5

В только что открывшемся подвальчике-кафе «Старокиевское» царствовала приятная прохлада. Хозяйка большой венгерской кофеварки зевала, выставляя на прилавок вчерашние пирожные.

Кофе она сварила совсем дрянной. Зато сахара положила больше, чем надо. Хорошо еще, что не размешала.

Виктор все еще пребывал в плену ощущений прошедшей ночи. Думал о Светке, о ее странной и такой естественной детскости. Вот только студенческий билет как-то совсем сюда, в эту прошедшую ночь, не вязался. Словно это была обычная подделка для покупки льготных проездных билетов. Собственно, такое вполне возможно. Ведь на Петровке можно было без проблем купить бланк любого удостоверения – хоть МВД, хоть СБУ. Оставалось только вклеить фотографию и влепить какую-нибудь печать. А после этого – что хочешь, то и делай. В пределах разумного, конечно.

Виктор отпил глоток кофе, и странно, что никакой обычной кофейной горечи на языке не осталось. Вместо вкуса кофе вынырнул внезапно вкус ночной манной каши с клубничным джемом, вкус детства.

Прошедшая ночь не отпускала Виктора. Первый раз в своей жизни он как-то слишком легко и естественно «купил» ночь счастья и страсти. И никаких неприятных ощущений, никаких совестливых мыслей. Не стыдно, не больно, не обидно. Что там Брониковской говорил? Придет возраст, когда бесплатно уже не дают, а платить еще стыдно? Виктор грустно усмехнулся. Брониковский, пожалуй, был не прав. Да и не было у Виктора ощущения, что он заплатил. Да, он отдал полста баксов этой милой девчонке, просто взял и подарил в благодарность за чудные мгновения. Или это ее надо благодарить за ту легкость, с которой он расстался с зеленой купюрой. Ведь действительно, все произошло так легко, по-домашнему, словно они были уже знакомы и просто состоялось очередное романтическое свидание в детском саду, где, видимо, происходит в отсутствие детей много чего странного и романтического, где в подвале торгуют компьютерами, ночью варят манную кашу. Там наверняка и на чердаке что-то происходит. Невидимое, неслышимое, незаметное. Радостная загадочность жизни. Почему-то до Антарктиды эта загадочность отсутствовала. Может, потому что Виктор был отделен, отрезан от нее своей замкнутой и вполне полноценной жизнью члена уже рассыпавшейся семьи. В той жизни у него были обязанности – он кормил пингвина Мишу, создавал печальные «крестики», перечитывал их и иногда сам пускал скудную слезу по будущим покойникам. Он думал о Соне, он обеспечивал Нину деньгами и самоощущением домохозяйки и жены. У него были ключи от собственного маленького мира. Это теперь на дверях в его старый мир появился новый замок и он стал беженцем. И на бегу вчера вечером его остановили и предложили немного счастья. И – главное – не обманули. Счастье до сих пор ощущалось во всем его теле. Счастье растягивалось, как жевательная резинка, хотя вкус его, как вкус манной каши с клубничным джемом, уже «смылся» с языка, перешел в иное чувственное пространство, в отдельную ячейку памяти, где хранятся другие прошлые вкусовые ощущения, где в конце концов все смешивается, чтобы потом внезапно, из-за сумбурной ассоциации или мысли, вынырнуть вдруг и напомнить о себе, о том счастливом моменте, канувшем в прошлое.

И снова в мыслях всплыл детский садик, только уже другой. Такой же двухэтажный, с такими же песочницами и качелями, но уже с детьми, среди которых и он сам с высоко подрезанной челкой русых волос, в коричневых шортиках и в синем свитерке. Обед, манная каша с клубничным джемом и тающим сверху маленьким айсбергом масла. Потом – тихий час. После тихого часа – разучивание песенки про зайчика.

Интересно, что сейчас делает Соня, озабоченно подумал Виктор. Она ведь никогда не ходила в детский садик, она не играла с другими детьми. У нее какое-то совершенно другое детство…

Виктор вышел из кафе, нашел глазами уличный телефон. Подошел и позвонил себе домой.

Длинные гудки вызвали в нем напряжение. А вдруг трубку снимет Нина? О чем с ней говорить? Наверно, можно было бы спросить: «Как дела? Что нового?»

К счастью, трубку подняла Соня. Радостным звонким голоском сообщила, что Нина куда-то ушла, а дядя Коля не ночевал дома и не звонил, и кошку она выпустила на улицу погулять, и что она, хоть и царапается, но очень умная – сама уходит погулять, а потом сама приходит и скребет когтями по двери, пока ей не откроют.

Рассказав все последние новости, Соня вдруг спросила: «А ты когда домой придешь?»

Виктор растерялся, замешкался с ответом.

– Не знаю, – сказал он. – Может, через пару дней…

– А ты приходи, когда никого не будет! – предложила Соня. – Я тебе яичницу сжарю! Я уже умею – тетя Нина уезжала на два дня, а мне только яйца оставляла и булочку. И я сама себе яичницу жарила, я уже большая!.. А ты Мишу видел?

– Нет еще, – ответил Виктор. – Я сегодня к нему поеду…

– Ты ему привет передай и скажи – пускай возвращается. Тут без него скучно…

– Скажу, – пообещал Виктор. – И в гости к тебе приду, когда никого не будет!

– И звони чаще! – попросила Соня.

– Хорошо, я тебе завтра утром позвоню!

Опустив трубку, Виктор взгрустнул. Ему захотелось назад, в прошлое, в свою тогдашнюю жизнь. Проще говоря, захотелось домой, только чтоб все было спокойнее и стабильнее. Чтоб больше никаких «крестиков» и похорон с пингвином. Или, по крайней мере, никаких похорон, а только «крестики». Но в прошлое можно было только окунуться мыслями и воспоминаниями. А теперь надо было собраться, вдохнуть побольше воздуха, осмотреться и понять: где он, где Миша? Что из прошлого перешло в сегодняшний день и как ему, Виктору, к этому сегодняшнему дню приспособиться, прислониться, прижиться? Что ему потом, когда он отдаст все долги, делать? Да и долгов-то – мелочь! Поездка в Москву к жене, а точнее – к вдове банкира Брониковского. Но главный долг – перед Мишей. Его отдать будет сложнее, но он постарается. И начнет стараться уже сегодня. Утренний кофе, хоть и дрянной, но свое дело сделал. Виктор проснулся. Проснулся для дальнейшей жизни.

6

Феофания встретила Виктора проблесками солнца сквозь набежавшие облака. В лицо плеснул воздушной прохладой ветерок. Над головой громко шептались листья деревьев, кричали птицы. А впереди, на территории «Больницы для ученых», прогуливались пациенты. Высокий старик в синем халате делал медленные шаги по аллее, останавливался после каждого шага, шевелил губами, снова делал шаг.

Инфарктник, подумал Виктор, обгоняя старика.

Чуть дальше впереди находилась ветлечебница. Надо только обойти главный корпус справа, зайти со двора. Там тоже есть своя территория, по которой несколько месяцев назад прогуливался под чутким руководством врачей пингвин Миша.

Виктор занервничал, что-то резануло болью в душе. Снова чувство вины защемило невидимый душевный нерв, и Виктор остановился. Стоял, смотрел вверх на кроны деревьев. Ждал, пока чувство вины отпустит его, по крайней мере как-то осядет, спрячется. Но защемленный этим чувством нерв ударил по глазам. Виктор сощурился от не ощутимой, но осознанной боли. На глаза накатили слезы, хотелось плакать. Виктор сморгнул это желание, избавился от него. Пошел дальше.

За главным корпусом двое санитаров в белых халатах выгуливали на подстриженной лужайке трех собак. Одна из собак сильно хромала на переднюю лапу.

Виктор поздоровался с санитарами. Спросил, где врач Илья Семенович. Санитары отправили его на второй этаж в ординаторскую.

Идя по коридору, Виктор заглянул в палату, где когда-то лежал Миша. Рассмотреть новых пациентов он не смог. Только детские кроватки увидел да никелированный столик на колесиках с какой-то медаппаратурой возле одной из кроваток. Жужжание подсказало Виктору, что медоборудование на столике работает, а значит, идет борьба за жизнь четвероногого пациента.

Илью Семеновича Виктор действительно нашел в ординаторской. Врач не сразу узнал Виктора, но поздоровался очень дружелюбно.

– Помните, вы делали операцию пингвину Мише? – напомнил о себе Виктор.

– Миша? – переспросил Илья Семенович, и на его лице появилась грустная улыбка. – Конечно, помню… У нас за все годы только один пингвин и был!.. А вы… я же помнил вашу фамилию…

– Золотарев, – подсказал Виктор.

– Точно! Вас тут ждали недели три…

– Кто?

– Ну я не знаю… Как принято говорить – люди спортивно-деловой наружности… Один постоянно тут торчал. А остальные двое приходили утром, сами Мишу выгуливали, а вечером опять уходили…

– А потом что?

– Потом? Потом Миша выздоровел, окреп. И они его забрали. Приехали на двух джипах, доплатили за лекарства и лечение, очень вежливо забирали. Напоследок снова о вас спрашивали и… если мне память не изменяет, что-то для вас оставляли… Нет, не так все это было, забыл я уже… Ждали вас одни, а Мишу забирали другие. А конверт оставляли те, которые вас ждали! Вот как запутанно! – врач усмехнулся. – Как говорится – без стакана водки не разберешься!

– И где этот конверт?

Врач оглянулся на застекленный книжный шкаф, потом посмотрел на свой рабочий стол. Присел на кресло, выдвинул один ящик, потом второй. Вытащил оттуда несколько рентгеновских снимков, потом – коричневый конверт. Протянул его Виктору.

– Вот, здесь ничего не теряется… кроме совести…

Виктор, взяв в руки конверт, бросил на врача вопросительный взгляд.

– Да-да, кроме совести, – повторил врач. – Только вчера пришлось выгнать очередных нянечек – воровали корм для собак из кухни!.. Они, конечно, не виноваты, – врач грустно усмехнулся. – С этим можно бороться только путем генной инженерии…

Виктор уже не слушал Илью Семеновича. Он вытащил из конверта отпечатанную на компьютере записку и свернутую газетную вырезку.

«Перезвоните до 20 мая по телефону 488-03-00. Это в ваших интересах». Подписи не было.

Развернул вырезку, и тут же в груди кольнуло. Обрамленный в черную траурную рамку на него с газетной вырезки смотрел его бывший шеф Игорь Львович. Краткий некролог сообщал о его трагической гибели в автомобильной аварии на Бориспольском шоссе. Шофер превысил скорость, и когда на шоссе внезапно выехал груженный песком самосвал, затормозить уже было невозможно.

Виктор свернул вырезку и сунул ее обратно в конверт.

– А Мишу когда забрали? – спросил он врача.

– Давненько уже. В общей сложности он у нас шесть недель провел, вот и подсчитайте. Вы же его сами сюда привозили…

Виктор кивнул. Пожал Илье Семеновичу руку, попрощался.

Остановился во дворе. Санитары еще выгуливали собак. Они были крепкими ребятами, и белые халаты делали их больше похожими на мясников, чем на сотрудников ветлечебницы. Один из них вдруг пристально посмотрел на Виктора, и Виктору стало не по себе. Он развернулся и быстро зашагал к воротам.

7

От больницы до кладбища дорога коротка. Даже если ты здоров и едешь своим ходом. Просто если ты едешь на кладбище, то думаешь о жизни. О своей или чужой, но о жизни и ее смысле. И эти мысли крадут время, крадут внимание. И трамвай позвякивает усыпляюще, убаюкивает своим неспешным ходом. И только когда за окнами мелькнет красный кирпичный забор, а за ним – перенаселенный город мертвых, только тогда мысли о жизни и ее смысле вспорхнут, как стайка испуганных воробьев. И трамвай чуть траурно замедлит ход и остановится метрах в двадцати от главных ворот этого спокойного города мертвых.

Крик ворон. Легкий ветерок. Старушки, продающие могильные лютики и синеглазки. Бездомные мальчишки, предлагающие свежеукраденные с могил букеты.

Виктор остановился перед воротами. Ему казалось, что могилу Пидпалого он найдет легко, без проблем. Хотя минут пятнадцать-двадцать придется потратить на дорогу.

Подошел к сгорбленной старушке, одетой в старый синий ватник. Перед ней в деревянном ящике могильная цветочная рассада – фиалки и карликовые ромашки.

– Почем? – спросил.

– Пять гривен – десяток.

Виктор достал пятерку. Взял пучок цветущих фиалок.

– Погоди! – сказала старушка, достала кулек с надписью «Мальборо», разорвала его пополам и замотала в половинку кулька корни фиалок.

По кладбищенской аллее Виктор шел не спеша. Ноги сами вывели его к могиле пингвинолога. Могильный холмик зарос травой. Виктор присел на корточки, опустил фиалки на землю. Где-то далеко прозвенел трамвай.

Виктор оглянулся – вокруг никого не было. Только вороны перекрикивались, да шумел ветер в кронах могучих деревьев.

«У меня не осталось незаконченных дел!» – вспомнились слова Пидпалого. Виктор вздохнул. Здесь, с этой могилы, с похорон Пидпалого началась у них с Мишей другая, параллельная жизнь. Жизнь, которая уже давно закончилась, по крайней мере у него, у Виктора. Где-то здесь, должно быть, лежит и спит вечным сном Игорь Львович, у которого наверняка осталось много неоконченных дел и планов. Остались жена и сын. Наверно, там, где он их прятал от нашей реальности, – в Италии. И в Борисполь он, видимо, спешил не зря – на самолет. Тут ему и подставили «ножку» самосвалом. Всякая история должна иметь точку. Необязательно финал. Точка важнее. Если стоит жирная точка – она и определяет, где у истории финал. А жирнее точки, чем смерть, не бывает.

Метрах в тридцати от могилы Пидпалого на аккуратной небольшой площадке разместился «хоздворик» – мусорный контейнер, заполненный доверху высохшими цветами и прочим кладбищенским мусором. Рядом с контейнером из земли вылезала водопроводная труба, заканчивающаяся краном. Возле крана – ведро и большая железная лейка. И на ведре, и на лейке – красной краской инвентарные номера. Тут же – прислоненная к контейнеру старенькая лопата.

Виктор взял лопату, посадил по краям могилы фиалки. Полил их щедро. Он ведь, кажется, собирался и памятник Пидпалому поставить! Ведь вокруг – сплошной мрамор и овальные фотографии, а тут – почти безымянная могила. Только табличка на потемневшей от сырости дощечке с фамилией и инициалами покойного, как временный пропуск на тот свет. Памятник – это уже как вечный паспорт. Обмену не подлежит.

Виктора опять всколыхнуло чувство вины. Теперь уже перед Пидпалым. Тягостно стало на душе, и Виктор, бросив прощальный взгляд на могилку, пошел обратно, в сторону выхода. Прошел мимо огромного двухметрового мраморного памятника, где покойный был изображен во весь рост, в спортивном костюме «Адидас», с ключами от «мерседеса» в руке. Сам «мерседес» виднелся из-за его спины.

Виктор остановился, рассмотрел монументальный портрет покойного, и тут его осенило – это же тот самый покойник, который «познакомил» его и Мишу с Лешей, это отсюда их с пингвином Леша первый раз подвозил домой на своей машине.

«Расторопов Петр Витальевич. 15.03.1971—11.10.1997».

«Одиннадцатое октября, – подумал Виктор. – Хоронили, наверно, на третий день… тринадцатого… Несчастливое число…»

Опять прозвенел далекий трамвай, и Виктор продолжил свой путь по кадбищенской аллее. Над головой летали вороны. Каркали. К их карканью добавился отдаленный похоронный марш, и Виктор, оглянувшись, увидел далеко, в глубине кладбища, скопление людей. Очередные проводы в вечность.

Минут через десять, свернув на аллею, выходящую уже к воротам, Виктор увидел, как на Байковое кладбище въехало десятка полтора крутых иномарок, среди них – роскошный лимузин-катафалк. В хвосте этой колонны следовали четыре одинаковых черных джипа. Замыкающий колонну джип остановился. Из него выскочили двое парней. Они стали по обе стороны от ворот, а вся кавалькада поехала дальше, по аллее, ведущей к церкви и крематорию.

Виктор насторожился, его губы едва заметно улыбнулись вслед внезапному предположению.

«Какие крутые похороны без пингвина?» – подумал он, внимательным взглядом провожая колонну иномарок.