– Уже не нужно. Спасибо.

Автомат нагудел в пластиковый стаканчик эспрессо.

– А хочешь прикол? – спросил Паша.

Настя взяла стаканчик.

– Давай.

– Ну, это не прикол, на самом деле. Как бы странная история. Ну, знаешь, из разряда казусов. Чего не было-не было, но вот есть.

– Не тяни, – сказала, отхлебнув кофе, Настя.

– Надо же завлечь.

Паша потер нос и тоже выбрал эспрессо. Втиснутая в щель купюра оживила автомат. Настя вздохнула.

– Все, я завлеклась.

– Тогда слушай, – сказал Паша. – У меня есть приятель-патологоанатом, работает в первом городском морге. Туда, в сущности, всех свозят. То есть, со всего города. Во второй морг при пятой больнице, в основном, с области везут. А к нему – городских. И он мне рассказывает: принимаю, значит, погорельца. Ну, труп, то есть. В бытовке калорифер крякнул, рядом краска хранилась, ну и полыхнуло. А мужик там спал. Стекло разбил, пьяный, влез погреться. На треть обгорел, ну и надышался всякой гадостью. Умер уже в больнице. Пытались откачать, но бесполезно. Собственно, отравление продуктами горения, как причина. Осмотр, вскрытие, кровь на исследование, гистология. Все, как положено. Ну, мой приятель и говорит: аллес капут, отравление, никаких сомнений, какой-то там гемоглобин и прочее. Потом, говорит, смотрю, а у него слева, в подреберной, откуда-то порез нарисовался. И достаточно глубокий. По всему – еще прижизненный. Не было, он поклясться готов, что не было, а есть. Словно несчастному кто ножом еще и бок пропорол.

Настя заледенела.

– Ножом?

Она вспомнила порезанную куртку. Это же тогда! Как раз в репортаже снятое очевидцем видео показывали. Она и пожелала. А Юрчик потом пятьдесят тысяч принес. С лапкой своей. Возможно ли, что удар, который по всему должен был Юрчику достаться, она на того самого погорельца перекинула?

– Ну, ножом или другим острым предметом, – сказал Паша, забирая стаканчик из автомата. – В общем, нечто необъяснимое. Рана, конечно, не фатальная. Но откуда? – Он отхлебнул кофе. – Приятель записал потом, что, выбегая из бытовки, мужчина, скорее всего, поранился о скобу или наточенный, тонкий предмет, вроде кромки жестяного листа. Только одежда целая, ага. А на днях, говорит, еще один случай произошел.

– Еще один? – эхом отозвалась Настя.

– Ну, шумная авария, помнишь? На пересечении Юбилейной и Макарова. Молодой придурок на «тойоте камри» залепил в борт «хундаю».

– Да, я видела, – прошептала Настя.

– Придурка пришлось спасателям вырезать.

– Он остался жив?

Паша фыркнул.

– Если это мне патологоанатом рассказывает, откуда парень-то жив будет? Умер, конечно. Там удар очень приличный был. Собственно, с десяток одних переломов, вывихи, ушибы, плечо, голеностоп, пальцы. Ну и бедренная артерия…

– Хватит, – попросила Настя.

– Да, это я не к месту, – согласился Паша. – Но важно, что мой приятель, когда, значит, производил вскрытие, все дотошно отмечал. То есть, рассечения, порезы, повреждения кожи. И только он утром все зафиксировал, вечером – знаешь, что? – находит две совершенно новые, не замеченные раньше гематомы.

– Две?

– Одна, говорит, в правой половине груди, другая – в левом боку. То есть, сообщает он мне, в этот промежуток времени, когда труп был предоставлен сам себе, он неведомо как получил удары в грудь и по почке. Представляешь? Встал, с кем-то поспорил, нарвался на крепкий, кулачный ответ.

– Может, он просто пропустил?

Паша усмехнулся.

– Он мне фотографии показывал. До и после.

Все сходилось. Настя почувствовала, как плывет голова. Это она загадывала, чтобы вместо Юрчика пострадал водитель! А Юрчику как раз досталось от вымогателей, он сам упоминал про удар в грудь.

Значит, работает?

– Ой, прости, – сказал Паша, заметив, как Настя качнулась. Он только сейчас сообразил, что выбрал не подходящую тему для разговора. – Я дурак, да? Про трупы…

– Ничего, – слабо улыбнулась Настя. – Хороший прикол. Я пойду?

Она забрала с собой стаканчик недопитого эспрессо. И, сославшись на головную боль, отпросилась домой со второй половины дня.

Настя сразу решила так: сейчас она ждет хронику или выпуск новостей на местном канале и спасает Юрчика. Ей только нужно какое-нибудь происшествие, авария или убийство. В виски будто молоточками било: работает! Работает! Не лапка, совершенно бесполезная, а она. Тем более, что ее умение, в сущности, никому ущерба не наносит. Повредит ли мертвецу лишняя гематома? Ведь нет.

Она сядет у телевизора, дождется, когда кто-нибудь онлайн вывалится из окна, утонет или, скажем, просто умрет от инфаркта, кто-нибудь известный, о ком обязательно снимут репортаж, и все, что выпадет Юрчику, перенесет на него. Каждый день люди умирают, не может быть, чтобы не показали ничего подходящего. Криминальной хроники – по два выпуска в день гоняют. Телевидение с этого кормится.

– Настя?

Голос заставил Настю вздрогнуть. Она никак не ожидала увидеть у своего подъезда Яну. Затянутая в желтый плащик с полупрозрачной алой косынкой на голове подруга казалась заблудившейся туристкой неотсюда. Тем более, что рядом с Яной, у лавочки, стоял внушительных размеров пластиковый чемодан на колесиках и с длинной телескопической ручкой. Похоже, это были все ее вещи.

Настя выдавила улыбку.

– Привет.

Ах, как появление Яны было не вовремя! Тем более, что подруга сразу обозначила причину неожиданной встречи.

– Настя, мне негде жить, – сказала она.

Ярко накрашенный рот выгнулся жалобной подковкой. Негде жить. Это что же? Это она у нее на квартире придумала задержаться?

– Я не могу, ко мне нельзя, – сказала ошеломленная Настя, – я жду Юрчика.

Яна развела руки.

– Мне не к кому больше. – И, упреждая Настин вопрос о гостинице, добавила: – И денег нет. Ни копейки.

Боже! Как Насте вдруг захотелось влепить ей пощечину! А потом закричать в моргающие, умело подведенные глаза: «Я же тебя предупреждала! Я же говорила, что может быть хуже! И что ты мне ответила?»

И вторую пощечину – бам!

– Насть, я не надолго, – тихо произнесла Яна. – День, два. До недели. Я потом придумаю, что делать.

Настя вздохнула, с трудом подавляя в себе желание наговорить всякого.

– Пошли, чего уж.

Она шагнула к подъездным дверям. За спиной радостно и торопливо застрекотал колесиками чемодан.

– А я только-только хотела тебе звонить, – сказала Яна, протискиваясь в подъезд. – Чтобы ты пораньше отпросилась.

– Я как чувствовала, – сказала Настя.

– Ой, а лифта нет?

– Нет.

– Жалко.

Чемодан разочарованно застучал по ступенькам. Бум-бам, бум-бам. Настя едва не зашипела: «Ты в руки его что ли взять не можешь, курица?», но сдержалась. Бум-бам, бум-бам. Как нарочно. От звука боль прыгнула в виски.

Бум! Настя со злостью выдрала ключи из кармана. Бам. Честное слово, если чемодан еще раз так грохнет, она скинет его вниз. Может быть, вместе с Яной.

Ш-ших.

– Все? Третий этаж? – Яна согнулась у перил.

– Да.

Настя провернула ключ в замке. Подруга устремилась в квартиру первой.

– Ой, умираю, сикать хочу!

Брошенный чемодан перекрыл Насте вход. Она носком туфли сдвинула его в сторону. Он оказался неожиданно легким.

– У тебя что, чемодан пустой? – спросила Настя.

– Шмотки и клатч, – ответила из туалета Яна.

– Тогда зачем таскаться с чемоданом?

– Он один пятнадцать тысяч стоит! Куда я его брошу? Ты что?

– Понятно, – сказала Настя.

Разувшись, она прошла в комнату, по-быстрому собрала одежду, валяющуюся на диване и в кресле, использованную ватную палочку, пакет с семечками, стаканы со столика. В туалете зашумела вода.

– Настюш, – выглянула из коридора Яна, – можно мне душ принять? А то я уже второй день с грязной головой.

– Принимай, – сказала Настя, заталкивая белье в шкаф.

– А полотенце какое можно взять?

– Там белое с синей полосой висит.

– Спасибо.

Подруга скрылась. Дверь щелкнула. Все, занято надолго, не пробьешься. Да, вздохнула Настя, складывая в мойку стаканы, Янке палец в рот не клади, откусит. С минуту она смотрела в холодильник, размышляя, что готовить на вечер. От курицы осталось совсем чуть-чуть, торт Юрчик, видимо, доел вчера. Вдвоем они вполне обошлись бы салатом и бутербродами с сыром. Но стоило держать в голове и Юрчика, а ему, пожалуй, когда вернется, необходимо будет что-то посущественней.

Ах! Настя сорвалась с места. Разве это важно? Телевизор! Новости! Юрчик!

Минут пять она металась в поисках пульта. Помнила, что он был где-то в комнате, но совершенно не представляла, куда только что его засунула. На подлокотниках его не было, за диванными подушками не было, на столике, в тумбочке за стеклом, под газетой, на полу – не было нигде.

Рванула на кухню, мимолетно уловив, как шипит в ванной вода. Здравствуйте! Пульт вполне себе невинно лежал около хлебницы. Вспомнила, что прихватила его вместе со стаканами. Дурочка? Дурочка. Давай-ка обратно.

Вода все так же безостановочно шипела за дверью ванной комнаты. Уже у дивана, включая телевизор с пульта, Настя услышала то ли всхлип, то ли горловой звук. Повернула голову, но звук не повторился. На экране тем временем возникла местная студия, в интерьерах которой обживали кресла два вполне упитанных человека, разговор шел о ЖКХ.

– А скажите, есть ли какое-то средство борьбы с самоуправством управляющих компаний, которые, как мы знаем, нередко не только завышают тарифы для жильцов, но и начисляют им суммы за «левые», не имеющие непосредственного отношения к обслуживанию дома услуги? – спрашивал один.

– Конечно, есть, – энергично кивал другой, – во-первых, управляющая компания ежегодно обязана отчитываться перед жильцами. Обязана предоставить им все цифры. И объяснить, почему та или иная цифра…

Господи! Что она слушает! Настя убавила звук.

– Яна!

Она подошла к ванной комнате. Не было никаких сомнений – в шелестящем шуме воды то и дело проскальзывают тихие, сдерживаемые рыдания.

– Янка!

Настя повернула дверную ручку. Заперто не было. Одежда лежала на полу. Съежившаяся, голая подруга сидела на дне ванны и ревела, пряча лицо в ладонях. Сдвинутая душевая головка била холодными струйками в стену.

– Яна.

Настя подхватила подругу под мышки, вытаскивая ее из ванны. Яна не сопротивлялась, Яна повисла на ней, содрогаясь всем телом.

– Настя-а! Я такая ду-ура!

– Тише, тише.

– Все бро… ты одна не брос…

Рыдая, Яна глотала слова. По щекам ее плыла тушь. Волосы слиплись.

– Давай-ка мы в комнату, – сказала ей Настя.

– А за-ачем?

Яна, вскинув голову, посмотрела на нее отчаянными глазами.

– Потому что я не хочу здесь мокнуть, – сказала Настя.

– Я Темку предала, – выдохнула Яна.

– Если любит, простит.

Кое-как завернув ревущую подругу в полотенце, Настя увлекла ее в комнату и посадила на диван перед телевизором.

– Сиди. Сейчас чаю налью.

– Спа… спасибо тебе, Нас…

Яна, дрожа, щелкнула зубами.

– Так вот и простудиться недолго, – крикнула Настя уже из кухни.

Вспыхнула синим огнем газовая конфорка. Стукнул чайник. Может, водки с перцем смешать для профилактики?

– Ну и п-пусть!

Яна всхлипнула. Настя вернулась к ней с медом в хрустальной розетке.

– Сейчас вскипит чайник…

– Я не люблю мед, – Яна наклонилась вперед, обхватив себя руками. – Вообще ничего не хочу. Умереть хочу.

Настя села рядом.

– Знаешь, как я выкарабкалась, когда мне было совсем плохо? – спросила она и, не дождавшись ответа, продолжила: – Я как-то сама к этому пришла. Помнишь, я неделю на звонки не отвечала?

Яна кивнула.

– Отпуск?

– Ага, отпуск! Это я тебе так сказала. А на самом деле лежала здесь, в квартире, и смотрела в потолок. Ничего есть не могла, килограмма три скинула. Тоже хотела сдохнуть. Ревела, жалела себя, мысленно придурка этого раз двести казнила. Как в «Алисе в стране чудес». Отрубить ему голову!

– Надо было – яйца, – сказала Яна.

– Ну, это тоже. А потом, на пятый или шестой день, знаешь, я как-то подумала: разве мне плохо? Нет, понятно, плохо, но есть гораздо больше людей, которым сейчас намного хуже, чем мне. У кого-то умирает ребенок, кто-то умирает сам, кому-то негде жить, кто-то попросту глубоко несчастен, ограблен, избит, убит. Дети в Африке, как скелетики…

Яна фыркнула.

– Дети Африки…

Настя приобняла ее.

– Я серьезно, Ян. Они там есть, в Африке. И как бы с высоты тех проблем я посмотрела на свою беду. Она оказалась такой крохотной, такой мелкой, такой пустой. Ты жива? – спросила я себя. Жива. У тебя есть руки, ноги и голова? Есть. Крыша над головой, родители? Да. Тогда тебе дано больше, чем многим на этом свете. И ты еще ревешь?

Ну, случился в твоей жизни некий Бесемеев. Ты можешь это изменить? Нет. Ты уже прожила это, так и оставь это в прошлом. Если не можешь изменить, просто запомни на будущее. Если можешь и хочешь, не реви, а действуй. И, знаешь, поняв это, я выкинула придурка из головы. Где он? Что он? Меня это совершенно не волнует и не беспокоит. Разошлись, как в море корабли.

– А мне что делать? – спросила Яна.

– Погоди.

Настя сходила на кухню, заварила зеленый чай в чашках, принесла их в комнату. Затем пришла очередь бутербродов с сыром.

– Я думаю, тебе надо определиться, – сказала Настя, поставив блюдце перед подругой.

– С чем? – невесело спросила Яна.

– С тем, оставишь ты это в прошлом, или попытаешься исправить сделанное.

Подруга перевернула ногтем сырный ломтик на бутерброде.

– Как исправить? В прошлое не вернешься, слова и дурь обратно в голову не затолкаешь. Артем меня на порог…

Говорила она все тише и тише.

– Ну-ка! – Настя чуть не грохнула кулаком по столу. – Бери хлеб.

– Что?

– Хлеб бери! – повысила голос Настя.

Яна поймала бутерброд в пальцы.

– Теперь сверху – ложку меда.

– Настя…

– Клади!

Меда было прихвачено – на кончике ложки, но Яна послушно размазала его по сыру.

– Теперь кусай.

– И что?

– Кусай.

Яна откусила от бутерброда.

– Жуй, – сказала Настя.

Яна со вздохом задвигала челюстями.

– И пей, – Настя подвинула к подруге чашку.

– Но ведь об этом должны думать сами жильцы, – проклюнулся вдруг голос из телевизора. – У них есть это право! А когда они, простите меня, начинают кричать, что их обманули, мне хочется посмотреть им в глаза…

Настя с пульта выключила звук.

– Ну, как? – спросила она подругу.

Та шмыгнула носом.

– Ты про вкус?

– Я про то, что когда ты начинаешь что-то делать, слезы кончаются сами собой.

Яна обмахнула мокрую щеку тыльной стороной ладони.

– И что? Думаешь, стоит позвонить Теме? – она с надеждой посмотрела на Настю. – Ну, если действовать. Если я хочу оставить Солодовского… – последовал судорожный вздох. – Глубоко в прошлом.

– Это зависит только от тебя, – сказала Настя.

– Я столько всего…

Яна замолчала, губа у нее задрожала, глаза вновь заволокло влагой.

– Ну-ка, хлеб, мед! – прикрикнула Настя.

– Я так растолстею.

Подруга затолкала в рот остатки бутерброда.

– Ты посмотри в себя, – мягко сказала Настя, – спроси себя, сможешь ли ты с Артемом… сможет ли он с тобой…

Яна зажмурилась.

– Я не знаю.

Настя и предположить не могла, что ей придется тормошить, убеждать и поднимать настроение всегда уверенной, быстрой, целеустремленной и бойкой на язык подруге. Может, вот он, поворот судьбы?

– Яна, – сказала Настя и замолчала.

Экран телевизора попал в поле зрения, и взгляд прикипел к картинке. Там, за белым забором и высокими крапчатыми березами, стоял приземистый особняк в два этажа с надстроенной мансардой, и над крышей его выхлестывали языки пламени.

– Настя?

– Тише. Смотри.

Настя кивнула на телевизор.

– Ой, это что? – спросила Яна.

– Не знаю, горит где-то.

– Похоже, где-то на окраине.

– Может быть.

В животе у Насти стало тепло. Вот и то, подумалось, о чем она просила для Юрчика. Пальцы сами включили звук.

– …мы находимся поблизости от дома отдыха в Сиберово, – прорезался голос репортера, – дальше нас не пускают…

На экране мелькнули несколько приткнувшихся к забору пожарных машин. Около них суетились пожарные в брезентовых робах, разматывали рукава шлангов. Створки массивных въездных ворот были выломаны с «мясом», правда, площадка перед зданием не могла похвастаться размерами и позволила загнать ближе всего один автомобиль. В стороне ломиком вскрывали канализационный люк.

– Сейчас мы попробуем пробраться во двор, – сказал репортер, – мы ведем передачу онлайн и заранее просим…

Картинка дернулась, застыла, сменилась диктором в студии.

– К сожалению, связь прервалась. Напомним, что наши коллеги Сергей Шадурский и Олег Мараков сейчас находится в Сиберово, где горит недавно открывшийся после капитального ремонта дом семейного отдыха «Лукоморье». Весь персонал и большинство отдыхающих были экстренно эвакуированы из здания, но, как нам стало известно, в мансардных номерах, отрезанные огнем, находятся еще несколько человек.

Настя поймала себя на том, напряглась до того, что заболела шея. Яна же – вся там – смотрела, приоткрыв рот.

– А люди, люди где? – спросила она.

– В мансарде, – сказала Настя.

– Так лестницы нужны!

– У пожарных должен быть подъемник.

Репортаж продолжился без предупреждения. Студия пропала, и в телевизоре вновь возник дымный день.

– Мы нашли брешь в заборе, – сказал репортер в камеру, – и сейчас стоим вместе с эвакуированными людьми метрах в тридцати от здания, в глубине парковой зоны. – Он повернулся, едва не чиркнув по объективу ежиком волос и сунул микрофон какой-то стоящей рядом полной женщине в халате. – Вы можете нам сказать, что послужило причиной возгорания?

– Нет-нет, – замахала руками женщина, отворачиваясь от камеры. – Я ничего не знаю. Отстаньте от меня!

Она пошла за березы.

– А вы?

Микрофон поплыл в другую сторону, окончив свое движение перед лицом мужчины, щека которого наспех была заклеена пластырем. Уголок пластыря смялся и загнулся.

– Так чего? – шевельнул бровями мужчина. – Говорят, проводка. Свет сразу вырубило. А кроме проводки – разве в номере кто что поджег.

Рядом вдруг раздались крики.

Оператор сноровисто поймал в объектив руки, указывающие на крышу дома отдыха, а потом и саму крышу.

– Кажется, мы видим, как люди выбираются на узкую террасу, – мгновенно сориентировался репортер.

Он возник с краю кадра и, сбив кепку с загорелого лба, попытался из-под ладони разглядеть происходящее за клубами захлестывающего дыма.

– Олег, можешь взять крупнее?

– Беру.

Дом отдыха укрупнился, раздался вширь. И Настя, и Яна увидели хлипкое ограждение из прутьев и площадку на крыше, увидели, как из близких дверей вместе с дымом появляется крупная, темноволосая женщина с зеленым покрывалом на плечах, как она подталкивает вперед кашляющих, испуганных детей, мальчика и девочку лет шести-восьми. За женщиной на террасу вывалился худой мужчина в одних шортах, а следом за ним, сгибаясь и вслепую водя рукой, выбрался старик – в костюме, в очках, с платком, прижатым к лицу.

Пятеро.

– Да где пожарные-то? – спросила Яна.

– Ты же видела, – сказала Настя.

– А они что, слепые?

– Может, не глядят в ту сторону.

Изображение тем временем сдвинулось, оператор повел камеру вправо, решив, видимо, показать, насколько близко к людям подобрался огонь. Почти вся мансарда и этаж ниже уже пылали. Звонко лопались стекла.

– Да что ж они! – крикнула Яна.

Словно услышав ее, в крышу ударили струи воды из брандспойтов. Скрещиваясь, они били в окна, прибивая кипящий внутри здания огонь. Два пожарных пробежали к тому месту, где мужчина с террасы махал пледом, перехватив его у женщины. Дети, съежившись, сидели в самом безопасном, самом дальнем уголке.

– Смотри! Их заметили! – воскликнула Яна.

Об этом же заговорил репортер.

– Мы видим, что людей, оказавшихся на крыше «Лукоморья» и отсеченных огнем от выхода, наконец обнаружили пожарные. Возможно, сейчас решается, с помощью каких средств и техники их спасать.

– Вы спасите их, спасите! – сжимала кулачки подруга.

– Яна, – сказала Настя.

– Что?