Метис и Юл, отправленные Хэнком Губой присматривать за старой дорогой и заставой Ордена, спустились в подлесок по склону холма и остановились. Оба, пока кружили на лошадях возле Сетуньской поймы, быстро сошлись во мнении, что лучшего места для наблюдения за смычкой дороги и тракта не найти. Спешившись, бандиты привязали коней к деревьям и уселись под кустом волчьей ягоды.

С косогора открывался хороший вид на залитую лунным светом долину. Вдоль старой дороги чернели остовы автомобилей, между ней и подлеском раскинулось целое кладбище ржавых машин. Груды искореженных кузовов и горы покрышек привлекали механиков московских кланов, приезжавших сюда днем на самоходах в поисках запчастей. Справа светилась огнями древняя крепость. Преподобный Гест превратил ее в заставу северного фронтира и дал имя – Октагон.

Коренастый, с квадратным подбородком и перебитым в драке носом Юл неспешно размотал скатку, постелил на траву, лег. Сунув под голову котомку с припасами, обнял карабин и сказал:

– Разбудишь, если чего вдруг.

Метис кивнул. Он был жилист и смугл и носил шапку курчавых волос. Дождавшись, пока напарник засопит, Метис достал из котомки кисет, папирус и сноровисто забил самокрутку. Вынув огниво, хотел прикурить. Юл громко шмыгнул носом, приподнявшись на локтях, раздраженно бросил:

– Не вздумай зельем шмалить. Ветер с холмов, хочешь, шоб с заставы по нам с пулеметов лупанули?

Юл годился Метису в отцы. Он считался среди медведковских одним из самых опытных следопытов-разведчиков и лучше всех в клане знал Большую Московию. По молодости сопровождал сцепки с горючим до самого Минска, бывал пару раз в Киеве, после служил диверсантом в отряде Южного братства и жег вышки конкурентов топливных кланов за Разломом. Но, повздорив однажды со старшиной – поговаривали, что спор у них вышел за дешевую шлюху, – Юл зарезал того в поединке и сбежал из клана.

– Гляди-ка, – Метис указал самокруткой в долину. – Кто ето там?

Сев, Юл поджал ноги, положил карабин на локтевой сгиб, выцеливая рослую фигуру на старой дороге.

– А здоровый мужик, да? – не унимался Метис. – И, похоже, ружье у него.

– Заткнись, – шепотом приказал Юл. – К нам чешет, раствори его некроз. – Он обернулся. – Лошадей отвяжи, если этот мутант в подлесок полезет, надо кончать его. Только тихо. Я все сам сделаю. Та´к вот.

Метис, подхватив котомку, поднялся на ноги. А Юл, повесив карабин за спину, вынул из-за пояса электродубинку, встал на четвереньки и начал спускаться по склону к зарослям терновника.

* * *

Оглобля бежал долго и в конце концов, выдохнувшись, перешел на шаг. Впереди мерцали огни на стенах Октагона. Оглянувшись, башмачник прикинул расстояние от крепости до поворота, за которым скрылся обоз бурильщиков, и скрипнул зубами от злости.

Вот мутафагово семя! Надо было таки догнать щенка в затоне, но старший бригадир всегда плохо переносил улиточный дух. Сообразив, что беглец именно к бурильщикам идет, Оглобля ферму обошел, чтобы подстеречь Каспера за ней, и лишь потом понял: нельзя тут щенка брать в оборот. Монахи неподалеку – стрельбу точно услышат, прожекторы зажгут и патруль вышлют, чтобы дорогу проверить.

У обочины чернела бесформенная масса. Пройдя мимо останков искореженного автомобиля, старший бригадир остановился, размышляя, стоит ли пересекать кладбище машин или все-таки тут напасть на Вика. Беглец по-любому здесь появится. Не станет же он на ферме отсиживаться – какой смысл? Видать, щенок хотел с бурильщиками в Пустошь идти, не знал, что те сегодня днем съехали. Значит, что делать будет? За фронтир побежит, нет у него других вариантов. Оглобля, если в этом подлеске на холме укроется, его и кончит. А если без стрельбы не обойдется, сам по холмам выберется обратно в пойму…

За спиной раздался негромкий рокот, как от мотоцикла. Нет, тише как-то, слабее. Это еще что такое?

Перехватив оружие, Оглобля побежал, огибая ржавые остовы, перепрыгивая покрышки, изредка бросая взгляд на заставу. Вдруг на стенах оптические трубы имеются, луна светит, как фара у сендера, – заметят из крепости, тогда не до щенка будет: пулеметами срежут. А ведь у них там шестиствольный харьковский «гатлинг», который кирпич в труху молотит, за ржавой машиной уже не спрятаться, крупнокалиберная пуля старую железку навылет бьет. Надо скорей до подлеска добраться, там деревья.

Он снова обернулся, но тень от высокого кустарника вдоль дороги мешала рассмотреть, кто это там выехал из поймы. Неужто щенок на мотоцикле? Откуда взял? Или на ферме прятал, у киборга, а бурильщики машину с собой не увезли, ему оставили?

Тяжело дыша, Оглобля взбежал по склону, выставив перед собой винтовку, вломился в терновник и тут же повалился на землю за кустом. Успокоив дыхание, перевернулся на живот.

Внизу показался Каспер на небольшой мопедке. Фару он предусмотрительно не зажег. Съехав с дороги, медленно покатил к холму, лавируя между искореженных кузовов, иногда пропадая из вида. Преодолев кладбище машин, прибавил скорость, чтобы влететь по склону одним махом.

На стене Октагона включился прожектор, толстый луч мазнул по дороге, скользнув в долину, перекинулся на косогор.

Когда луч выхватил из темноты мопедку, Оглобля выпрямился, вскинул винтовку, но тут за спиной раздался щелчок, треск, потом что-то твердое ткнулось под лопатку, и тело скрутила судорога.

* * *

Вик пересек низину, стараясь сильно не газовать, выехал к подножию холма.

На заставе вспыхнул прожектор – таиться дальше не было смысла.

Выкрутив газ до упора, Вик пригнулся к бензобаку. Мотор взревел, пружиня амортизаторами, мопедка рванулась вверх к подлеску. В пальцах кольнуло, ладони обожгло, будто он схватился за оголенный провод под напряжением. Ощущение было такое, что рядом вот-вот разрядится конденсатор. Вскрикнув, Вик отпустил руль. Мопедка подпрыгнула на кочке, вильнула. Он слетел на землю, больно стукнувшись плечом, приклад дробовика за спиной саданул по затылку.

Рядом в терновнике раздался треск электрического разряда и гортанный возглас. Жахнул выстрел. И тут по кустам хлестнули трассы пуль. Через мгновение долетел сухой стрекот «гатлинга», а на вершине холма заржали лошади.

Монахи не скупились, поливали из пулемета подлесок, выкашивая кустарник, валя молодые деревца. Повсюду свистели пули, рыхлили землю. Рикошеты светлячками взлетали в небо и таяли.

Несколько комочков свинца со звоном врезались в мопедку, продолжавшую реветь мотором в двух шагах от Вика. Почуяв запах бензина, он прикрыл голову, зажмурился. В следующий миг взорвался бензобак. Плечи и спину окатило волной горячего воздуха, по правой руке будто наждаком прошлись. И пулемет смолк.

Вик лежал, уткнувшись носом в траву, боясь посмотреть. Он открыл глаза, только когда в низине загудел двигатель. Вокруг стало светло как днем, лучи прожекторов скрестились на изрядно поредевшем подлеске. Вместо кустов вверх торчали кривые ветки высотой до колена, чадила едким дымом мопедка.

Ветер донес с вершины удаляющийся стук копыт.

Встав на четвереньки, Вик обернулся. Лавируя между остовами автомобилей, по ухабам к склону неслись скоростные «тевтонцы» Ордена. Широкие колеса, усиленные рессоры, вместо корпуса сваренная из труб рама и двигатель впереди. Никаких стекол, водителя прикрывает сетка, по бокам – броня. За спиной у него площадка, над головой изогнутая рама, на которой в ряд закреплены фары, в кузове три кресла, там стрелки. Глушителя нет, поэтому грохот такой, что за версту слышно.

Рядом скользнула тень. Отпрянуть Вик не успел, лишь прикрыл ребра локтем. Удар отбросил его на спину, из груди с шумом вылетел воздух. Сильная рука сцапала за ушибленное плечо, оторвала от земли. Вик хрипло вдохнул. Его швырнули вниз по склону. Он упал плашмя. Громко щелкнули челюсти, на зубах заскрипел песок. Вик потянулся за спину – пальцы схватили пустоту, дробовик исчез.

Сил едва хватило на то, чтобы перевернуться. Он увидел застывшего перед ним человека в бойцовой стойке. Одна рука повисла плетью, рот перекошен, кожа на лысом черепе сморщилась.

– Ты! – выдохнул Вик.

Снизу бахнул штуцер, еще один: монахи на «тевтонцах» открыли огонь. Отскочив, Оглобля упал на землю и больше не поднимался.

Ревя моторами, машины взобрались по склону. Первая остановилась у подлеска, водитель заглушил двигатель, другая устремилась к вершине холма.

Вик попробовал шевельнуться. Правая рука плохо слушалась, в боку кололо, в голове шумело от стрельбы и рева моторов. Кругом метались тени.

– Замри!

В грудь ему ткнулся широкий срез ствола.

– Не убивать! – раздался властный голос из машины. – Связать – и в крепость.

– Я бригадир ба… – Оглоблю саданули в лоб прикладом, добавили ногой по ребрам, и он обмяк.

Не церемонясь, Вика перевернули, треснули по затылку, набросив по кожаной петле на кисти, туго стянули руки за спиной. Рванув за плечи, приподняли и поволокли к «тевтонцу», кинули на жесткие сиденья сзади, рядом погрузили Оглоблю, который пришел в себя после ударов и что-то мычал. Оглушительно взревел двигатель, и «тевтонец», развернувшись, покатил вниз.

Когда машина въехала во двор заставы и остановилась возле одинокого фонарного столба, их выбросили на землю. Похоже, столб использовали еще и как дыбу или виселицу. На высоте груди к нему был приварен поворотный механизм, от которого вверх уходил железный трос, пропущенный через роллер-блоки, а под тускло светившей лампочкой болталась петля.

– На колени, нечестивцы! – скомандовал все тот же властный голос.

Поставленных на колени пленников окружили монахи.

– Кто такие? – спросил подошедший жрец в желтой тоге. Он был на голову выше Оглобли и шире в плечах.

– Думаю, этот, – начал отдававший команды монах, указав на Вика, – мопедкой рулил. А другой из братвы Креста будет. Вели пытать их, брат Рут, они вмиг нам…

– Нет, Федор, – оборвал жрец. Шагнув к пленникам, ткнул Оглоблю толстым пальцем в лоб, и тот качнулся. – Ты! Я знаю тебя, башмачник. Что делал здесь?

Вик покосился на старшего бригадира, который что-то пробурчал бессвязно.

– Федор, чего он бормочет? Эвона его перекосило.

– Не ведаю, брат Рут. Он уж был таким, токмо мальчишку пытался поколотить. Ну, мы пресекли.

На заставу вернулся второй «тевтонец». Подбежавший к жрецу монах доложил, что на холме был еще кто-то, но ускакал на лошадях, и протянул электродубинку. Рут кивнул, покрутил в руках дубинку, взглянул на Оглоблю.

– Теперь ясно, – обратился он к Федору, – почему он едва языком ворочает, током долбанули.

– Я… – вдруг произнес Оглобля, задрав голову, – я з-за щенком гнался.

– Странно ты как-то гнался, друже, – взирая на него сверху, сказал Рут. – Ты на склоне хоронился, где люди Ильмара Креста были. Они за Октагоном слежку вели. Ты в сговоре с ними? Лучше отвечай честно. А потом и мальца послушаем, – Жрец бросил взгляд на Вика. – Чтоб установить, как дело было.

– Н-не знал я, что там… е-е-еще кто-то, – прохрипел старший бригадир. Громко сглотнув, тряхнул головой. – Щенка Дюк утром должен в Храм забрать. – Он наконец справился с заиканием, и кожа на лысине разгладилась. – А тот сбежал. Не хочет в Канториум…

– Дюк? Канториум? – Жрец повернулся к Вику, потом переглянулся с Федором.

– Слишком взрослый для бурсы, – сказал последний.

– Переговорщик его в старшие классы определил, – вставил Оглобля.

Заложив руки за спину, Рут спросил Вика:

– Кто таков?

Тот опустил голову.

– Сын Каспера, – ответил за него старший бригадир.

– Странника?

– Да.

Вик подумал, что слишком часто за сегодняшний день вспоминают отца. Украдкой глянул на жреца – лицо вытянутое, нос тонкий, густые волосы зачесаны назад.

– Продолжай, башмачник, – произнес жрец после раздумий.

– Дюк Абен с нашим Архипом договорился, что утром за шакаленком приедет. Ведь с вами оговорено, что завтра караваном совместным выступаем.

Рут кивнул.

Вик хотел открыть рот, оправдаться, но понял: доказывать что-то бесполезно. Одно хорошо, Оглобля теперь до него не доберется. А ведь преследовал, чтобы убить. И на холме прикончить его пытался.

Слушая вполуха рассказ старшего бригадира, Вик думал, как тот снова лихо повернул дело в свою пользу. И лучше сейчас помалкивать, а если жрец все-таки пожелает ему слово дать, то сразу повиниться, мол, испугался храмовых порядков, некроз мозги разъел, потому и решил пуститься в бега.

– Складно поёшь, – хмыкнул Федор, когда Оглобля закончил рассказ.

Рут, напротив, был серьезен.

– Вышли людей прочесать холмы, – приказал он, и усмешка исчезла с лица монаха. – Действовать скрытно. На стенах караулы усилить, наблюдать. Этих двоих с рассветом к башмачникам отвезешь. Мальчишку передашь Архипу и дождешься брата Дюка. Когда убедишься, что он забрал послушника, на заставу возвращайся.

– Ясно, брат Рут. Яшка!

Жрец развернулся и зашагал к крепостной стене.

– Тут я, Федор. – В круг света ступил молодой монах.

– Пленников в курятник, и охранять, чтоб не поцапались там. Утром с Акимом поедете со мной до башмачников. Будите сменщиков. В дозор назначаю…

Вика и Оглоблю подняли, ткнули в спину стволами штуцеров и погнали к приземистой постройке, примыкавшей к крепостной стене.