За шкафом на лестнице и внизу было тихо.

– Лошадь не слышно больше? – спросил Клембог.

– Нет, – сказал Ольбрум, – но она где-то здесь, я чувствую.

– Эрье Клембог… – Капля заставила гауфа наклониться к ней и что-то прошептала на ухо.

Вид у Кеюма сделался растерянный.

– Что?

Девушка, покраснев, повторила.

– Ну, это… – Клембог озадаченно посмотрел на Ольбрума, на Туольма, на братьев Енсенов. – Так, давайте, – распорядился он, – встаем спинами вокруг Капли. Не жмемся только, чтоб ей свободно было. Кредлик…

– Да, эрье гауф, – высунул голову мальчишка.

– Это… – Мрачный гауф нашел глазами рассохшуюся деревянную посудину у стены под лавкой. – Вон ту кадку, что ли, принеси.

– Вам, эрье?

Клембог вздохнул.

– Капле.

– Ой, простите…

Кредлик рванул за световой круг.

– Да куда ж ты! – рявкнул Клембог.

Впрочем, было уже поздно. Два шага туда, два обратно, но тварям, чтобы учуять, хватило и этого. Снизу бухнуло в стену, взвился визг. Выползень, показавшись, царапнул притолоку и щелкнул зубами.

– Началось, – сказал Худой Скаун.

– Да я это… я не хотел, – Кредлик сунул Клембогу кадку и затесался в круг между Ольбрумом и Хефнунгом.

Его тут же наградили подзатыльником.

– Не смущайтесь, – гауф подал кадку Капле.

– Извините, пожалуйста, – с несчастным видом прошептала девушка.

– Всякое бывает, – сказал Клембог.

Повернувшись, он занял щель между Туольмом и одним из Енсенов. Капля шевелилась за спиной, шелестела платьем. Кадка шоркала по полу.

– Никогда бы не подумал, – сказал вдруг Худой Скаун.

– Значит, живой человек, – глубокомысленно произнес Большой Быр.

– Сдается мне, и нифельные твари, возможно, это… как бы… значит, гадят, – пробормотал в усы Хефнунг.

– Заткнитесь, пожалуйста! – крикнула Капля.

Клембог смотрел, как дышит граница света, как золотистые волны то отвоевывают ахаты каменных плит, то чуть отступают.

Ему подумалось, что будь света больше, охватывал бы он ярус Башни, то, возможно, он посадил бы Погибель на цепь. Хотя, конечно, это все равно, что сажать на цепь ветер.

– Все, – нарочито грубо сказала Капля через некоторое время, – подвиньтесь к окну, я выплесну.

Они подчинились, странной многоножкой обогнув остатки кровати. Кадка со стуком опрокинулась наружу. Капля вздохнула с облегчением.

С улицы раздались плеск и неуверенное цоканье.

– Теперь по порядку, с младших! – гаркнул Худой Скаун.

Отряд зазвенел амуницией.

– Мимо окна не мочиться!

– Девушку хозяйством не пугать!

– Кто будет брызгать – убью!

– Вы отвернитесь, – сказал Клембог Капле.

– Да, конечно.

Девушка обхватила плечи руками.

– В детстве, – обратился к ней Худой Скаун, дожидаясь своей очереди, – мне приходилось по нужде вылезать в окно…

– Эгмин, – проговорил Клембог, – по-моему, случай не совсем подходящий.

– А что? Это интересная история. На ночь меня запирали в небольшой комнатке. Так уж было у нас заведено. А ночных ваз в наших краях, Кеюм, не водилось. Дикий Тральгнок, предкам не пожелаешь. Или, значит, кусты, или выгребная яма в конце двора. Под моим окном росли, помню, такие синие… нет, беленькие… то есть, красненькие. Назывались – Глаз Неба. Ну, да, синенькие. Я тогда был еще стройнее, эх, молодость, молодость, в любую щелку, представьте, без глины и масла… Это я сейчас, шерстяная э-э… несколько поправился…

Кредлика у окна сменили Енсены, за Енсенами помочился Туольм, Большой Быр, вздыхая, пропустил Худого Скауна вперед.

– И вот, – продолжил тот, вставая наконец к окну, – мне однажды пришло в голову, что я, как и сейчас, запросто могу не лезть ни в какое окно, а тихо-мирно…

– Эгмин, заткнись! – негромко сказал Клембог.

– Да пожалуйста! – Худой Скаун, окончив свои дела и подтянув штаны, уступил место Хефнунгу. – Но я, между прочим, о Капле забочусь. Чтобы она не подумала, что мочиться – это стыдно. Я уж на своем веку и не такое…

– Эгмин!

Вид у Клембога был настолько устрашающим, что Худой Скаун предпочел спрятаться за спины товарищей.

– Все, – сказал он, – молчу, могила предков. Может, перекусим уже?

Отряд выразил дружное согласие. Все принялись развязывать мешки с припасами, и только Большой Быр, не двигаясь, смотрел на товарищей грустными глазами.

– Парни, – наконец сказал он, – а вы не могли бы и вокруг меня постоять, как только что с Каплей?

– Боги мои шерстяные! – воскликнул Худой Скаун. – В тебе-то откуда такая стеснительность, дружище?

– Я это… я по-большому. А задница в окно не пролезет, – вздохнул Большой Быр.

– Матерь нифельная, ты же нам весь аппетит отобьешь!

– Извините, а можно кадку? – обратился Большой Быр к Капле.

Получив посудину, которую девушка безразлично выпустила из рук, он посмотрел на Клембога.

– Так, ладно, – сказал гауф, пряча улыбку. – Отворачиваемся все.

Посмеиваясь, воины встали к Большому Быру спинами.

– Неприятность эта может случиться с каждым, – обрывая смешки, сказал Ольбрум. – Я еще посмотрю, как вы сами с этим справитесь.

– Ага! – прокряхтел из-за спин Большой Быр.

– Жрать надо меньше, – сказал Туольм.

– А я, – заметил Худой Скаун, набивая рот лепешкой и сыром, – не обессудьте, буду все делать на ходу и в штаны.

Отряд грохнул хохотом. По тесному кругу пошел бурдюк с травяным вином. Клембог протянул лепешку и кусок вяленого мяса глядящей в дверной проем Капле.

– Подкрепитесь.

Девушка не ответила.

Подол ее платья вдруг дернуло невидимым, теплым ветром. Волосы, рассыпаясь, взметнулись вверх. Свет из Капли плеснул огненными лучами в стороны.

С хрустом лопнул фиолетовый нарост на стене. Отступила, распалась ущербная, мрачная пелена. Внизу взвизгнула какая-то нифельная нежить. Что-то там разбилось, грохнуло. Упал на ступени лестницы выползень, зашипел и заскреб когтями, стараясь убраться подальше. Каплю приподняло над полом. Клембога и весь отряд обдало густым жаром.

– От, мать-нифель! – прошептал Худой Скаун, роняя лепешку изо рта.

Капля на мгновение обернулась.

Губы ее дернулись, в глазах промелькнула короткая попытка воспротивиться воле богов, но затем лицо разгладилось и оделось свечением.

Промяв шкаф, Капля поплыла к выходу.

– Быстро! – рявкнул Клембог, подхватывая плащ с пола.

– Кайлы-катанахш! – непонятно выругался Хефнунг, сбивая крошки с колен.

– Не отстаем! – крикнул старый цольмер, подталкивая Кредлика. – Наши спасение и успех в том, чтобы держаться как можно ближе к Погибели.

Остатки шкафа были живо сдвинуты к стене. Отряд поспешил за Каплей, медленно скользящей над ступеньками лестницы. Засверкали клинки.

На выходе Клембог оглянулся и увидел Большого Быра, застывшего в полуприседе. Взгляд у Большого Быра был страдальческий.

– Ребята, эрье гауф…

– Боги тебя задери!

– Ну не могу же я…

– Можешь!

Клембог сдернул Большого Быра с кадки. Тот поймал штаны и, подгоняемый тычками, принялся судорожно застегиваться. Клембог подхватил могучий меч Быра, сам Быр закинул на плечо лямку походного мешка.

– Живее! Капля уходит!

С улицы раздался свист Худого Скауна.

– Все! – выдохнул Большой Быр.

Они затопали по лестнице. Нифель, словно прибираясь за ними, пятнала стены фиолетом. В дверном проеме колокольни нетерпеливо притоптывал и оглядывался Кредлик.

– Быстрее же!

Клембог, хэкнув, прыжком преодолел последние ступеньки. Сзади, тяжело пыхтя, приземлился Большой Быр. Они выскочили наружу, потянув за собой мальчишку.

Капля и большая часть отряда уже миновали каменное здание, когда-то служившее местом собраний городского совета. Далее, за рядом домиков и огрызком крепостной стены, Баннесварди кончался, и дорога полого уходила вверх.

От колокольни до Капли было не менее пятидесяти шагов. Она удалялась, и нифель зарастала за ней, как стежками перевивая след черными нитями.

Десятка два тварей медленно брели за отрядом, остальные стягивались к колокольне, выскакивая из домов, из-за оград и прорастая из земли.

– Бежим! – крикнул Клембог, мгновенно оценив ситуацию.

Он бросил Быру его оружие, и тот на бегу сдернул с меча ножны. Тревожно и безостановочно звенели кяфизы.

– Кредлик, давай вперед, – сказал Клембог.

Посмертия заполняли дорогу, отрезая возможность воссоединиться с основными силами. На крыши, сбивая черепицу, выбралось до полудюжины выползней. А у огрызка стены возилось что-то большое, неповоротливое, похожее на оживший холм.

– Быстрее!

Запел глухую, басовитую песню меч Большого Быра, скосил подбирающихся слева. Клембог снес гнилую голову какому-то чересчур настырному мертвецу. Мимо, не рассчитав прыжок, проскочил выползень и разметал собой нескольких клыкастых тварей.

Сверкали ножи Кредлика. Клембог рубил лапы и шеи, думая только об одном: главное, не упасть. Не упасть. Не упасть, и все.

За спинами неторопливо, будто судьба, цокала лошадь.

– Наддай!

Клембог толкнул плечом едва вывернувшуюся из-под земли, всю в сизых, гнилостных шрамах нечисть, пнул подбирающегося к сапогу выползня и перерубил какую-то пиявку, летевшую Кредлику в голову.

Капля, если и стала ближе, то совсем не намного.

– Задержите Каплю! – крикнул Клембог, надрывая горло.

– Ых! Ы-ых! – взмахивал мечом Большой Быр.

Твари поджимали. Впереди, рассыпая камни, наползал на дорогу «живой холм», вооруженный двумя гигантскими клешнями.

Взвизгивали выползни, мычали посмертия. Щелкали челюсти и когти, стучали кости, взлетала и опадала жидкими фонтанами черная кровь.

Нифель густела, обжимая людей. Темные волны поднимались от земли, рождая все новых и новых тварей. Их стало уже за сотню, толпящихся, напирающих, норовящих отщипнуть себе человеческой плоти. Они тянулись за бегущими, будто листья по ветру.

Снова свистнул Худой Скаун.

Свет Капли вдруг, дрогнув, остановился, засиял ярче. На мгновение подняв взгляд, Клембог увидел, что на Капле висят братья Енсены. Вряд ли они могли удержать ее надолго – свет бил из девушки толчками, наверняка обжигая державших, но и этих малых долей времени отставшим должно было хватить.

– Быр, Кледлик, – выдохнул Клембог сквозь зубы, – последнее усилие… Шанс. Не отвлекайтесь, пусть кяфизы работают… Пош-шли!

Он выплюнул последнее слово одновременно с толчком ноги.

Ах, как они бежали! Как арбалетные болты сквозь тонкое железо, они прошли сквозь толпу нечисти, расшвыривая нерасторопных тварей с дороги на обочины. Клембог с Большим Быром – по бокам, Кредлик – в центре.

Кяфизы звенели, принимая на себя удары лап и костей. Один из выползней, шипя, попытался свалиться на них сверху, но, получив тычок в грудь, рухнул на какое-то безголовое шипастое тело. Полетели клочья мяса.

Нифель клубилась и застила глаза. Обросшая мхом громадная тварь успела-таки перекрыть дорогу и, расставив клешни, приготовилась к встрече. Клембог с отчаянием подумал, что им придется затормозить. Справа – вывороченная тварью земля. Слева – внушительное нифельное воинство, посмертия в доспехах, твари о двуручных, рыжих от ржавчины мечах.

Не пройти. И лоб твари чересчур крут, чтобы по нему забраться.

Неожиданно «живой холм» качнулся, окутался дымом и, едва не опрокинувшись, со скрежетом сполз в свою же колею. В просвет открылся творящий знак Ольбрум и Туольм с Хефнунгом, расчищающие путь для бегущих.

– Шерстяная задница!

Худой Скаун поймал Кредлика и Большого Быра на себя. Енсены отпустили Каплю. А Клембог еще нашел в себе силы оглянуться.

Нифель коконом окутала Баннесварди. Яростные нити выхлестывали из нее в сторону Капли, и, повинуясь им, ни живая, ни мертвая масса нечисти стремилась к отряду, расползалась по полям и склонам холмов в попытке догнать, окружить, убить.

– Давай же!

Хефнунг ухватил Клембога за рукав и втянул в свет.

Освобожденная Капля поплыла над дорогой, люди заковыляли за ней. Морщились Енсены. Тяжело, сгибаясь, ступал цольмер. Хватал воздух ртом Кредлик. Худой Скаун что-то жевал, постукивая по мощному плечу Большого Быра.

Нечисть следовала за ними. Уже не сотня, а две или три темной змеей тянулись от самого Баннесварди. Скелет лошади обманчиво-безучастно плелся в ее хвосте.

На пути Капли нет-нет и появлялись одна или две нифельных твари, но свечение неизменно сгоняло их прочь, в кусты или канавы.

Клембог приблизился к Ольбруму.

– Как ты?

– Худо, – откровенно признался старик. – Много силы вложил. Сковырнул, конечно, тварюку…

Он закашлялся.

Туманом текла нифель. Вдалеке мороком вставали горы. Слева потянулся обрыв, со дна которого прорастали остроконечные ели. Справа прижималась к дороге каменистая осыпь.

– Скоро Вторая Башня, – сказал Клембог.

– Знаю, – вздохнул цольмер.

– Там можно заночевать.

– Что ты хочешь увидеть там? – спросил Ольбрум. – Арнготена и Беату? Их нет уже. Нет. Разве что бродят посмертиями.

– Молчи!

– Молчу, – кивнул старик.

– Там можно будет продержаться. Она не вся сгорела.

– Каплю сегодня медленнее ведет, вряд ли успеем.

– А может она сама? Ты видел ее лицо перед тем, как она поплыла из колокольни?

– Все может быть.

Дорога вильнула, огибая скалистый выступ. На склоне сквозь нифель проступили остатки небольшой крепости. Капля осветила несколько повозок у дороги с крупными, скорее всего, воловьими скелетами в истлевшей упряжи.

– Ничего нет, – с болью сказал Клембог, – все ушло.

– Доставим Каплю к Колодцу – все вернем, – сказал старый цольмер. – Ты верь в это, Кеюм. Как я верю, верь.

– Только это и осталось, – горько заметил Клембог.

Он оглянулся. Твари упорно преследовали их. По качающимся верхушкам елей было ясно, что часть из них шла по обрыву.

Боги! – мысленно крикнул Клембог в небо. Что мы сделали вам? Это же вы, вы выпили весь аззат! Это вы подначивали моих предков, вгоняя в раж смертоубийства. Что молчите? Слышите ли? Ненавижу!

Он стиснул пальцы на рукояти меча.

– Эрье гауф, – подскочил Худой Скаун, – перекусите-ка.

Он сунул Клембогу ломоть хлеба с куском твердого сыра.

– Живи долго.

– Спасибо, – ответил Худой Скаун.

– Эй-эй, – нахмурился гауф, – то это словечко Погибельное брось!

– Так куда его бросишь? – развел руками хитрец. – Нифель кругом.

Дорога закончила подъем, и отряду открылась темная долина, широким, лопатообразным концом упирающаяся в горный кряж. Вершины у кряжа были плоские, похожие на позвонки диковинного существа, окаменевшего на солнце.

– Вот и Хребет Йоттифа, – сказал Ольбрум.

Капля поплыла вниз, в долину. Отряд зашагал за ней. Высматривая Вторую Башню, Клембог обнаружил вдруг посверкивающее сквозь нифель слабое свечение.

Сердце стукнуло в горло. Неужели кто-то остался жив?

– Старик! Цольмер! – крикнул он. – В Башне кто-то есть!

Ольбрум долго щурился на Позвонки Хребта, на прорехи перевалов и ниже, там, где у подножия, невидимая отсюда, стояла Башня.

– Нет, – сказал он потом, – это холодный свет. Не живой. Или оружие га-йюн, или могила на открытом месте. Но да, сильный свет.

– Врешь! – разозлился Клембог.

Он знал, конечно, он знал, что ни Беата, ни Арнготен не спаслись, но почему-то все еще надеялся, что случайно, каким-нибудь чудесным образом…

– Кеюм.

Клембог отмахнулся от старика и замер, ощутив, как один из кяфизов на груди неожиданно треснул, превращаясь в бесполезную серебряную побрякушку в медной оправе.

Минус два. Минус два из семи.