3. Дикая чаща

Крот давно хотел познакомиться с Барсуком. Тот, судя по всему, был весьма важной персоной, и, хотя появлялся редко, с его невидимым присутствием считались все. Но когда бы Крот об этом ни заговаривал, Водяной Крыс останавливал его.

– Ты подожди немного, – говорил Крыс. – Барсук рано или поздно появится (он всегда именно появляется), и вы познакомитесь. Отличный малый! Но принимать его надо не только таким, каков он есть, но и тогда, когда он есть.

– А если пригласить его пообедать? – предлагал Крот.

– Он не придёт, – отвечал Крыс. – Барсук не терпит общество, приглашения и всякое в этом роде.

– Хорошо, а если мы его навестим? – спрашивал Крот.

– Ой, это ему не понравится, – отвечал встревоженный Крыс. – Он очень скромен и наверняка не так нас поймёт. Да мы и не сможем! О чём вообще говорить, когда он живёт в самой глубине Дикой Чащи.

– Ну и что, – настаивал Крот, – ты сам говорил мне, что Дикая Чаща не так уж и страшна, помнишь?

– Помнить-то помню, – уклончиво отвечал Крыс, – но мы сейчас туда не пойдём. До Чащи далеко, да и в это время его всё равно дома не бывает. Но как-нибудь он заглянет. Наберись терпения.

Пришлось Кроту с этим смириться. Но Барсук всё не заглядывал, а каждый день приносил новые развлечения, и вот уже лето давно кончилось, холод, гололёд и распутица прекратили их дальние вылазки, а вздувшаяся река неслась под окнами с такой скоростью, что о лодках и гребле смешно было помышлять. Тогда-то мысли Крота вновь обратились к одинокому серому Барсуку и его норе в глубине Дикой Чащи.

Зимой Крыс много спал, ложился рано и очень поздно вставал. При кратком дневном свете он занимался поэзией и другими домашними делами. Заходили другие зверьки – поболтать, вспомнить прошедшее лето.

Чудесное время, им было о чём вспоминать! Перед ними проходили бесчисленные и такие живые сцены!

Торжественное шествие разворачивалось на берегах реки. Первым выступал пурпурный дербенник, роняя пышные спутанные локоны на зеркальную гладь, а та смеялась ему в ответ. Не отставал от него мечтательный и нежный кипрей, как розовое облако на закате. Синие, сиреневые, белые колокольчики спешили встать в строй. Когда же на сцену выходил застенчивый, неторопливый шиповник, все знали, что наступил июнь, как будто возвестили о нём, сплетаясь в гавот, торжественные аккорды струнных, и не хватало лишь одного: влюблённого пастушка, что одарил бы любовью речную нимфу, или принца, который поцелуем разбудил бы спящее лето. Являлась, наконец, в янтарном камзоле улыбчивая ароматная таволга, занимала своё место в кругу друзей, и можно было начинать игру.

И – ах – какие игры тогда начинались! Сонные зверьки, укрывшись в норах от ветра и барабанящего в двери дождя, припоминали утренний холодок за час до восхода, белый неподвижный туман над гладкой водой, резкий озноб первого прыжка в воду, первую пробежку вдоль берега и лучезарное преображение воздуха, воды и земли, когда солнце снова сияло в небе, и серое делалось золотым, и краски и цвета, родившись заново, наполняли землю.

Они переживали заново дремотные сиесты в полдневный зной, глубоко, в зелёном разнотравье, куда солнечные лучи пробивались лишь каплями и пятнами; вспоминали купание и греблю, прогулки по пыльным тропам и желтеющим полям и, наконец, долгие прохладные вечера, когда подводились итоги дня, завязывались новые дружбы и составлялись планы на завтра.

Много разговоров велось в короткие зимние дни, когда зверьки собирались у огня.

Всё же у Крота оставалось немало свободного времени.

Однажды, когда Крыс в своём кресле перед очагом дремал и в полусне перебирал неудачные рифмы, Крот решил дойти в одиночку до Дикой Чащи и, может быть, свести знакомство с Барсуком.

То был холодный день с нависающим стальным небом. Земля вокруг была голая и безлиственная, и, выйдя из тёплой норы на морозный воздух, он подумал, что никогда ещё не проникал его взгляд так далеко и глубоко, как в этот зимний день, когда природа, погрузившись в ежегодную спячку, казалось, сбросила с себя все одежды. Подлески, ложбины, овраги и косогоры, летом таинственно укрытые листвою, теперь были выставлены напоказ и словно извинялись за временную нищую наготу и просили обождать, пока они вновь, как прежде, воспрянут в буйном маскараде, обманут его старыми трюками, затянут в старую круговерть. В этом было уныние, но была и бодрость, и даже радость. Крот радовался тому, что ему нравился этот мир в его суровом неприкрашенном виде, без мишуры и маскировки. Он не тосковал ни по тёплым клеверам, ни по играм в цветущих травах. Зелёные живые изгороди и волнующаяся стена буков и вязов были слишком далеко в прошлом, и он с лёгким сердцем пустился бежать к Дикой Чаще, лежавшей перед ним молча и грозно, как чёрный риф посреди тихого южного моря.

Он поначалу не встретил ничего страшного. Трещали веточки под ногами, брёвна ложились поперёк дороги, да древесные грибы на пнях карикатурно напоминали что-то знакомое, но давно позабытое. Ему было весело, его манило дальше, и он забрался туда, где было меньше света, деревья сплетались теснее, а ямы со всех сторон строили ему уродливые гримасы.

Всё затихло. Сгущаясь вокруг, на него мерно и быстро надвигался полумрак. Свет исчезал со скоростью откатывающейся волны прибоя.

Потом началось!

Первый раз ему показалось, что он видит расплывчатые контуры чьего-то лица у себя за плечом: злобная узкая мордочка уставилась на него из ямы. Когда Крот повернулся и посмотрел на неё в упор, она исчезла.

Он ускорил шаг, бодро говоря себе, что нечего придумывать бог знает что, а то этому конца не будет. Он миновал ещё яму, ещё и ещё, и тогда – вот! нет! вот! – маленькое злобное личико с жёсткими глазками мелькнуло и скрылось в яме. Крот поколебался, собрался с духом и пошёл дальше. И вдруг – как будто так было всё время – у каждой из ближних и дальних ям оказалось своё лицо. Лица быстро появлялись и исчезали, не сводя с него злобного, ненавидящего взгляда, жёсткого, жадного и свирепого.

«Если уйти от этих ям по бокам тропы, – подумал Крот, – лица исчезнут». Он свернул с тропинки и бросился в нехоженую глушь.

Тогда начался свист.

Сначала слабый и тонкий, далеко позади, но почему-то Крот сразу ускорил шаг. Потом, тоже слабый и тонкий, свист послышался далеко впереди. Крот заметался и хотел повернуть назад. Пока он стоял в нерешительности, свист раздался с обеих сторон разом, сомкнулся и прокатился по всей лесной округе до самых её дальних пределов. Они были явно настороже и наготове, кто бы ни были эти «они»! А он – он был один, без оружия, вдали от какой бы то ни было помощи, на пороге подступающей ночи.

Потом начался топот.

Сперва звук был так тих и лёгок, что он подумал, будто это падают листья. Потом звук стал громче, ритмичнее, и он понял, что это не что иное, как «топ-топ-топ» маленьких ножек вдалеке. Спереди или сзади? Сначала показалось так, потом иначе, а после – и там и там! Звук рос и усиливался, пока не стал приближаться к нему со всех сторон.

В то время как он неподвижно стоял и слушал, из-за деревьев прямо на него выскочил кролик. Крот ждал, чтобы тот замедлил шаг или обогнул его, но кролик чуть не врезался в него на бегу. Морда его застыла, глаза неподвижно смотрели прямо вперёд. Когда кролик огибал пень, Крот услыхал, как он пробормотал:

– Уноси ноги, болван, уноси ноги! – и нырнул в какую-то нору.

Топот усиливался, пока не зазвучал, как внезапный град по расстеленному вокруг ковру из сухих листьев. Казалось, вся Чаща на ногах и в быстром беге травит, гонит, смыкается вокруг чего-то. Или кого-то? В панике Крот сорвался с места и тоже побежал, не зная ни куда, ни зачем. Он на кого-то налетал, спотыкался, куда-то подныривал. Наконец юркнул в глубокое чёрное дупло старой берёзы, которое сулило убежище, укрытие, может быть, даже спасение… Но кто мог знать это наверняка?! Так или иначе, он слишком устал, чтобы бежать дальше, и потому зарылся поглубже в сухие листья, нанесённые ветром в дупло, в надежде, что он хотя бы ненадолго в безопасности. И, лежа там, дрожа и задыхаясь, вслушиваясь в свист и топот снаружи, он наконец познал во всей полноте ту жуть, которой маленькие жители полей и лугов страшились больше всего на свете, от которой напрасно пытался уберечь его Крыс: ЖУТЬ ДИКОЙ ЧАЩИ!

Тем временем, уютно пригревшись, Крыс дремал у огня. Листок с недописанными стихами соскользнул с его колен, голова откинулась, рот открылся, и он уплыл к зелёным берегам реки снов. Из камина выпал уголёк, затрещал, вспыхнул язычком пламени. Крыс, вздрогнув, проснулся. Он поднял листок и огляделся, чтобы спросить Крота, не знает ли он хорошей рифмы к слову…

Но Крота рядом не было.

Некоторое время Крыс прислушивался. В доме стояла тишина.

Он крикнул несколько раз: «Кротик!» – и, не получив ответа, вышел в холл. Гвоздь, на который Крот всегда вешал шляпу, был пуст. Не было и галош, обычно стоявших рядом с зонтиком.

Крыс вышел из дому и тщательно осмотрел глинистую землю у входа. Он искал следы Крота и без труда нашёл их. Галоши у Крота были новые, купленные перед самой зимой. Пупырышки на подошвах ещё не успели стереться. Их отпечатки прямо и целенаправленно вели к Дикой Чаще.

Минуту-другую Крыс стоял в глубоком раздумье. Потом он вошёл в дом, сунул за пояс пару пистолетов, взял из угла увесистую дубинку и привычным шагом направился к лесу.

Дневной свет переходил в сумерки, когда он дошёл до первых деревьев и решительно углубился в лес, высматривая следы своего друга. То здесь, то там начали высовываться злобные лица, но при виде отважного зверька, вооружённого пистолетами и суковатой дубиной, тут же исчезали. Свист и топот, которых он при первом посещении наслушался вдоволь, стихли и замерли. Кругом воцарилась тишина. Он бесстрашно прошёл через весь лес до его дальнего края, потом, не обращая внимания на тропы, стал рыскать повсюду, громко окликая:

– Кротик! Кротик! Кротик! Где ты? Это я, Крыс!

Он терпеливо бродил по лесу больше часа, когда наконец уловил слабый ответный крик. Идя на голос, он сквозь сгустившуюся тьму пробрался к дуплистому стволу старой берёзы и из дупла услыхал дрожащий голос:

– Крысик, это вправду ты?

Крыс залез в дупло и обнаружил там измученного, всё ещё дрожащего Крота.

– О Крыс, – воскликнул он, – ты и представить не можешь, до чего мне было страшно!

– Ещё как могу, – ласково сказал Крыс. – Зря ты это затеял, Крот. Я так старался удержать тебя. Мы, речные жители, никогда не ходим сюда по доброй воле, а если приходится, идём не иначе как по двое, тогда, как правило, всё кончается хорошо. Кроме того, есть сотни вещей, которые надо знать, и мы их знаем, а ты – нет: пароли, приметы, слова, имеющие силу и власть над ними, травы, которые должны лежать в карманах, стишки, которые нужно повторять, полезные приёмы и маршруты. Всё очень просто, когда ты знаешь. Но их обязательно надо знать, если ты мал, не то попадёшь в беду. Конечно, будь ты Выдром или Барсуком, всё было бы по-другому.

– Но доблестный мистер Жаб, наверное, не боится ходить сюда в одиночку?

Крыс от души рассмеялся:

– Кто? Жаб? Да насыпь ты ему полную шляпу золота, всё равно он сюда носа не сунет.

Беззаботный смех Крыса, его дубинка и блестящие пистолеты приободрили Крота, он пришёл в себя, перестал дрожать и осмелел.

– Ну так, – сказал вскоре Крыс, – пора двигаться к дому, пока ещё не совсем стемнело. Сам понимаешь, оставаться здесь на ночь ни к чему. Холодно, не говоря уж об остальном.

– Крыс, милый! – взмолился Крот. – Ты меня извини, но тут никуда не денешься, мне очень худо. Мне просто необходимо передохнуть здесь, чтобы собраться с силами, а то я до дома не дойду.

– Ладно, ладно, – сказал добрый Крыс. – Отдыхай вволю. К тому же вокруг почти черно, а скоро луна выйдет.

И Крот зарылся в сухие листья, вытянулся и погрузился в рваный, тревожный сон. Крыс с пистолетом в лапе тоже устроился потеплее рядом с Кротом.

Когда освежённый сном и, по обыкновению, бодрый Крот проснулся, Крыс сказал:

– Ну всё! Сейчас и в самом деле пора выглянуть наружу, посмотрим, всё ли в порядке.

Он подполз к выходу из их пристанища, высунул голову, и Крот услыхал, как он тихо проговорил сам себе:

– Ой-ой-ой! Вот это ничего себе!

– Что произошло, Крысик? – спросил Крот.

– Снег произошёл, – коротко ответил Крыс. – Вернее, пошёл. Валит вовсю!

Крот подполз к нему и, выглянув, увидал страшную Чащу совсем в новом обличье. Дупла, дыры, норы и ямы, угрожавшие случайным путникам, быстро исчезали. На землю ложился волшебный сверкающий ковёр, такой белый, что на него страшно было ступить грубой лапой. Тончайшая пудра наполняла воздух и ласкала щёки мягким покалыванием, а чёрные стволы деревьев были как будто подсвечены снизу.

– Ну, тут уж ничего не поделаешь, – подумав, вынес решение Крыс. – Надо начинать выбираться. Хуже всего то, что я не уверен, где мы находимся, а этот снег вообще всё меняет.

Снег действительно всё менял. Кроту не верилось, что перед ним та самая Чаща. Но они храбро двинулись вперёд, выбрав наиболее разумное направление и с неизменным оптимизмом узнавая старого друга в каждом новом дереве, хмуро и молчаливо появлявшемся перед ними. Они пытались увидеть «что-то знакомое» в каждой поляне, лощине или тропе, и даже в заведомо неразличимых пятнах монотонной белизны и чёрных древесных стволах.

Через час или два, потеряв счёт времени и бодрость духа, они вынырнули на поверхность этого безнадёжного моря, сели на поваленный ствол и стали соображать, что делать дальше. Их тела были покрыты синяками и ныли от усталости, провалившись несколько раз в ямы, они промокли до нитки, короткие ноги вязли в рыхлом снегу, деревья становились всё толще и неотличимее друг от друга. Казалось, у Чащи нет ни начала, ни – хуже всего – конца.

– Рассиживаться не стоит, – сказал Крот. – Надо собраться с духом и что-нибудь предпринять. Холодно, и снег так глубок, что мы скоро не сможем идти дальше. – Подумав и оглядевшись, он продолжал: – Послушай, что я надумал. Прямо перед нами что-то вроде прогалины, и там полным-полно всяких бугров и холмиков. Пройдём туда, вдруг да найдём какое-нибудь укрытие – пещеру или нору с сухим дном, защищённую от снега и ветра, и хорошенько отдохнём там перед новой попыткой, потому что мы оба здорово умаялись. Тем временем, может, снег кончится или изменится что-нибудь.

Они встали, прошли к прогалине и стали разыскивать пещеру или хотя бы сухой закуток, укрытый от снега и ветра. Когда они обнюхивали один из облюбованных Крысом холмиков, Крот внезапно споткнулся и с криком рухнул наземь.

– Ой, моя нога! – вскричал он. – Ой, моя бедная нога!

Он сел на снег и обхватил ногу обеими передними лапами.

– Ах ты, бедолага, – сочувственно молвил Крыс. – Не везёт тебе нынче, а? Дай посмотрю твою ногу. – И он встал на колени, чтоб лучше видеть. – Точно, порезал ногу. Сейчас достану платок, перевяжу тебя.

– Верно, набрёл на занесённый пень или сук. О-о-ох! – простонал Крот.

– Настоящий порез, – внимательно присмотревшись, заметил Крыс. – Ветка или пенёк такого не сделают. Так можно порезаться острым краем чего-нибудь металлического. Занятно! – И он, подумав ещё немного и перевязав носовым платком Кроту лапу, стал заново исследовать близлежащие бугры и склоны.

– Да пусть его себе, что бы оно ни было, – заплетающимся от боли языком проговорил Крот. – Чем бы оно ни называлось, всё равно больно.

Но Крыс уже деловито разгребал снег. Он копал всеми четырьмя лапами, всматривался, рыл и скрёб, а Крот нетерпеливо окликал его:

– Ну что же ты, Крыс?

Внезапно Крыс заорал «Ура!», потом «Ура-ра-ра-ура-ра!» и попытался в глубоком снегу сплясать весёлую джигу.

– Что ты там нашёл, Крысик? – спросил Крот, всё ещё потирая ногу.

– Иди посмотри!

Крыс продолжал в восторге приплясывать. Крот подковылял ближе.

– Угу, – медленно вымолвил он. – Прекрасно вижу, и не один раз видел прежде. Знакомая, сказал бы я, штучка. Железная скоба, чтобы соскребать грязь с обуви перед входной дверью. Что дальше? И почему вокруг неё надо танцевать?

– Ты что, не понимаешь, что это значит, бестолковое ты животное?! – нетерпеливо воскликнул Крыс.

– Конечно, понимаю, – ответил Крот. – Некто рассеянный и беззаботный вкопал скобу посреди Дикой Чащи, как раз где об неё наверняка кто-нибудь порежется. Очень неразумно с его стороны, я бы сказал. Дай только доберёмся до дому, я пойду жаловаться к… к кому-нибудь, вот увидишь!

– О боже ты мой! – вскричал Крыс в отчаянии от его тупости. – Кончай рассуждать, иди работать! – и бросился копать так яростно, что во все стороны полетели комья снега.

Через некоторое время его усилия были вознаграждены, ибо перед их взорами предстал истрёпанный дверной коврик.

– А что я тебе говорил?! – с торжеством воскликнул Крыс.

– Ты ничего мне не говорил, – правдиво ответил Крот. – Ну хорошо, – продолжал он, – вот ты нашёл ещё один пришедший в негодность и брошенный предмет домашнего обихода. Теперь ты счастлив, станцуй вокруг него джигу, и хватит уже тратить время на ерунду. На что нам коврик? Мы им закусим или укроемся? Или, как на санях, доедем на нём по снегу до самого дома? Отвечай мне, о неразумный грызун!

– Ты хочешь сказать, – возбуждённо вскричал Крыс, – что этот коврик тебе ничего не говорит?!

– Но, Крыс, – не сдавался Крот, – хватит дурачиться. Кто-нибудь слышал, чтобы коврики говорили? Коврики не умеют говорить. Они под дверью лежат.

– Ладно, – оборвал Крыс, рассерженный уже не на шутку. – Кончай болтовню! Ни слова больше! Долби, копай и ищи, особенно по склонам холмов, если хочешь сегодня спать в тёплой постели, потому что для нас – это последний шанс.

И Крыс атаковал снежную целину, сначала тыкая дубинкой, а потом усердно разгребая снег. Крот тоже копал, но более для того, чтобы угодить Крысу, ибо пришёл к выводу, что его друг не вынес испытаний и повредился в уме.

Через десять минут изнурительного труда Крыс концом дубинки нащупал что-то вроде норы. Зверьки с усилием пробились туда, и результаты трудов воочию предстали перед ошеломлённым и всё ещё недоверчивым Кротом.

В крутом снежном откосе, где, кроме снега, на первый взгляд и быть ничего не могло, виднелась небольшая прочная дверь, крашенная тёмно-зелёной краской. Сбоку висел железный наконечник звонкового шнура, а рядом, на медной табличке, они прочли гравированную чёткими заглавными буквами надпись:

От изумления и восторга Крот сел в снег.

– Крыс! – покаянно воскликнул он. – Ты – чудо! Ты – просто чудо! Теперь я всё понимаю. Ты вычислил это в своей мудрой голове, начиная с той минуты, как я упал и порезался. Ты посмотрел на порез и силой своего мощного разума сказал себе: «Железная скоба!», повернулся и обнаружил скобу. Остановился ли ты на этом? Нет. Кто-то другой остановился бы, но не ты. Твой ум продолжал работу. «Если я найду дверной коврик, – сказал ты себе, – моя теория будет доказана». И тут же ты нашёл дверной коврик. Ты так умён, что можешь найти что угодно. «Теперь, – говоришь ты, – дверь существует, это так же ясно, как если бы я её видел. Не остаётся ничего другого, как отыскать её». Я о таком читал в книжках, но в жизни до сих пор не встречал. Ты должен быть оценён по достоинству. Ты просто чахнешь среди нас, мелюзги. Будь у меня твоя голова, Крысик…

– Но раз у тебя её нет, – бесцеремонно перебил Крыс, – ты собрался всю ночь сидеть на снегу и разговаривать? Берись за шнурок и дёргай изо всех сил, а я буду стучать.

Крыс начал колотить в дверь дубинкой, а Крот допрыгнул до шнурка, вцепился в него и, не доставая ногами до земли, стал раскачиваться. Из-за двери раздался низкий глубокий звон.