Цитаты из книги «Мышление. Системное исследование»

Если представить себе «дефолт-систему мозга», занимающую, надо сказать, огромные объемы нашего мозга (медиальная префронтальная кора, задняя поясная извилина, преклиновидная кора и медиальная, латеральная и нижняя часть теменной коры и др.), как своего рода «серверное пространство», то оно постоянно занято просчетом и пересчетом взаимосвязей, объединяющих от ста пятидесяти до двухсот тридцати интеллектуальных объектов, которыми для нас являются «другие люди» (наше число Дамбара).

Да, животные в некотором смысле «понимают», что другие животные ведут себя так, как они себя ведут, и с этим у них не возникает никаких проблем, по крайней мере они точно к этому готовы. Но ведь у других животных, кроме человека разумного, и нет тех специфических «моделей других», какие сформированы у нас. Они реагируют друг на друга, мы же реагируем – каждый на свое представление друг о друге, находящееся во внутреннем психическом пространстве каждого из нас. Грубо говоря, там, где другие животные реагируют действием – приспосабливаются к ситуации, мы реагируем рационализацией – приспосабливаем к ситуации какие-то свои нарративы

Так что если у нас есть хоть малейшая возможность превратить что-то непонятное в понятное, мы сделаем это немедленно, причем в ущерб достоверности, точности и даже здравому смыслу – ничуть об этом не сожалея и даже, честно говоря, не заметив собственного лукавства.

Но нельзя относиться как-то к интеллектуальному объекту мира интеллектуальной функции – он другого происхождения, иной природы, нежели тот мир, для которого создавался наш мозг (а он создавался для выживания в «осязаемой» среде). Мир интеллектуальной функции находится, таким образом, как бы в другом измерении реальности – собственно в культурно-историческом. Он дан нам через посредство других людей, которые и предложили нам – в качестве средства и среды нашего взаимодействия – реальность мира интеллектуальной функции.

Для нас гибель нашего «мировоззрения» психологически равнозначна смерти, что, конечно, иллюзия и полная чушь. Однако понять это наше фундаментальное заблуждение можно лишь аналитически, почувствовать этого мы все равно не можем. Тут действует то самое правило: представления кажутся нам реальными – мы так чувствуем, а подлинная реальность может быть нами лишь реконструирована, – мы можем иметь эффективные модели реальности, но чувствовать мы всегда будем что-то другое – образы своих представлений. Все это, впрочем, вполне естественно: наш биологический мозг естественным образом живо реагирует на «осязаемые образы», рисуемые нашими представлениями, и совершенно не понимает той аналитики, которая может возникнуть исключительно в рамках мира интеллектуальной функции. Именно поэтому, кстати сказать, нашему мозгу и нужны нарративы – то, что можно примерить на себя, почувствовать, испытать. Получая такой опыт – облекая факты в нарративы и реагируя на них, – наш биологический мозг может сформировать «отношение» к тому или иному «факту».

личностное «я» – это не нечто однажды и навсегда сделанное, а лишь способ создания соответствующих интеллектуальных объектов ad hoc (по тому или иному случаю).

Таким образом, есть некая условная точка, в которой сходятся две в каком-то смысле разные социальности. Одна – пространственная, которую мы получили в наследство от социального поведения наших эволюционных предков, преобразовав систему их актуального социального взаимодействия в нашу «дефолт-систему мозга» (теперь именно она обеспечивает нас «мыслительной жвачкой» и виртуализированными социальными отношениями). И другая, тоже как бы социальность, – временна́я, которая, по существу, есть не что иное, как некая условная ось вращения совокупного тела нашего внутреннего психического пространства. Сама эта ось и есть в каком-то смысле наш фундаментальный мировоззренческий нарратив, наше представление о себе, наша «личная история» нашего личностного «я». Причем сам этот нарратив не несет в себе никакого определенного содержания – это именно временная ось всего нашего внутреннего психического пространства, которая может производить множество наших «личных историй», представляющих в разных ситуациях и контекстах условную фигуру нашего личностного «я»

Попробуем представить себе наши отношения с реальностью, глядя на них, так сказать, нейрофизиологически. Здесь мы действительно вроде как обнаруживаем некие уровни: во-первых, понятно, что мы контактируем с реальностью посредством нашего рецепторного аппарата – зона, так скажем, физиологического контакта, во-вторых, данные с рецепторов преобразуются нашим мозгом и запечатлеются в нем в неких функциональных нейрофизиологических комплексах (этим аспектом активно занимается нейрофизиология восприятия), в-третьих, возникшие нейрофизиологические комплексы рефлексируются нами как некие «субъективные состояния», наконец, в-четвертых, мы каким-то образом обозначаем для самих себя (концептуализируем) эти «состояния» (означаемые) в рамках неких наших представлений (означающих). Грубо говоря, у нас есть «сырые данные», «функциональные системы», а также идентифицируемые нами наши собственные «состояния» («означаемые», «значения») и то, что мы по этому поводу думаем – некие «суждения» («означающие», «знаки»).

Что же происходит с психикой ребенка непосредственно в самом «кризисе трех лет»? Все классические симптомы этого кризиса – негативизм, упрямство, строптивость и проч. – направлены на то, чтобы противопоставить себя всякому внешнему воздействию, чужой воле (которая, конечно, пока им как таковая даже не осознается). Образно говоря, пока я не сказал «нет», меня как бы и самого нет. Соглашаясь с другим, я, в некотором роде, проявляю свое отсутствие (точнее, не сообщаю обратного).

Переживая «кризис трех лет», ребенок пытается, если так можно выразиться, нащупать самоощущение себя, выделить свое нарождающееся «я» из массы прочих впечатлений, представлений и иных сил, бурлящих на просторах его внутреннего психического пространства.