группы, гитарист и певец. Водрузив кружки в центр стола, он сел между мной и Кукурузным Дедом.

– Три серебряка, – сказал я ему.

– Музыкант, брат, – Пыльный обнял меня за плечи, придвигая кружку. – Ты выпей, потом разберемся…