Цитаты из книги «Не только кимчхи: История, культура и повседневная жизнь Кореи»

1940 г. — корейцам насильно присваивают японские имена Когда в наши дни речь заходит о колониальной эпохе, самую негативную реакцию корейцев вызывают две акции колониальных властей — использование кореянок в качестве женщин для утешения и политика смены корейских имён на японские. Проблема женщин для утешения печально известна во всём мире. Этим термином называют корейских девушек, которых колониальные власти силой или — чаще — обманом набирали в военно-полевые бордели императорской армии. Политика смены имён за пределами Кореи куда менее известна, но вот для самих корейцев остаётся крайне болезненным элементом истории того непростого периода.

Много лет назад я задал вопрос советскому разведчику, этническому корейцу, который когда-то близко (очень близко) знал Чхве Сын-хи: «Так кем же она была, как она относилась к происходившему в стране?» Умный старик улыбнулся и сказал: «Она была удивительной красавицей и великой артисткой. Всё остальное — неважно». Я думаю, что полковник Т. был, как всегда, прав.

Разумеется, до начала 1930-х гг. кинематограф в Корее был немым. Любопытно, что в Корею попала традиция, в эпоху немого кино распространённая в Восточной Азии, но практически отсутствовавшая за её пределами, — традиция штатного рассказчика, который объяснял зрителям происходящее на экране. В большинстве стран считали, что для понимания сюжета вполне хватает интертитров (а также музыки в исполнении пианиста-тапёра). Однако и в Японии, и в Корее, и в Китае во время демонстрации фильма на сцене присутствовал профессиональный рассказчик (в Корее его именовали пёнса ), который в самом драматическом стиле, «с выражением» объяснял зрителям сюжет и комментировал происходящее на экране. Кроме пёнса на сеансе присутствовал и тапёр, обеспечивавший фильмам музыкальное сопровождение на пианино.

Новый закон, принятый в Корее в январе 1962 года, установил чёткие различия между табанами и прочими заведениями общественного питания. Согласно новым правилам, подавать в табанах еду (за исключением лёгких закусок) и спиртное стало противозаконным. Отныне в них можно было заказывать только кофе и безалкогольные напитки. В большинстве табанов подавали ещё и чай — как настоящий, листовой, так и корейские травяные «чаи», но кофе оставался там основным напитком.

Таким образом, корейцы, как и жители других стран Азии, где использовалась китайская иероглифическая письменность, называют бейсбол, если переводить дословно, «диким мячом» или «мячом на поле»

На протяжении долгого времени сама идея спорта корейцам была глубоко чужда. В этой связи можно вспомнить историю, которую в своё время часто пересказывали друг другу живущие в Корее иностранцы и которая якобы случилась в последние годы XIX века. Некий корейский аристократ (в некоторых версиях этой истории в его роли выступает сам король Кочжон) якобы однажды наблюдал за группой иностранцев, с увлечением играющих в теннис. Было очевидно, что это занятие отнимало у играющих немало сил, так что озадаченный аристократ поинтересовался, почему они не перепоручили такую изнурительную физическую работу своим слугам.

Денежные единицы колониальной Кореи принято называть корейской иеной, но это название не употреблялось в самой Корее. Дело в том, что и корейское слово вона, и японское слово иена представляют собой два разных произношения одного и того же китайского иероглифа

Однако колониальное правление рухнуло тогда, когда политика ассимиляции только стала приносить первые результаты — например, в виде полностью японизированных корейских подростков, некоторые из которых даже рвались в ряды камикадзе (подробнее — в главе 21). Однако главным результатом образовательной политики колониальных властей стало превращение Кореи в страну с очень высоким, по меркам Восточной Азии, уровнем грамотности. После восстановления независимости в 1945 году Корея была, с одной стороны, страной очень бедной, а с другой — страной на удивление неплохо образованной. Существование этого, как выражаются экономисты, человеческого капитала стало одним из факторов, сделавших возможным южнокорейское экономическое чудо 1960–1990-х гг.

Однако с установлением в Корее колониального режима в 1910 году решающую роль в развёртывании системы современного образования стали играть не миссионеры, постепенно оттеснённые на второй план, а японские колониальные власти. Систему образования в колониальные времена сложно оценивать однозначно. С одной стороны, за 35 лет колониального правления Корея стала одной из самых грамотных стран Азии, и было бы несправедливо утверждать, как это обычно делают националистически настроенные корейские историки, что японская администрация к этому никак не была причастна. В то же время нельзя забывать, что образование в колониальный период преследовало две цели: с одной стороны, оно действительно было направлено на просвещение корейцев, а с другой — служило цели насильственной ассимиляции. Политика ассимиляции в сущности состояла из двух аспектов. Во-первых, через систему начального обучения активно насаждался японский язык. Официально в колониальные времена именно японский язык считался «национальным языком»

1911 г. — опубликован «Указ об образовании» Один из образов, который возникает в сознании корейцев, когда речь заходит о колониальном прошлом, — это образ японского учителя, стоящего перед учениками в форме и с саблей на поясе. Действительно, в такой экипировке некоторые японские учителя работали в 1911–1922 гг., в период наиболее жёсткого колониального правления.