Против нас была расположена биваком обозная команда; оттуда были вызваны солдаты, чтобы вычистить нашу площадку, выпустить воду из соседней лужи и разобрать стену для более удобного выхода.

Генерал Засулич уехал в коляске в сопровождении нескольких лиц штаба 2-го корпуса, которым он раньше командовал. Из приказа по армии стало известно, что он опять вступает в командование этим корпусом.

Графу Келлеру предложено, по телеграфу, представить кандидата на командование 22-м полком. Липовац должен был возвратиться в Ляоян.

Наши лошади голодали со вчерашнего дня, было жаль на них смотреть. Только сегодня утром было подвезено несколько возов старого полусгнившего гаоляна, на который они набросились с жадностью. Зерна совсем не было.

Нас удивляло, как это при штабе большого отряда не имелось фуража. Не оттого ли у нас неудачи, что не только нет распорядительности, но даже неизвестно, кому следовало бы распорядиться и на кого возложить ответственность? Не в одном только железнодорожном ведомстве за все расплачивается стрелочник, т. е. самое безответное лицо.

Утренний завтрак, какао и яйца всмятку, был подан в палатке Келлера; она очень просторна, в два отделения, в одном помещалась его кровать, в другом, у входа, был стол и два складных стула.

Нам подвели коней, и мы выехали в сопровождении чинов штаба отряда и военных агентов для осмотра позиции.

Главная позиция находилась верстах в двух позади расположения войск. В случае стремительного нападения неприятеля обозы, парки и лазареты могли бы оказаться в опасном положении.

Поперек долины протянулся хребет, представлявший естественную позицию, очень выгодную для обороны. Построены на ней редуты, батареи, окопы для стрелков, проведены дороги для подвоза и спуска орудий и снарядов. Одним словом, позиция была выбрана и укреплена на славу и могла бы оказать нападающему почти неприступную преграду. Вопрос только в том, пойдет ли он на нее. Эта позиция, как и все другие, могла бы быть обойдена, и тогда все труды на ее укрепление пропали бы даром. Из этого, конечно, не следует делать вывода, что надо пользоваться естественными преградами движению неприятеля, но укреплять их не стоит. Напротив: надо использовать все средства, чтобы отбросить нападающего или, по крайней мере, задержать его. Но это едва ли удастся, если мы ограничимся укреплением только одного облюбованного нами прохода, полагая, что неприятель пойдет именно туда, а не мимо.

Укрепленная позиция не крепость, где войска могут продержаться долго и будут отвлекать часть сил противника. Когда она обойдена, надо спешить ее бросить, потому что для обороны она более не годится.

Мы проехали на батарею по дороге, разработанной саперами и командами войск Ляндансянского отряда.

В нашем присутствии втянули туда одно орудие, на что потребовалось тридцать минут, спустили же его шесть солдат на лямках прямо с кручи в двенадцать минут. Этим доказывалось, что при отступлении орудия могут быть вывезены быстро.

По узкому гребню горы мы пешком пробрались на правофланговую позицию. Лошадей вели в поводу.

Здесь хребет раздваивался: вправо он сливался с цепью гор, граничащих с долиною, ведущей в Ляоян, влево хребет спускался к востоку, в сторону Фынхуанчена. На скрещении гребней было возведено три редута. Восточный, передовой отрог, предполагалось укрепить уступами в несколько ярусов, что давало бы большую интенсивность огня.

Недостаток такого расположения окопов состоял в том, что путь отступления из них поднимался в гору, по открытому со всех сторон склону, т. е. под выстрелами неприятеля.

Граф Келлер удивлялся, что левый фланг главной позиции упирался в долину, по которой пролегала дорога из Фынхуанчена в Ляоян – путь наступления японцев, а не было обращено внимания на высоты левее, по ту сторону долины, откуда наши укрепления могли бы быть обстреляны с тыла. Было решено завтра осмотреть эти высоты, узнать, доступны ли они для артиллерии, и определить, как привести их в оборонительное состояние. Сложные и дорогостоящие инженерные работы приказано прекратить и ограничиться устройством окопов для пехоты. Нам передавали, что генерал Засулич позиции не осматривал.

Мы вернулись на бивак в пять часов дня и отправились обедать в общую столовую штаба отряда, которой заведовал подъесаул граф Комаровский. Ужинали дома, т. е. в палатке Келлера. Нам предстояло скоро расстаться, и мы рассчитывали провести этот вечер одни, но не успели мы окончить ужина, как послышался голос Комаровского, просившего позволения зайти. Он приходил просить, чтобы его назначили комендантом отряда. После него пришел полковник Абациев, старый приятель, с которым мы были рады повидаться. Он недавно принял Уссурийский казачий полк и рассказывал нам о службе в отдельной бригаде полковника Карцева. Они были почти бессменно заняты разведочной службой, и поэтому лошади были приведены в ужасное состояние. Абациев в особенности жаловался на состав полков 2-й очереди: нижепредельные казаки не имели никакой боевой подготовки, кто не умел стрелять до поступления на службу, не научился ничему, так как их заставляли выпустить десять, двенадцать пуль, и этим обучение стрельбе ограничивалось. Не попавший в цель ни одной пули не будет стрелять успешнее в бою.

Келлер обещал осмотреть внимательно его полк завтра и о всем замеченном передать на усмотрение командующего армией.

6 мая. По случаю дня рождения государя императора назначен был церковный парад 7-му, 10-му, 11-му и 12-му Восточно-Сибирским стрелковым полкам. Войска были построены в каре среди широкой долины, окруженной горами. Как везде в Маньчжурии, приходилось становиться и маршировать на вспаханном поле, так как нельзя было найти в одном куске ста квадратных сажен необработанной земли.

У аналоя стояли два священника и хор певчих солдат с ружьями.

Несмотря на то, что эта часть Маньчжурии на одной параллели со средней Италией и был май на дворе, здесь было еще настолько свежо, что войска вышли в мундирах.

Офицеры – вне строя в сюртуках при шарфах.

Граф Келлер в форме стрелков Императорской фамилии подъехал галопом на царской лошади, поздоровался с войсками и поздравил их с праздником. Он сидел молодцом и, несмотря на его пехотный мундир, было видно, что он кавалерист не случайный, а настоящий.

Вспомнились мне года молодости: еще в Пажеском корпусе Келлеру как лучшему ездоку давали в манеже тряскую и довольно трудную в езде кобылу Викторию, затем в Кавалергардском полку он был в числе хороших ездоков.

Келлер слез с лошади и подошел к месту церковного служения. Напротив стояли знаменщики присутствующих на параде войск. Началась служба.

Во время богослужения при боевой обстановке присутствующими овладевает особое настроение – неодинаковое для всех: истинно верующих молитва укрепляет, дает им подъем духа, у них выражение лица торжественное, чуть ли не радостное; другие молились усердно, клали земные поклоны, но успокоения молитва им не давала, потому что они боялись смерти и молились о сохранении жизни, забыв слова молитвы Господней – «Да будет воля Твоя». Как часто приходится видеть людей, сокрушающихся, по-видимому, о чужом горе, тогда как в действительности им жалко только себя при мысли, что им тоже придется умирать или переносить личное горе. Тут были тоже настоящие воины, готовые на самопожертвование, они глядели смело вперед, не тревожимые мучительными опасениями. Но большинство безучастно – как будто равнодушные ко всему, они верят в предопределение и переносят безропотно самые тяжелые испытания, – для них существует поговорка: «Двум смертям не бывать, одной не миновать».

Было пропето многолетие. Граф Келлер и за ним все офицеры приложились к кресту. Духовенство, в сопровождении начальствующих обходило войска и окропляло их святой водой, а батальон за батальоном подхватывал целым хором: «Спаси, Господи». Это было торжественно и производило сильное впечатление.

После выпитой чарки за здоровье государя, государынь, наследника и командующего армией граф Келлер пропустил парад церемониальным маршем и затем направился смотреть Уссурийский полк. Одной сотне приказано расседлать коней: они имели действительно истощенный вид, а спины были сбиты почти у всех. На опросе казаков оказалось, что большинство не умело стрелять, ни владеть шашкой, они не знали ни конного, ни пешего строя. Офицеры были недостаточно подготовленными. А между тем Абациеву предстояло сегодня же выступить в поход и идти усиленными переходами на юг для выполнения особой задачи.

Келлер вызвал вперед офицеров и передал им, что он требует постоянного и самого внимательного наблюдения за всесторонней подготовкой казаков к боевой службе. Абациеву же он сказал, что в случае нерадения или неспособности сотенных командиров он ему вменяет в обязанность для пользы службы сменять их и назначать временно командующих, хотя бы и младших чином.

Переодевшись, мы поехали осматривать замеченные вчера высоты на левом фланге главной позиции. Дорога, по которой могла бы свободно следовать артиллерия, проходила параллельно главному этапному пути от Ляояна на Фынхуанчен, около двух верст к северу. Подъем на горы был не слишком крутой и также доступен для артиллерии.

Поднимаясь вдоль ручья вверх по ущелью, мы согнали медведя; молодые офицеры захватили винтовки у казаков и бросились за ним в погоню, но успеха не имели: в сплошном кустарнике можно было найти зверя только с собаками или выгнать его на чистое место облавою.

Мы выбрались на вершину гор и очутились позади нашей главной укрепленной позиции. Несколько орудий, поставленных в этом месте неприятелем, могли бы сбить наши батареи с тыла и обстреливать путь отступления.

Решено было расширить и улучшить существующую дорогу и провести новые для передвижения войск и артиллерии и занять вершину высот тремя горными орудиями (имелось их только пять, старого образца, из которых два было подбито); гребни высот должны были быть заняты стрелками, имевшими за собою на полугоре частные резервы; были намечены места для главных резервов, готовых во время боя двинуться, куда потребовались бы подкрепления, и на обходы неприятеля отвечать охватами его флангов, что Келлер называл активной обороной. Не имея численного превосходства, было необходимо встречать густые цепи японцев, какими они атаковали нас под Тюренченом, хотя бы слабыми цепями стрелков, но защищенных окопами, и выдвигать впереди наших флангов сильные части для предупреждения обходов. Противника надо было атаковать настойчиво свежими резервами, когда он будет истомлен упорством защиты, израсходует патроны, и покажутся признаки ослабления.

Мы спешились, спустились напрямик по крутому обрыву и вернулись на бивак. По дороге нам встретился начальник инженеров генерал Величко^[32], прибывший из Ляояна для осмотра инженерных работ на позициях.

Вечером собрались у Келлера на совещание генералы Величко и Кашталинский и полковник Орановский.

В Ляндансяне водки не было, ее привезли из Ляояна к сегодняшнему празднику. Вечером в лагере горели костры, раздавалась музыка и пение. У офицеров, бывших юнкеров Николаевского кавалерийского училища, чествовался в местном ресторане храмовый праздник училища: там тоже песенники, играла полковая музыка, кричали «ура», туши чередовались маршами, – веселье продолжалось заполночь.

7 мая. Полковник Орановский сообщил мне, что между Ляншангуаном и Саймацзы не было связи, поэтому ехать этим путем с кладями было бы рискованно, следовало мне возвратиться к полуэтапу и оттуда свернуть на Аньпин, первый этап на главной дороге из Ляояна в Саймацзы.

Жаль было отказаться от поездки с Келлером до Ляншангуана, но я торопился в полк, а Келлер ожидал завтра командующего армией и не был уверен, что ему удастся в скором времени посетить свой передовой отряд. Я решил выехать завтра и предупредил о том Эдлунда, который тоже собирался в отряд генерала Ренненкампфа.

Был у меня подполковник 11-го стрелкового полка Шипов, талантливый рисовальщик, которого я знал в Париже, когда он состоял там при посольстве.

Мы с Келлером ужинали вдвоем; он снова повторил, что очень желал бы иметь меня в своем отряде, потому что он дорожил мною не только как другом, но также как начальником части, на которого мог вполне положиться. Долго продолжалась наша беседа, и мы были оба очень взволнованы при прощании.

8 мая. При последнем прощании с Келлером мы не могли выговорить ни одного слова, – нам, может быть, не суждено было более встретиться.

Мы выступили в 9 часов утра, а в Соялинцзы были в половине двенадцатого. Все войска, расположенные на полуэтапе, были в сборе и ожидали приезда командующего. Наконец появились гонцы, дозоры, взвод казаков и за ними командующий в коляске, довольно медленно подвигавшейся по испорченной последними дождями дороге.

Мы хотели обедать, но ресторатор просил нас обождать отъезда командующего, которому он подавал завтрак в отдельной фанзе. Командующий завтракал недолго, и когда он уехал, генерал барон Икскюль пригласил нас перейти обедать в эту фанзу и угостил нас превосходным рейнвейном, найденным у местного маркитанта; таким вином не побрезговали бы самые взыскательные знатоки.

От Соялинцзы дорога шла по долине Танхэ («хэ» по-китайски – река), горы здесь невысокие. Довольно часто встречались деревни, обсаженные плакучими ивами и раскидистыми акациевидными деревьями.

Под тенью мощно разросшихся деревьев у живописных крепостных ворот Аньпиня стояла пестрая толпа китайцев. Этапный комендант отвел нам квартиру у богатого купца Тифунтая. Тифунтай в Маньчжурии знаменитость – он нажил большое состояние во время Китайской кампании 1900 года поставками разного рода довольствия нашим войскам, исполняя вполне добросовестно принятые на себя обязательства. Нам не пришлось тогда терпеть тех злоупотреблений, которыми отличалась пресловутая компания Коган, Грегер и Горвиц во время Турецкой войны. Говорили, что генерал Куропаткин оказывал Тифунтаю особый почет, принимал во всякое время и вполне ему доверял. Тифунтай тоже не оставался в долгу и не раз оказывал ценные услуги войскам. Он имел склады товаров и магазины во всех городах и крупных торговых центрах Маньчжурии. Его фанзы и лавки в Аньпине окружены высокой каменной стеной с бойницами, как настоящая импань^[33]. Внутри двора, устланного каменными плитами, стояли рядами цветы в кадках и горшках; оконные рамы во всю стену сделаны из тонкого деревянного переплета разных рисунков и оклеены бумагой, вместо стекол.

Пепино ознакомился в первый раз с устройством китайских кухонь; очаги он находил удобными, но относился с большим презрением к тому, что в них готовили китайцы.

Ночью я был разбужен дракой стада свиней под моим окном: топтанье, хрюканье, визг продолжались до рассвета. Все дело в привычке. Уличный шум Парижа ночью, где движение почти беспрерывное, меня нисколько не беспокоил, а лай собак, крик петухов, мычание, ржание, блеяние разных домашних животных не давали мне спать.

9 мая.