опыту» своих собственных индивидуальных отношений: он рассказывает о своей дружбе с Этьеном де Ла Боэси, где оба выступали и как Другие (с большой буквы), и как единство (единство индивидуальных отношений): «Никакие доводы в мире, – признается М. Монтень, – не могли бы поколебать моей уверенности в том, что я знаю волю и мысли моего друга. В любом его поступке, в каком бы виде мне его ни представили, я могу тотчас же разгадать побудительную причину. Наши души были столь тесно спаяны, они взирали друг на друга с таким пылким чувством и, отдаваясь этому чувству, до того раскрывались одна перед другой, обнажая себя до самого дна, что я не только знал его душу как свою собственную, но и поверил бы ему во всем, касающемся меня, больше, чем самому себе».[368] По сути дела М. Монтень противопоставляет здесь этот свой «опыт Другого» отношениям, имеющим «определенную цель» (где Другим просто «вменяется» быть Другими, и не более того), первые же не имеют другой цели, кроме себя самих, то есть несодержательны, о чем с очевидностью свидетельствует указание философа на то, что его друг не мог б