– Того! Я уже шевелиться не могу, а он пыхтит. Бум, бум в меня, как отбойный молоток. Со мной такого никогда не было. Сказка! Представь, Солодовский, почти что долларовый миллионер. Говорит, на нефтяных акциях приподнялся. Приглашает меня на две недели в Доминикану.

– Поедешь?

– Ха! Кстати, я и сейчас в краткосрочной командировке, поняла? Темке не проболтайся. Я на курсах в Самаре.

Настя нахмурилась.

– Каких курсах?

– По маникюру, по педикюру, шеллаку, наращиванию ногтей. Я же по этому профилю. Блин, проснись! Я тебе об этом давно говорила.

– Прости.

– Забыли. В общем, я в Самаре. Вернусь завтра. Тимурчик меня специально в Ковейкино отвезет, чтобы я села, и перед Темой на вокзале вышла как ни в чем не бывало. Ну, должно же у меня быть хоть одно приключение!

– А Тимурчик – это?

Подруга вздохнула.

– Это Солодовский, конечно же! Понятно все с тобой, ты на нервах из-за своего Юрчика. Хотя, видишь, я его имя как-то запомнила. А ты запомнила, где я сейчас?

– В Самаре.

– Правильно. Ну, все. Да, слушай, спросить хочу: бросать мне Тему или не бросать?

– Зачем? А Тошка?

– Тошку я, конечно, с собой возьму! Это даже не обсуждается. В крайнем случае, поживет у мамы.

– Ох, Янка…

– Ну, все, меня нет. Я – в Самаре.

Подруга отключилась, и Настя несколько секунд смотрела на погасший экран. Вот дурочка, подумалось ей. Тут наоборот не хочется никаких приключений, не видеть бы их днем с огнем. Она вздрогнула, вспомнив горящую бытовку и выскочившего из нее человека. Жив ли он? А если умер? И Юрчик опять исчез. Ну что с ним такое! Ведь обещал, клялся, уверял, что уже все!

За окном было темно. Рука сама потянулась к пульту. Это просто чтобы ничего не случилось, где-то внутри Насти, оправдываясь, произнес голос. И добавил вкрадчиво: это же понарошку. Ты никем не жертвуешь на самом деле.

По первому каналу шли новости. По второму – какое-то политическое ток-шоу. Люди орали друг на друга. На местный, честно говоря, даже переключать не хотелось. Но в животе ныло: лапка – не защита, лапка так, фетиш, можно же только глянуть одним глазком, не разменивая Юрчика на кого-либо. Просто глянуть. Убедиться.

Смешно, смешно думать, будто она отнимает чьи-то жизни. Это вообще для самоуспокоения. Гадко, конечно, участвовать в такой торговле, назначать кого-то на роль мертвеца вместо любимого человека. Но ведь она не обладает волшебной силой, и никто по мановению ее руки не валится тут же с инсультом, инфарктом или закупоркой верхних дыхательных путей.

Смешно. Глупо. Игра. Ну, может, не совсем обычная игра, потому что в глубине души Настя надеялась, что да, какая-то сила в ней есть. Прислушаешься – дрожит, как струна. Но не убийственная сила, спасающая.

Юрчик, Юрчик мой!

– …на пересечении улиц Юбилейной и адмирала Макарова. Водитель автомобиля «тойота камри» под запрещающий знак светофора…

Телевизор показывал аварию. Под светом уличных фонарей застыли искореженные груды металла. Вихляющий след шин содрал снег с асфальта, будто кожу. Часть ограждения была снесена. К обочине приткнулись полицейский автомобиль и красно-белый микроавтобус «Скорой помощи». На другой стороне перекрестка толпились люди и темнел силуэт пожарной машины.

– …сейчас спасатели гидравлическими ножницами разрезают останки…

Речь диктора прорывалась к Насте какими-то обрывками. Часть слов пропадала, не долетев до ушей. Били по глазам проблесковые маячки.

– …четверо пострадавших, включая…

Четверо?

– То есть, так? – спросила Настя сидящий внутри голос.

Голос промолчал.

– …состояние трех человек, в том числе, предположительного виновника аварии, врачи расценивают как тяжелое…

Пусть он, подумала Настя.

Не четверо, а один. Он все равно виноват. Он должен ответить. И за Юрчика тоже. Все же уже случилось. Она не подстраивала аварию, не гнала автомобиль, как сумасшедшая, не летела на перекресток, будто за ней мчится Сатана.

В телевизоре возникло озабоченное лицо полицейского.

– Что я могу сказать? Водитель не обратил внимание на красный знак светофора. У нас же на опасных перекрестках теперь стоят видеокамеры…

Он показал куда-то вверх.

– Можно однозначно… Это, конечно, еще будет всесторонне изучаться, но стоит обратить внимание и на тормозной след… Еще снег, да, понимаете? Он не учел. А по зеленому семья ехала на «хундае». Современные машины почти как бумажные, жесть тоненькая, и скорость. А была бы это старая «волга», тонна стали…

Полицейский вздохнул.

– Среди пострадавших есть дети? – спросили его.

Длинный микрофон журналистка чуть ли не в рот пихала служителю закона. Дура какая! Зачем о детях? Не надо о детях!

Настя заерзала на сиденье.

– Да, там пострадал мальчик лет десяти, – ответил полицейский. – Хорошо, что он был пристегнут. Я конкретно не знаю, что с ним, но спасатели его достали первым. Его уже увезли.

– Нет-нет-нет, – зашептала Настя, – ребенка не надо.

– А виновник? – спросила журналистка.

Оператор дал общий план перекрестка, показал осколки стекла и пластика на асфальте, затем взял в фокус измятый автомобиль, над которым колдовали спасатели в светоотражающих жилетах.

– Так вот, – показал на спасателей полицейский, – гражданина сейчас достают.

– Он жив?

– Видимо, да.

– Пьян?

– Без экспертизы я не могу вам сказать.

– Пусть он сдохнет! – прошипела Настя, вдруг жутко разозлившись. – Все выживут, а он сдохнет! Вместо Юрчика.

Она даже скрестила пальцы. Посмотрела на получившуюся фигуру – да уж, Настина лапка. Правда, скрещенные пальцы – это когда лгут. Или нет? Или это на удачу? В институте на сдаче сессии, кажется, все так делали.

И плевали через плечо.

Нет-нет-нет, вдруг испугалась она. Я никому не желаю зла. Просто если человек все равно виноват… Юрчик-то ничего такого не делал. И я его очень люблю. Я не знаю, если с ним что-нибудь… Если есть возможность как-то перенаправить… Слезы неожиданно потекли ручьем, словно прорвало плотину. Телевизионная картинка размылась, и стало не понятно, идет еще сюжет или сменился следующим. Катастрофическое наводнение. Сколько ты его не останавливай, впереди тебя ждет опухшее лицо и красные глаза.

– Пожалуйста, – всхлипывая, проревела Настя. – Пожалуйста, пусть с Юрчиком все будет хорошо.

Утром Юрчик так и не появился.

Но отправил короткое сообщение. «Еще день». День. Понимание обожгло Настю. Юрчик не стал бы писать просто так! Видимо, все очень серьезно. Возможно, его старые дружки не хотят, чтобы он завязывал с дурным прошлым. Или требуют каких-то услуг. Или, может быть, считают его предателем.

Неужели водителя мало?

День прошел как в тумане. В густой, плотной взвеси, сквозь которую проступали то кухня, то окно, то улица, то офис. Знакомые лица мелькали в ней. Насте даже стало казаться, что она – зритель, и ей показывают какую-то скучную интерактивную драму, которую никак нельзя выключить. Она шагала, сидела, работала, перекусывала в кафе, а драма не прекращалась, текла себе мимо, засыпая ее ворохом слов, звуками, подсовывала людей, лавочки, бумаги и магазины.

Она вроде бы даже и не двигалась – ее вели от одного эпизода к другому, от перекрестка перекрестку, от экрана монитора к телефонному звонку: «Не согласитесь ли вы на социологический опрос? Это займет не более десяти…». Туман затекал в голову, скрывая человека, дом, улицу, голоса, но из него тут же выплывали другие фигуры, перемещаясь во времени и в пространстве.

И где-то за ухом зудело: «Юрчик, Юрчик, Юрчик».

Опомнилась Настя только к вечеру. Мир, город словно протаяли из тумана, обрели значение, вещественность, краски. Позвонила мама.

– Как у вас, все хорошо? – спросила она.

– Да, – ответила Настя, обнаружив вдруг, что стоит у продуктового магазина.

– Как вы к нам на дачу-то, планируете?

– Планируем. На этой или на следующей неделе. Только видишь же, снег опять пошел. Не посадишь ничего.

– Ой, да! – сказала мама. – Еще эту жуткую аварию показывали! Отец сказал, по такому снегу водителя и занесло.

– Он гнал на красный!

– Так и Бог ему судья, Настенька. Не знаю только, что там с семьей, что в другом автомобиле ехала. Вроде все живы.

– Там мальчик был…

– Как раз с мальчиком все в порядке, показали его в больнице, даже коротенькое интервью взяли.

Настя радостно выдохнула.

– Живой?

– Живой. Только плечо в гипсе. А что там еще – не сказали. Но мальчишка бодренький. Ему-то все в приключение.

– А родители его?

– Не сказали. Но вроде отцу мальчонки больше всех досталось, он за рулем был. Еще повезло, что удар большей частью скользящий получился.

– Скользящий? Мам, там машина всмятку!

– Так твой отец говорит, что сейчас все автомобили такие, пальцем продавить можно.

– Полицейский в телевизоре тоже.

– Вот видишь! Ладно, значит, ближе к выходным созвонимся?

– Да, конечно.

– Ну, все, Настенька. Пока.

Мама отключилась. Настя посмотрела на погасший экран, и тот, словно вняв ее безмолвной мольбе, вновь ожил.

Юрчик!

– Алло!

Голос Юрчика был напряжен и хрипл.

– Буду к ночи, – только и сказал он. – Жди.

Дальше последовали короткие гудки разъединения.

Живой! – всколыхнулось в Насте. Измученный, но живой. Значит, не зря. Водитель «тойоты» сам виноват. Не выскочил бы он на красный, Настя, может, о нем и не знала бы, и заменой Юрчику выступил кто-то другой. Это ведь так и происходит – чтобы жил один, надо кем-то пожертвовать.

Даже понарошку. Даже если мысленно.

Вдруг там, наверху, ведут счет, кто за кого молится, кто за кого отвечает, кто кого ненавидит или убил бы? Вдруг, исходя из этого, и решают, кому повезет, и этот человек останется жить дальше, а кому нет? В таком случае Настя просто отнимает чуть-чуть жизни от одного и добавляет ее Юрчику. Вот и все. Вместе с дурацкой лапкой.

Невесомый вклад.

А если – та самая пушинка?

Настя зашла в магазин и медленно побрела вдоль стеллажей, через молочный и овощной отделы – к мясному. Взяла в корзинку куриных бедрышек в маринаде, только на сковородку выложи. Взяла упаковку пельменей «Сытные». Юрчик любил эту марку. Попросила свесить и завернуть две прекрасные свиные отбивные. Картошка есть. Чеснок, зелень есть. Яйца тоже есть. Помидоры… Она вернулась в овощной отдел и выбрала несколько крепеньких продолговатых томатов.

Все? Ну нет!

На Настю вдруг напало отчаянное, бесшабашное веселье. Эх, гулять так гулять! Все же хорошо? Ну! Юрчик отзвонился. Мальчишка жив. Чего желать еще? Пофыркивая про себя, чуть ли не пританцовывая, она двинулась за тортом. Душа просила торт. А глаза уже выцедили, выделили из всех прочих гигантского полуторакилограммового монстра, бисквит и шоколад, и белый крем, и какие-то пампушки – в руки взять страшно. Холестериновая бомба. И название – «Желание». Нет, ни в нее, ни в Юрчика этот монстр целиком не влезет, и большую часть, пожалуй, придется выкинуть через день или два.

Ну и что? Настя просунула пальцы под тонкие ленточки, удерживающие монстра внутри прозрачной пластиковой клетки. Я тебя выпущу, сказала она ему. Ты скоро будешь свободен. Потерпишь?

И рассмеялась. Ох, все, все, дождались! Анастасия сошла с ума. Если человек разговаривает с тортом, он – кто? Сумасшедший? Ха-ха. Возможно, он просто счастлив. В конце концов, что за глупые у вас вопросы!

На кассе она попросила два пакета и торт уложила отдельно. Кошмар, если Юрчик объявится поздно, и придется наедаться на ночь. Передвинем-ка мы «Желание» на следующий день, у нас и кроме него другие желания имеются.

Настя вздохнула. Веселье покинуло ее вместе с выходом из магазина. Веселящий газ что ли распыляют над покупателями?

В квартире она почувствовала зуд уборки, и весь вечер меняла занавески, мыла полы, оттирала плиту от накипи и грязи, кафель в ванной начистила до глянцевого блеска, саму ванну с ершиком и «доместосом» за полчаса превратила в ослепительно белое сооружение, заодно повесила новую шторку, а затем уже взялась и за унитаз.

Время пролетело, Настя и не заметила, что уже одиннадцать. Смотри-ка, ну, все, решила она и отложила в сторону тряпки, губки, перчатки, санитарную химию. По-быстрому вымыла руки, переоделась, поставила чайник. Села на кухне, чтобы видеть прихожую и входную дверь. С кружкой остывающего чая стала ждать Юрчика.

Обострившийся слух доносил до Насти вкрадчивый шелест шин за темным окном, голоса, легкое постукивание капель по карнизу, в комнате пощелкивали часы, но ход их был прерывист, почему-то то пропадал, то возникал вновь, за дверью, на лестничной площадке, раздавались шаги, кто-то пробежал вверх, звеня ключами, кто-то осторожно, шаркая, спустился.

Настя почему-то решила, что Юрчик явится ровно в полночь. И тут же ей стало не по себе. А если позже? Вспомнилась какая-то старая история по вурдалаков, где тот, кто не успевал вернуться домой до полуночи, сам становился вурдалаком. Не Гоголь же написал? Или Толстой, другой, не Лев Константинович? Вроде бы Алексей. Там целая семья так пропала. То ли болгары, то ли румыны. Или украицы?

Дед маленького мальчика из избы выманил, всю кровь его выпил. И – один за одним. Еще девушка была…

Настя вздрогнула, повела плечами от озноба. Вот же глупости! Юрчик, в конце концов, не на вурдалаков охотиться ушел. Все это побасенки и сказки. Литература. Но где-то внутри в такт кухонным часам с каждой прошедшей минутой опасливо взводился неведомый механизм. Тик-тик-тик. Рванет после двенадцати.

Без десяти полночь Настя поймала себя на том, что нервно постукивает ладонью по столу. От стенки к стенке волновался в кружке недопитый чай. Хватит! – одернула она себя. Все уже решено.

Через пять минут раздался звонок в дверь.

Юрчик успел!

Ввалился он грязный, пахнущий землей и гнилой картошкой, небритый, молчаливый, какой-то немного пришибленный. Сбросил на пол чужую, болотного цвета куртку, тут же снял сапоги, штаны, рубашку и майку с трусами и голый полез в ванную, под душ.

– Настя, чистое приготовь, – только и сказал он.

Далее зашумела вода – Юрчик дал максимальный напор.

Боже, сколько в ванной было пара! Едва Настя открыла дверь, ее атаковало облако горячего влажного воздуха. Мгновенно вспотев, она чуть ли не вслепую положила на стиральную машинку пару нижнего белья и полотенце.

– Юра, вот.

Настя уже ринулась наружу, когда душевая шторка со звоном отошла в сторону.

– Погоди.

Распаренный, красный и мокрый Юрчик взглянул на нее из-под шипящих, бьющих его по макушке струй.

– Иди сюда.

Он протянул руку. Настя сделала шаг назад, потом шаг вперед. С губ ее сорвался смешок.

– Я ничего не вижу.

А пальцы уже расстегивали пуговицы на рубашке. Юрчик поднял ее к себе в ванну еще в лифчике и в трусиках. Горячая вода брызгала сверху. Юрчик прижал Настю к себе. Несколько секунд они стояли неподвижно.

– Напугать хотели, – шепнул он ей и принялся вдруг с жадностью целовать ее в шею, в губы, в щеки, в плечи.

Пальцы его стиснули Настину грудь, требовательно полезли под ткань. Он повернул ее, и Насте пришлось упереться ладонями в кафельную плитку.

– Юрчик!

– Думал, все, – сказал Юрчик.

Любил он ее жадно, грубо, горячая вода и пар навевали мысли о первородном бульоне, в котором как-то сама собой зародилась первая жизнь. Но мысли распадались, не выдерживая толчков, Настя постанывала, по кафельной плитке плыли цветки узора.

– День в каком-то подвале, – просипел Юрчик.

Он заставил ее вывернуть шею, нашел губами губы, коротко куснул.

– Так что, – нашла в себе силы спросить Настя, – все? Все кончилось?

– Не-а.

– Как?

– Потом объясню.

Юрчик развернул ее к себе. Оказалось, у него есть силы и на второй раз. Этот второй раз получился едва ли не ярче, чем первый. Настя вся ушла в сладкое движение, казалось, куда-то в сторону, отделяясь от тела, норовит съехать голова.

– Вот… вот так, – выдохнул Юрчик.

Он прижался к ней. Ягодицы, бедра еще работали, но с каждым толчком все медленнее, медленнее. Непослушными, дрожащими пальцами Юрчик убрал мокрые волосы у Насти с лица.

– Снова живой, – сказал он.

– Я вижу, – сказала Настя.

Они поцеловались. Юрчик выключил воду. Настя потянула полотенце с крючка. Они, как пьяные, принялись выбираться из ванны, потому что оказалось, что вдвоем в ней ужасно тесно. Ноги разъезжались. Не ноги – вата. Это было смешно.

Вместе с паром, вытираясь одним на двоих полотенцем, они вывалились в коридор.

– Сейчас бы пожрать, – сказал Юрчик.

– Есть торт, – сказала Настя.

– И все? Хоть бутерброд с чаем.

– Тю! Это быстро.

Пока Настя в чем мать родила соображала легкий салат и резала колбасу на блюдечко, Юрчик успел одеть чистые трусы и майку. Появился в кухне с Настиным халатом, накинул ей на плечи.

– Чтобы никто в окно не подсмотрел, – сказал он.

– Кому там смотреть? – фыркнула Настя. – Ночь уже, все спят. И все-таки не первый этаж.

– Ну, – Юрчик сел на стул и ухватил колбасный кружок, – тут ты не права. Как раз ночью такие психи и активизируются.

– Откуда знаешь?

– Сам такой.

Юрчик зажевал колбасу. Настя покивала:

– Понятно. Я подозревала. Лопай, боевой конь.

Она подвинула ему миску с наспех настроганным салатом: помидоры, капуста и огурец, сбрызнутые оливковым маслом.

– Скорее, я боевой пони, – сказал Юрчик, склоняясь над миской.

Настя рассмеялась. После душа Юрчик посветлел лицом, посвежел, по сравнению с тем мрачным, грязным, задавленным Юрчиком, что кулем ввалился в квартиру, они расходились как небо и земля. Захотелось даже проверить, не лежит ли прежняя версия в ванной. Или даже не версия, а кожа. Ну, как в сказке про Василису.

– Слушай, – спросил Юрчик, расправляясь с салатом, – у тебя какие-то личные сбережения есть?

Вопрос уколол.

– В смысле?

– Мне могут понадобиться, – сказал Юрчик как бы между делом.

– Если с твоими, то тысяч сто будет, – сказала Настя, запахиваясь в халат и садясь напротив. – Я не умею копить.

За спиной, нагреваясь, чуть слышно зашипел чайник. Юрчик вздохнул. Какое-то время, дожевывая, он двигал челюстью. Потом вдруг поднял пустые, неподвижные, остановившиеся глаза.

– А у родителей?

– Юрчик!

– Прости, ты права, – скривился он. – Нечего в это дело, конечно, твоих родителей втягивать.

У Насти заныло в левом боку.

– Что случилось-то вообще?

– Да эти – помнишь? – дебилы малолетние, с которыми я Лехе помогал, один еще куртку мне порезал…

– Ну!

– У этих сучат, видишь, нашлись покровители, – Юрчик, досадуя, бросил вилку в миску. – Не разберешь теперь, где мент, где вор, вор мента покрывает или мент – вора. И вообще, кто где. Сплелись так, что хрен поймешь.

Он стиснул в замок пальцы и показал их Насте. Усмехнулся.

– Представь, отловили – едва покурить вышел. Даже, наверное, не заметил никто. За шкирку и в микроавтобус, ну, через боковую дверь. А там – колено в хребет, пластик на запястья и харей в пол. Лежи, мол, не дергайся. Классика.

– Били? – спросила Настя.

– Не, вежливо обошлись. Фейс не попортили, по почке всего раз съездили. Ну, еще по лодыжке получил. И в грудину схлопотал по глупости. Это фигня.

– А потом?

Юрчик повел шеей, словно ему жал невидимый воротник.

– Потом? Привезли куда-то за город, хрен знает куда, кинули в подвал. Или это что-то типа бункера было? Не знаю, в общем.

Предлагать торт стало как-то неловко.

– Погоди, – Юрчик вскочил и выбежал в прихожую.

Там закопался в скомканной одежде, кучей лежащей на полу, выловил что-то то ли из кармана, то ли из подкладки, принес в кухню с собой. Серая кроличья лапка вновь легла на стол.

– Опять выручила? – спросила Настя.

– Ага, – сказал Юрчик, погладив лапку. – Реально думал, что все. Пол-дня в подвале, еще, зараза, холодно, мыши пищат, и никто ничего, глухо, темно, понятно, решил, допрыгался. Нет, грехов особых не набрал, но кто разбираться будет? На лапку одну надежда и была. – Он осекся. – А ты… ты ведь тоже…