– Что точно? – опять испуганно ахнула Марья Васильевна, – Можем лишиться своих кровных?

– Да нет, нет, это я просто тебе поддакнул. Вот сейчас мы с Петром польем как следует новое дело и все будет ладно. Не волнуйся ты так – успокоил ее Степан.

Сорокина намостила мужикам капусты с луком, сдобрила маслицем, поджарила большую сковородку яичницы с салом и, посчитав миссию выполненной, удалилась смотреть телевизор.

Выпили по махонькой, потом еще, разговор с пустого перешел на насущное.

– Уголь заканчивается, – посетовал Степан, – За зиму котел уже пять тонн сожрал, а топки еще на месяц, как минимум. Ночи то еще холодные, а уголь, я спрашивал, по сравнению с осенью опять подорожал. Магазин электрокотлом отапливаю, так за электричество в два раза больше плачу, чем за уголь.

– И у меня та же история. Осенью шесть тонн закупили, но еще по той цене. Хотя бы хватило сезон закончить, а то дровами котел особо не натопишь. Придется целыми днями около него сидеть – кочегарить. Это тебе не печка.

– Зато они вон! – махнул куда-то головой вверх Степан – в Южную Осетию газ потянули. Хвалились– самая высокогорная магистраль в мире; столько-то ущелий прошли, столько-то гор продырявили туннелями. И все это лишь для того, чтобы снабдить газом 30-тысячный чужой городишко…

– Который не в состоянии этот газ оплачивать. – дополнил Сорокин.

– А все почему? А потому, что большая политика. Мы же в селе сидим без газа, хотя до него от нас километров десять от силы. На дворе 21 век, а мы печи топим, как наши деды и прадеды. А почему? Да потому, что большая политика – тут Степан поднял палец и сделал небольшую паузу – наши нужды не учитывает. Мы никто, и большой политике до нас никакого дела нет. Наплевать ей на нас! Но, когда петух кровавый начинает в задницу клевать, вспоминают и о нас и давай пичкать патриотическими лозунгами. Да у нас этого патриотизма поболе чем у них, у этих агитаторов. Только вы же в своей политике и про нас не забывайте.

Они уже приговорили принесенную Каспериным бутылку и незаметно за душевным разговором заканчивали и другую, поставленную Петром.

– Стареем мы с тобой, Степан.

– С чего это ты так вдруг? – недоуменно уставился на него Касперин.

– Да в молодости мы с тобой за выпивкой все о бабах говорили, а сейчас о политике.

– Как же о ней не говорить? Душу хочется излить от всей этой несправедливости. Ведь сколько нам про этот газ талдонили. Все уши прожужжали. Как только какие-нибудь выборы, так кандидаты и начинают нам мозги пудрить обещаниями красивой жизни с газом. А только его изберут, так нас, как последних лохов, – побоку.

– А ведь мы тоже виноваты.

– В чем?

– Я имею ввиду всех избирателей. Сидим, слушаем, а они как соловьи заливаются. А бабы и говорят: «От человек хороший, надо за его голосовать» А если перед этим скажут, что за него и надо голосовать, т.к. его губернатор поддерживает и только с ним и будет работать, то тогда успех обеспечен. Не умеем своим умом жить, с власти спрашивать не умеем.

– Да, не умеем. В этом ты прав. Каждый сам за себя. Ни объединиться в нужный момент не можем, ни требования правильно предъявить, чтобы власть поняла, что шутки шутить не надо. Вместо этого лижем им задницу, заискиваем.

– Ты это о ком? Лично я задницу никому не лижу и не перед кем не заискиваю.

– Я о народе в целом. А ты на свой счет принял. Видимо перепил уже.

– Я перепил? Ты разве не помнишь сколько я мог выпить и не пьянел? Память что-то короткой у тебя стала, так я тебе напомню…

– Ничего не надо мне напоминать. Пошел я домой, а то чего доброго еще разругаемся из-за твоих придирок

– Обожди! -спохватился вдруг Сорокин – Ты завтра в райцентр не собираешься?

– Еду – коротко на ходу обронил Степан.

– Возьми и меня. Мне в архитектуру надо, а машина что-то не заводится.

– Подходи к половине девятого. – уже на крыльце согласился Касперин.

«Вот так. В кое время заговорили о серьезном, а к консенсусу, как говаривал один наш верховный приятель, так и не пришли. И это промеж двух друзей. А что тогда говорить о народе? Слово за слово и сразу обиды…» – вдруг по- трезвому подумал Сорокин, уже засыпая.

За ночь слегка подморозило, и воздух, очень кстати после вчерашнего, бодрил, в голове светлело. Касперин уже прогрел «Газель» и ждал друга около дома, сидя в машине.

– Мог бы и заехать, – проворчал вместо приветствия Сорокин, усаживаясь рядом.

– Ничего. Тебе полезно пройтись, проветриться. У тех, кто редко выпивает и не пьянеет, похмелье длится долго и мучительно. Поэтому первое дело-пробежка.

– Все то ты знаешь. Только излишек ума тоже не на пользу как и его отсутствие.

– Сам придумал?

– Нет, позаимствовал.

– А-а-а! А я уже было удивился.

Сорокин рассмеялся, оценив шутку товарища.

В архитектуре пробыл он долго: сидел в очереди, сдавал заранее подготовленные документы, потом ходил по отделам, куда направляли, оплачивал услуги. Назад добирался автобусом. Общественным транспортом Петр Николаевич пользовался довольно редко и даже позабыл, когда последний раз ехал в нем. Еле втиснулся в битком набитый автобус. Всю дорогу пришлось стоять, с любопытством прислушиваясь к разговорам простых людей, хотя сам и относился к ним. Пассажиры автобуса в основном были «безлошадными», каждый день ездили вот так, поэтому, судя по-всему, никаких особых неудобств не испытывали, находясь в привычной для них среде, и вели друг с другом разговоры, порой, на весь автобус, не стесняясь других, как-будто бы находились у себя дома.

Предметом разговора в этот раз было строительство олимпийских объектов. Оно подходило уже к концу, по центральному телевидению об этом часто говорили, что, наверное, и явилось причиной столь живого обсуждения. С чего начался разговор Сорокин не знал, т.к.ехал не от автовокзала, а сел на промежуточной остановке. Но как только отъехали от остановки и посадочная толкотня улеглась разговор продолжился:

– Показують яки там электрички да транспорт новый, а нам от этого ни шатко, ни валко. Наша участь-ось на такой колымаге йыздыть усю жызнь.

Автобус при этом на повороте заскрипел, накренился; толпа навалилась друг на друга, судорожно цепляясь за поручни.

– Ты бы, кума, помолчала, а то, чего доброго и в кювете окажемся, -попытался урезонить говорившую другой голос.

– А шо, я не правду кажу? Понастроили, а кто из нас там побывает? А ну, люды добри, скажить, кто из вас туды сможе поихать?! Толпа гулом подтвердила, что- никто.

– Ось видишь – я права. Хотя може ты поидышь.

– Да откуда у меня таки деньги?! –возмущенно воскликнула ее оппонентка.

– Никогда нам, простым людям, там не бывать, -поддержал их какой-то мужик, -Это мы еще сравнительно недалеко живем, да не можем себе позволить туда съездить, а что говорить о стране в целом? Здесь совсем другая ценовая политика нужна.

– К арабам, в Египет, в три раза дешевле съездить, чем у нас по стране. – раздался от передней двери молодой женский голос.

Какой-то дед, сидевший около стоявшего Сорокина стал авторитетно вещать:

– Я до пенсии дальнобоем работал, усю страну вдоль и поперек объездил и скажу, что мы тут еще ого-го! как живем. А в остальной Расеи – матушке -разор и запустение, деревни разрушены, дороги побиты; порой аж тоска зеленая берет. Ежели б они по всей стране такое сотворили, как в Сочах, то тогда да, тогда б я перед ними шляпу снял.

– Вот, вот, -поддержал его сосед – Там дворцы отгрохали и хотят свет удивить, как-будто никто не знает, что народ нищий. Удивлять надо, но как-то экономней,не забывать и про большинство, которое еле концы с концами сводит.

– Живем, своей страны не зная, – мрачно загудел весь автобус, и еще долго кипели страсти вокруг нового «российского» зимнего курорта, сходясь во мнении, что большая часть жителей страны его будет видеть изредка да и то – по телевизору.

Натужно гудя изношенным двигателем автобус, старая иномарка с залатанным боком, наконец-то подполз к нужной остановке. Петр Николаевич вывалился на обочину, оглядел себя, убедился, что куртка цела и пошлепал домой.

– Ну, вот, мать, – облегченно объявил он с порога жене – теперь будем ждать архитекторов. Проведут топосъемку, получим градостроительный паспорт и тогда за дело.

Но ждать пришлось долго. Хотя топосъемку и провели недели через две после подачи заявления, но за паспортом пригласили зайти только месяца через два.

– Петр Николаевич, – сбила радостное настроение Сорокина специалист архитектуры, занимающаяся его делом, – как не печально, но выдать Вам паспорт я не могу.

– Как так? – растерянно уставился он на нее.

– Земельный комитет когда-то неправильно определил границы Вашего участка. В связи с чем столб линии электропередачи оказался на Вашей территории. А это недопустимо. Вам надлежит сходить к землеустроителям и исправить эту ошибку.

На следующий день, чуть свет, Сорокин сидел в очереди в земельном комитете. Потратив около трех часов времени, он получил заверения специалистов этого ведомства, что столб находится за пределами его участка и что границы участка установлены правильно. С этим известием он заявился опять в архитектуру. Однако его голословные утверждения здесь в расчет приняты не были. Пришлось опять высижывать очередь в земельном комитете и просить их подтвердить документально свою правоту.

– И как это Вы себе представляете? – уже начиная раздражаться его назойливостью спросила начальница отдела.

– Ну, не знаю. Может справку какую.

– Таких форм справок не существует. Есть кадастровый план, копия его находится в архитектуре. И не морочьте мне, пожалуйста голову, больше не приходите сюда. Пусть там более внимательно работают с документами.

Поверив ее категоричности, Сорокин поплелся в архитектуру, где прямо в ультимативной форме потребовал в самые короткие сроки разобраться с его делом и выдать градостроительный паспорт. На удивление паспорт был выдан уже через неделю. Столб, как и положено ему, находился за границей участка и теперь ничего не мешало на самых законных основаниях заняться непосредственно строительством. Тем более, что наступило уже лето, помощник, сын Виктор, приехал на каникулы и, заразившись идеей отца, готов был рыть землю в прямом и переносном смысле. И вот теперь такая возможность наступила.

Рано утром, еще только солнце кралось где-то за верхушками деревьев, а отец с сыном, сделав разметку, помолившись на восход и поплевав на руки, взялись за лопаты.

– Землю бросай вовнутрь и копай вдоль шнура, а его не задевай, чтобы зигзагов не было. Я начну с противоположного угла. – проинструктировал Петр Николаевич сына.

Дело заспорилось, видно сразу поддалось хозяйскому напору и вдохновению. К вечеру траншея по всему периметру была готова.

Заливать фундамент на следующий день собрались родственники, знакомые; забрело и пару алкашей в надежде на выпивку. С шутками и подковырками приступили мешать бетон и укладывать его в траншею. Алкаши было намекнули Сорокину на опохмелье, но тот в их положение не вошел и требуемые поллитры не поставил.

– Солнце только встало, а вам водку уже подавай. Поработайте малость, хоть какую пользу принесите, а потом уж и горло заливайте.

– Дядь Петь, да мы отработаем, не бойтесь. Налейте по стопке, а мы опосля как бульдозеры пахать будем.

– Не как бульдозеры, а как сурки вот там под деревом уляжитесь. А то я Вас не знаю.

– А вот и не знаете. Толчок сердцу надо дать, дядь Петь. – канючил свое Вовка по кличке «Хмель», которую получил за то, что в кризисные, из-за нехватки средств на выпивку, дни приспособился заваривать семена хмеля, а потом это варево пил, утверждая что лучшего напитка на опохмелье в мире еще не придумали; и даже вынашивал мысль запатентовать рецепт, выспрашивая у всех, как это можно сделать.