– У тебя есть где сегодня переночевать?

– У приятельницы, наверное, можно, с которой текилу пили. У нее муж сейчас в Швеции.

– Твой знает ее адрес или телефон?

– Нет… Телефон в моей трубке забит.

– Сейчас заскочим к тебе, заберешь все необходимое, потом поедем к ней. Позвони, договорись.

Юля достала из сумочки трубку, но набрать номер не успела, та запела мелодией вызова. «Плакала береза…» «Номер не определен», – сообщил экран.

– Это, наверное, Дима…

– Значит, оклемался… Ответь.

Юля нажала кнопку.

– Алло… Да… Успокойся… Не твое дело… Ну и живи там…

Конец связи.

– Из номера ему, видишь ли, не выйти. Просит, чтоб мы вернулись и выпустили.

– Серьезно?.. То есть он не совсем потерян для общества?

– В смысле?

– Раз не ломает дверь и не грозится убить… Отошел, слава Богу… Короче, я завтра возьму пару ребят из бывшего отдела, съездим, потолкуем с ним. Чтоб выкинул из дурной башки дурные планы.

Вячеслав Андреевич мог взять своих бойцов из «Заботы», того же Ерофеева, но опасался, что их роман с Юлей тут же станет достоянием гласности. С другой стороны, кого теперь бояться? Муж-то все равно знает.

– На работу завтра не выходи. Отгул возьми или заболей. Вдруг притащится с разборками.

– А потом?.. Я же все равно не смогу с ним жить… В Сланцы возвращаться, к родителям?!

Чернаков не ответил, потому что пока не знал, что ответить.

* * *

В понедельник утром Чернакову позвонил Роман Романович Лутошин, большой человек из криминальной милиции.

– Поздравляю! Вчера еще один эпизод! Вы выбиваетесь в лидеры олимпиады!

– Жива?

– Тьфу-тьфу… Но пока без сознания. Девятнадцать лет. Увели «Тойоту-раф», папин подарок. Ребята вошли в раж, бомбят уже без выходных…

– Я думаю, там не одна бригада. С отлаженным сбытом. Тачки – не бананы, с лотка не продашь.

– Не исключено… Ты говорил, у вас камера парковку пишет, глянь на всякий случай и справочку накатай. Я после обеда пришлю кого-нибудь.

Вячеслав Андреевич нашел Харламова и посадил его перед монитором, объяснив задачу. Хотя на успех особо не рассчитывал: даже если объектив зацепил машину, вряд ли можно рассмотреть лица. А номера наверняка замазаны. Либо фальшивые.

Он посмотрел на свое отражение в стеклянной створке шкафа и срочно захотел выпить. Руководству и подчиненным он заявил, что благородную рану получил на тренировке. «Смерть легавым от конька!»

Накануне, отвезя Юлю к подруге и отдав ей всю наличность, он заехал в травмпункт. Врач наложил швы и подбодрил, пообещав, что шрам останется с Вячеславом Андреевичем до конца дней и ночей, если не сделать пластическую операцию. И надо радоваться, что не задет какой-то там лицевой нерв, иначе пациент мог лишиться симметричной улыбки.

Ирине он рассказал, что поранился на складе, задев в темноте «рог» автокара. Ирина проронила: «Сочувствую» – и больше ни о чем не спрашивала. Начать «серьезный разговор» Чернаков вновь не решился. Потому что слово – предтеча действия. После разговора надо действовать: паковать чемоданы, собирать любимые игрушки и – «с вещами на выход!». А куда? Первое время можно, конечно, пожить у родителей, жилплощадь позволяла, но как они отнесутся к его амурному приключению?.. Мать-то еще поймет, а вот батя – поборник морали – вряд ли. А дочка?..

По пути в «Планету» он купил газету с объявлениями о сдаче жилья. Однокомнатную квартиру в новостройках можно снять за девять тысяч – чуть меньше половины его зарплаты. В принципе, терпимо. Ведь есть еще прекрасная милицейская пенсия в две с половиной тыщи целковых, то есть целых семьдесят евро. Надо было все-таки инвалидность «заработать» при увольнении, как грамотные люди советовали. Сейчас бы получал три тыщи. И забот бы не знал.

Но пока он по объявлениям не звонил. Сначала надо уладить конфликт с Димой. Потому что у него больная голова, не дающая покоя рукам. Достанет их и в съемной квартире…

После обеда он решил нанести визит Юлиному супругу. Для подстраховки возьмет Ерофеева. Вполне хватит. Если пообещать ему обед в китайском ресторане, трепать языком Дегустатор не будет.

Юля, как и договаривались, на работу не вышла, затаилась у подруги.

Но визит к рогоносцу пришлось отложить. В полдень Чернакова неожиданно вызвали в следственный отдел местного райуправления.

– Вячеслав Андреевич, вас надо допросить по поводу задержания Копытиной, – сообщил милый дамский голосок.

– Какой еще Копытиной?

– Галины Михайловны. Которую задержали с неоплаченным набором ножей. Помните?

«Галина Красная», – вспомнил Чернаков.

– Но ее задерживал охранник, я только оформлял акт.

– Охранник уже у меня.

Это было несколько непонятным. Естественно, отличившихся секьюрити, поймавших на контроле несуна, допрашивали. И потом они выступали в суде. Но Чернакова, как начальника СБ, не вызывали ни разу. Что интересного он может сообщить следствию? Скорей всего, будут напрягать на спонсорскую помощь к Новому году. Такое случалось, и не раз. Правда, другими службами.

– Хорошо, я приеду.

Ровно без пяти двенадцать он сидел перед следователем – строгой серьезной дамой лет двадцати пяти. Ее левую бровь украшал незатейливый пирсинг – три тоненьких золотых колечка. Пирсинг плохо сочетался с капитанским кителем, зато прекрасно гармонировал с ярко-розовым маникюром и помадой такого же цвета. В кабинете они находились одни, еще три стола пустовали. Грамота над головой следователя, врученная ко дню милиции, утверждала, что у Маргариты Викторовны Яблонской полный порядок с показателями и профессиональным мастерством. Включенный в полмощности магнитофон говорил о любви к группе «Зверьки».

– Слушаю вас, Маргарита Викторовна, – улыбнулся ей Чернаков, когда она вернула его документы.

– Благодарю, что приехали.

– Да пожалуйста… Чем могу быть полезен? Какие вопросы?

– Видите ли, Вячеслав Андреевич, – голос Яблонской, с одной стороны, был милым и приветливым, но, с другой, отдавал протокольным холодком, – Копытина заявила, что ее обыскали неправомерно…

– Да Бога ради! Они все об этом заявляют. Особенно, когда попадутся. Но мы никого не обыскиваем, потому что никого не обыскиваем никогда, – еще раз улыбнулся Чернаков, поправив отклеившийся пластырь на щеке.

– И каким же образом вы нашли у нее в сумке набор ножей?

– Да как обычно. Попросили показать сумку – она показала. Сама. Добровольно.

– И вы присутствовали при этом?

– К несчастью, нет. Но я доверяю своей охране. Они никогда не пойдут супротив закона и совести… Маргарита Викторовна, да какие проблемы? Вор пойман, вам показатель, премия к Новому году, хорошее настроение…

– Есть проблема. – Следователь, сверкнув пирсингом, оторвалась от бумаг и посмотрела Чернакову в глаза: – И называется она превышением служебных полномочий руководителем или служащим частного охранного предприятия. Статья двести три Уголовного кодекса. Помните про такую?

– Как не помнить, статья родная, хорошая… И кто что превысил, если не секрет?

– Охранник Лемешев. По вашему прямому указанию…

Дама достала из папочки протокол допроса, распечатанный на принтере.

– Копытина не позволила обыскивать ее, но охранник в грубой форме вырвал у нее сумку и досмотрел.

– И чем это подтверждается? Кстати, насколько я помню, ее задерживали два охранника. Допросите второго.

– Обязательно. Но речь не об этом. Вот допрос Лемешева. Он признал, что силой досмотрел сумку… Но даже не это главное. На ножах, изъятых у Копытиной, отсутствовала магнитная полоска. И тем не менее сигнализация сработала. Как вы думаете, почему?

– Потому что к ее шубе нечаянно прилип ценник с датчиком. Такое иногда случается.

– Не слишком ли часто?

– Каждые десять минут! – вспылил Чернаков, которому стал надоедать этот туманный разговор. Сказала б прямо: хотим подарков под елочку от дедушки Тагирова.

– Нет, Вячеслав Андреевич. Ценник не прилипал к шубе. Лемешев сам активизировал сигнализацию, заподозрив Копытину. Приказ же поступать подобным образом он получил от вас. Пожалуйста, можете почитать.

– Да ну?.. А номер приказа он, случайно, не назвал? Или показал письменное распоряжение?

– Не прикидывайтесь дураком! – Маргарита Викторовна выдала штампованную фразу, понимая, что по существу ей возразить нечего.

Чернаков взял протокол, пробежал глазами. Следователь не блефовала: охранник действительно резал правду-матку. То ли сдуру, то ли по неопытности, то ли еще почему. Он пришел в «Планету» не так давно. Возможно, это было его первое задержание. Но все равно – не от сохи парень. Не в поликлинике раньше работал и не в библиотеке. Хотя омоновцев не особо волнуют юридические тонкости, особенно при разгоне демонстраций или футбольных фанов. Маска все стерпит.

– Чепуха… Мне б такое и в голову не пришло. Кстати, а с этой, как ее, Копытиной, что?

– Пока ничего… Дежурный следователь возбудил уголовное дело, задержал ее на двое суток.

– А потом? Арестовал?

– Она дала подписку о невыезде. Но дело, с учетом открывшихся обстоятельств, будет прекращено. Хочу напомнить, что улики, полученные незаконным путем, являются недопустимыми. Я уже согласовала вопрос с прокурором, завтра вынесу постановление о прекращении.

– Оценивать допустимость доказательств может только суд.

– Вы плохо знаете закон.

Такому повороту Чернаков нисколько не удивился. Картина привычная: девочке проще скинуть дело в архив, чем страдать от писанины, доводя его до суда. Либо Копытина заинтересовала следователя материально. В принципе, цена вопроса не так уж и велика – тысячи две-три «унылых енотов». Но чтобы прекратить дело, нужен хотя бы формальный повод. Вот он и нашелся.

– Еще один вопрос. Если не тайна следствия, конечно… Ходок^[14] у Копытиной сколько?

– Две… Но это тут совершенно ни при чем.

– Не сомневаюсь.

– Материалы в отношении вас и Лемешева я передам в дознание^[15]. Не знаю судебную перспективу, но лицензии ваша контора может лишиться запросто.

Так, интересно… И при чем здесь лицензия? С какого перепоя тебя, красавица розовая, сей вопрос волнует?

Но спрашивать об этом верного стража закона Чернаков не стал. Сделал вид, что пропустил реплику мимо ушей.

Наверное, лет пятнадцать назад в подобной ситуации он рванул бы рубаху на груди, забрался на броневик и толкнул обличительную речь. «Что ж вы, шкуры продажные, творите?! Воров на свободу, а нас на нары! Где справедливость? Революция в опасности! Все на баррикады!»

А сейчас он просто в очередной раз улыбнулся. Раз его прессуют, значит, работу свою он делает справно.

Маргарита Викторовна записала показания, Чернаков оставил на протоколе автограф и, пожелав успехов в борьбе с мировым злом, покинул следственный отдел. Вернувшись в «Планету», нашел Лемешева.

– Ну и кто тебя за язык тянул, правдолюб?

– В смысле? – не пряча взгляда, спокойно переспросил охранник.

– В смысле допроса.

– А чё? Как было, так и рассказал. Она ж украла? Украла. Это главное.

– Юра, ты сколько лет в милиции работал?

– Много… Два года.

– Кодекс за это время успел прочитать? Уголовно-процессуальный?

Охранник захлопал глазами, вполне возможно, впервые услышав мудреное слово.

– Да… За кражу – до пяти лет.

Чернаков расстроенно вздохнул. Да, это его прокол. Расслабился. Все-таки полагаться исключительно на отдел кадров при подборе сотрудников не стоит. С нового года начну проводить собеседования лично, как раньше.

– Когда ты попадешь на нары, Юра, у тебя будет много времени, чтобы понять разницу между Уголовным и Уголовно-процессуальным кодексом. Очень много времени. Птица-говорун…

Поднявшись к себе, Вячеслав Андреевич позвонил в отдел кадров «Заботы».

– За что Лемешева уволили из ОМОНа?

– Минутку… Он потерял автомат. Дело не возбудили, пожалели, но из органов попросили.

– А мы-то его на хрена взяли?

– А у нас нет автоматов…

До восьми вечера Чернаков не смог вырваться из «Планеты» для решения задачи «намбер ван». Может, и к лучшему, такие задачи надо решать в нерабочее время. Ибо итог непредсказуем. Не исключена повторная дуэль на отвертках.

Несколько раз он звонил Юле на городской телефон. Та безвылазно сидела у подруги, боясь не то что выйти на улицу, но даже выглянуть в окно. Мобильник отключила.

– Выпей текилы, успокойся, – посоветовал Вячеслав Андреевич.

Вчера вечером он позвонил в мотель узнать обстановку. Диму выпустили через час после их позорного бегства, когда раненый муж догадался позвонить портье. Ему перевязали голову, и он уехал. Материальных претензий к господину Джакузину нет.

В начале девятого он вызвал Дегустатора-Ерофеева и попросил подстраховать его во время важной встречи, пообещав заплатить за переработку. Бывший собровец в просьбе не отказал.

– Пушку брать? – уточнил он.

– Нет. Заедем по пути в оружейку, сдашь. Чтоб назад не возвращаться.

С пистолетом было бы, конечно, спокойней, но стрелять из него вне охраняемого объекта все равно запрещено, нечего и гусей дразнить.

Выезжая со двора «Планеты», Чернаков заметил Василия, промышлявшего оптовой торговлей. Сегодня он нарядился в Деда Мороза. Только без бороды.

– Погоди, я сейчас, – велел он Ерофееву, покидая машину.

Василий, как всегда, был вежлив.

– Здравствуйте, Вячеслав Андреевич. Надумали-таки салютик купить?

– Нет, Вась… Вчера тетку опять бомбанули. От нас пропасли. Ты о просьбе моей не забыл?

– Черт! Я ж как чувствовал!

– Что такое?

Василий поведал о грубиянах, оскорбивших его человеческое достоинство.

– Надо было мне на трубу позвонить.

– Да кабы номерок знать, позвонил бы…

Чернаков достал из кармана визитку.

– Вот… Если меня вдруг не будет, подойди к старшему смены, я предупрежу. Узнать бойцов сможешь?

– Наверняка.

– Не факт, что это те же самые, но если увидишь, позвони… Ты где костюм взял?

– В Доме культуры выпросил. У меня там приятель ночным сторожем. Бороды, правда, не было, пропили, наверно.

– Ну и как торговля?

– Гораздо энергичней… Я позвоню, Андреич, не волнуйся…

По дороге Ерофеев с грустью вспоминал свои боевые годы.

– Погуляли мы как-то, Андреич. Славно так, в кабачке центровом. Из Чечни вернулись, ну и решили отметить от души. Пожрать хоть по-человечески, а то от тушенки вонючей уже блевать тянуло. Нормальненько так посидели, до часа ночи. Помню, барбекю был добрый, да и другой хавчик ничего. Потом в пять тачек загрузились – и с ветерком по набережной. Боевая колонна пехоты, хе-хе. Разогнались малеха, под сотенку с небольшим. Не скорость, в общем-то. Я как раз в головной тачке с Олежеком сидел, на штурманском месте. Едем, песни поем, никому не мешаем. Немного в отрыв ушли. И тут какой-то летеха с полосатой палкой! Вздумал нас тормознуть, мусорок! Чего ему спокойно не стоялось? Видно же сразу, что люди непростые, ну и отойди в сторону!.. Олежек по тормозам, и сразу из тачки, мол, глаза разуй, братишка, думай, на кого палку поднимаешь! На героев Чечни!.. Мы с мужиками тоже наружу, подлеца на место ставить… А тут и остальные подлетают… У нас же закон: друга обижают – вступись! На подмогу приди.

– И что?

– Да, блин, со скоростью не рассчитали… Отдохнули-то хорошо… Короче, четыре тачки так одна в одну и вошли! Как костяшки в домино! И все из-за этого урода с палкой! Мы его в Неву скинуть хотели вместе с корытом его. Он нам потом полгода бабосы выплачивал.

– Выплатил?..

– А куда б он делся, гад, с подводной лодки? Для его палочки это не такие уж и деньги. Не зря же анекдот придумали: «Может ли ишак прокормиться на асфальте?» – «Может, если он одет в гаишную форму». Да, в общем, славное было время… Как это, слово такое есть… Когда по прошлому скучно?

– Ностальгия.

– Во, точно…

Они заехали в оружейку «Заботы», где Дегустатор с сожалением сдал дежурному свой пистолет.

По дороге Чернаков пытался представить разговор с Юлиным супругом.

Представлялось с трудом. И, главное, непонятно было, какую позицию занять? Жестко накатить? Но супруг контуженый, в атаку пойти может. Чернаков-то отобьется, а с Юлей что?.. По-доброму поговорить, за чашкой чая «Беседа»? После вчерашнего удара пестицидной бутылкой по голове добрая беседа вряд ли получится.

И самое поганое, что Вячеслав Андреевич не чувствовал в себе уверенности. Какой-то моральной правоты. Ибо весь сыр-бор затеял именно он, а не Дима. «У тебя что, своей жены нет? Есть. А что ж ты с чужими трахаешься? Аморально это, не по-комсомольски!» И возразить нечего. Не рассказывать же про свой переходный возраст и про солнечный лучик, попавший в цель?..

Он вспомнил, как в восемьдесят пятом, когда партия и комсомол еще держались на плаву, в его отделе «разбирали» на собрании постового милиционера, осмелившегося закрутить роман с женой осужденного угонщика. «Объясни-ка нам, сержант, где твоя комсомольская совесть? Тебе нормальных женщин мало, надо обязательно с замужней гулять? И не просто замужней! А за классовым врагом замужней!» Все единогласно осудили и постановили: роман в трехдневный срок прекратить, о любви забыть! Постовой отдал честь и написал рапорт об увольнении. Говорят, женился. До сих пор живут…

Интересно, а Чернакова бы сейчас разбирали, если б по-прежнему был социализм? А вдруг бы помогло? Указали б ему вовремя на «аморальное поведение», пристыдили всем коллективом – глядишь, он бы и угомонился. И никакого тебе треугольника, где все углы – болезненно острые. Заплати партвзносы и живи себе спокойно, без головной и сердечной боли. Пусть голова и сердце болят у секретаря партийной ячейки, отвечающего за твой «облико морале».

Какую занять позицию, Вячеслав Андреевич так и не решил. Применим старый принцип: ввязаться в бой, а дальше действовать по обстановке.

– Значит, так. Стой спокойно, в разговоры не вступай, – велел Чернаков, когда они остановились возле Юлиного дома, девятиэтажной коробки-«корабля». – Если полезет в драку, просто осади. Без последствий.

– А что за клиент?

– Пьянь… Но буйная.

– Тогда без проблем… Осадим. – Дегустатор нежно погладил кулак, размером с небольшую дыню.

Свет в окнах не горел. Плохо, если Димы не окажется дома. Чернаков осмотрел двор. Грязная рыжая «копейка» отдыхала под тонким слоем снега.

Дверь подъезда защищал домофон. Чернаков позвонил в первую попавшуюся квартиру.

– Кто?

– Двое с карабином.

Домофон запищал и дал зеленый свет. Ну и какой смысл в таких системах?

Большой. Для тех, кто их устанавливает.

До пятого этажа доехали на лифте, стену которого украшал несмываемый призыв: «Не рисуйте на стенах, пидоры! Нам здесь жить!»

– А у нас в лифте каждое утро чистый лист вешают и фломастер, – с гордостью поделился Ерофеев. – Чтоб на стенках не писали.

– Ну и как, помогает?

– Не очень… Одного листа не хватает…

Чернаков позвонил в Юлину дверь.

– Дома нет, – сделал мудрый вывод бывший собровец после минутного ожидания, – либо засел… Дверь, кстати, говно, мы такие с одного удара… Да и замок никакой.

Он несильно дернул за круглую ручку, привинченную к реечной облицовке. Дверь спокойно открылась, из старого реечного замка вынырнул ригель.