Глава 14. Хорошо везде, где мы есть

Как мудро, что от нас сокрыта дата смерти,

Как хорошо, что неизвестен день.

И что в обычной жизни, в круговерти,

Нам унывать и огорчаться лень.

стихи автора

В Армии много плюсов. Которые не всегда видны в обычной домашней обстановке.

Сейчас расскажу, на что военная служба открыла мне глаза.

Только в армии я узнал, что меня можно уважать. Не за силу, не за ум. А просто уважать, как доброго человека.

Ребята-сослуживцы часто просили помочь им написать письма их девушкам. Сочинить стихи к юбилею родителей. Они доверяли мне свои личные переживания. Рассказывали о своих надеждах и планах. Не знаю, откуда им было известно, что не проболтаюсь. Не выставлю их на посмешище, выслушаю всегда. Это показало мне, что меня можно ценить и уважать. Раньше как-то этого не замечал.

Во-вторых, очень благодарен своей солдатской службе за то, что именно она научила меня ценить простые, самые обычные вещи.

Еду, чистую и тёплую одежду. Баню, сон, дружбу. До армии я всегда был сытым, выспавшимся, одетым и обутым.

В армии каждая приятная мелочь, становится важной штукой. Начинаешь ценить тепло, время сна, редкие вкусности, которые присылали нам из дома. Мы угощали друг друга. Всегда делились по-братски. Радовались не только своим посылкам, но и посылкам товарищей-сослуживцев.

Товарищей появилось вдруг много. И все разные.

Товарищи полковники, товарищи капитаны, товарищи сержанты. Майоры и лейтенанты, всех нужно называть «товарищ»…

Не знаю, как сейчас положено обращаться к старшим по званию. Может господин офицер, или как-то ещё. Но, в мое время обращались только «товарищ».

Расскажу пару ярких случаев той поры.

Зима 1982 года была холодной. По громкому радио три дня подряд на всю территорию части вещают тоскливую музыку. В стране большой траур. Умер Леонид Ильич Брежнев. В Афгане идёт война. Там жарко. А в Сибири стоят декабрьские холода.

В казарме, где жил наш учебный батальон, температура зимой не поднималась выше плюс пяти. Кочегарка была маленькая и не могла обогреть здание. Ошибка в проекте или что-то еще.

Поэтому одевались, как можно теплей. Три пары нижнего белья. К телу выданное свежее чистое, потом на него несвежее, несданное в стирку с прошлой бани, а на него уже совсем серое, тоже не сданное в стирку с позапрошлой помывки.

На белье гимнастёрка и галифе. Вот такая зимняя капуста.

Спали так. В трех нижних кальсонах, потом простыня, над ней одеяло. На одеяле сначала шинель, на шинели ватный бушлат.

Голову надо прятать под одеяло. Иначе изо рта идет пар, мёрзнут уши и нос.

Такое ощущение, что первые полгода в армии для новобранцев отменили все ночи. Только крикнули отбой. Все легли. И сразу же кричат подъём. Ночь опять пролетела. Снов не видел. Вырубался сразу. Молниеносно и незаметно.

Однажды, в ясный морозный солнечный денёк чистим снег вокруг родной казармы. Мимо проходит румяный и бодрый хлеборез. Сержант Тарас.

– Салют, бойцы!!! Как настроение? Боевое? – жизнерадостно кричит нам Тарас.

– Нормально, товарищ сержант, – радостно улыбаемся мы, ведь всем приятно доброе участие старослужащего.

Тарас поутру возвращается с ближайшей деревни по самоволке. Там у него есть девушка. Они давно встречаются. Это знает весь гарнизон. Но все строго хранят известную всем тайну.

А через три часа жизнерадостного хлебореза не стало. Совсем…

Получать и читать письма из дома перед боевым дежурством опасно и вредно не только для психики и здоровья, но даже и для жизни молодых солдат.

В караул всем выдают на сутки огнестрельное оружие. Автомат. Два полных рожка боевых патронов.

Поэтому письма из дома перед караулом не выдают. Подождут сутки, из караула вернёмся, и отдадут.

В письмах могут быть разные вести. Не только радостные и дорогие. Вести бывают и другие. О жестокой измене любимой, о тяжелой болезни родителей, о том, что сгорел родной дом. О том, что родного брата снова посадили в тюрьму, или бабушка внезапно померла, или беременная любимая девушка решила не рожать твоего ребенка, а сделала аборт.

Конечно, бойцы молодые, резкие, горячие. Себя не берегут, жизнь ещё не ценят. После таких вестей могут и разных непоправимых глупостей натворить.

Хлеборез Тарас тем самым солнечным морозным декабрьским утречком 1982 года получил из дома письмо. Дом его был в Украине. Там его уже два года верно дожидалась любящая девушка Олеся. Будущая невеста Тараса.

Через неделю хлеборез должен был выйти на дембель и вернуться домой. Сразу жениться на Олесе.

А тут парень закрутил роман с местной подружкой. Короче, запутался в юбках и местной тоже пообещал жениться. Совесть жгла парня. Ситуация сложная. Прочитав письмо от будущей невесты, Тарас долго не думал.

Повесился прямо в нашей солдатской столовой. В своей хлеборезке. Где он выдавал всем хлеб и порции масла.

Мы узнали о смерти Тараса на занятиях по изучению воинских Уставов. Книжки тонкие, но такие снотворные. Сидим на самоподготовке за столами в тепле Красной Комнаты, где проводится плановая учёба для молодых солдат. Дремота одолевает неимоверно. Тихо и тепло. Слова не запоминаются, в ум никак не влазят, проклятые Уставы никак не зубрятся. В голове вязкий сонный кисель, в органах полное расслабление. Все клюём носами в ожидании похода на обед.

Вдруг появляется посыльный из штаба части. Оживаем.

– Замполиту нужно от учебного батальона 4 человека, которые не боятся мертвецов. Хлеборез повесился.

Мы с интересом переглянулись. Поднялось две руки, потом вызвался я и еще один наш друг.

Чем тухнуть над этими Уставами и мучительно рывками дремать, так уж лучше хоть какое-нибудь приключение.

В штабе полка майор-замполит объяснил нам ситуацию.

Нужно нарубить на водокачке большие куски льда. Обложить ими мёртвого Тараса. Чтобы тело сержанта в подвале не начало разлагаться до приезда из Киева его родителей, сестры, и любимой девушки Олеси. Им только что сообщили о трагедии. Мать в реанимации с сердечным приступом. Олеся в шоке.

Потом, после их приезда, сопроводить большой и тяжёлый деревянный ящик с двумя гробами внутри (обычный и цинковый, один в другом) до аэропорта Толмачево в Новосибирске. В кузове тентованного «Урала».

Езды в холодном кузове по прямой часов шесть. Это в разгар зимы и трескучих морозов с жгучим ветром, без остановок и согреваний в тепле. Водка, сигареты, сало, сухой паёк, хлеб и термосы с чаем будут выданы нам, чтобы мы не окочурились от холода в пути. И овчинные громадные тулупы каждому, плюс валенки. Офицер и старшина поедут рядом с водителем в тёплой кабине. А мы, четверо молодых, в кузове, с покойным Тарасом, водкой, салом и чаем. Сквозь сибирские леса и перелески.

Романтика…

Доставить груз 200 на борт самолёта, летящего на родину Тараса, в Киев.

А затем, выполнив все распоряжения, вернуться из командировки в свою часть. Уже поездом.

Конечно, на первом полугодии службы внезапно побывать дома, это круто. Порадовать родных и себя. Интересно и заманчиво. Мне опять повезло. Не поднял бы руку тогда и дома не повидал бы…

В общем, мы вышли из штаба полка, закурили и не спеша отправились рубить лёд на водокачку. Дружно и весело рубили лёд до обеда и после обеда. Нарубили столько кусков, на целый взвод мертвецов хватило бы.

Настроение приподнятое, все мы четверо из Новосибирска, и нас ожидает чудесное незапланированное путешествие из учебки домой. Хоть и короткое, но очень приятное свидание с родными и домом.

Глава 15. Как снег на голову

Ехали весело, грелись водкой, горланили песни, на ящике резали сало и хлеб. Тарас бы не обиделся. В ящике его нет. Там только его оболочка. В памяти он есть. Живой. Весёлый, розовощёкий, добрый украинец. Простой рубаха-парень. Молодых он не обижал, с «дедами» держался особнячком. Но со всеми был приветлив и вежлив. У него был диплом повара. Поэтому работал в столовой.

Вечером, после загрузки ящика в самолёт, я подошёл к нашему офицеру.

– Товарищ лейтенант. Разрешите обратиться? Есть предложение у меня. Может перед обратной дорогой забежим ненадолго ко мне домой? Я бы сейчас позвонил с автомата, мать бы борща срочно наварила. Мы всей командой горяченького бы с дороги поели. Хоть на часик забежать. Обещаю, никто не узнает.

– Хорошо, солдат. Но только на часик, не больше. Иди, скажи водителю куда ехать.

Немая сцена. Как у Гоголя в «Ревизоре»… В общагу, где мы жили с мамой и бабушкой, вваливается семь мужиков в военной форме. В сапогах и шинелях.

Жители общежития повылазили из своих комнат. Вокруг все онемели. Открыли рты и глазеют на нас. Вечер и все дома. Очень живописно и необычно. Мама замерла в шоке. Бабуля узнала меня первой. Конечно, я не позвонил им с автомата. Некогда было. Но борщ есть. Будто чувствовали они.

Накормить нас стремятся всей общагой. Кто-то из соседей вскрывает консервы, кто-то тащит домашний салат, колбасу, торт. Мужское население подносит крепкие напитки. Свиданка удалась на славу.

Беру в руки гитару. Пою, мне подпевают. Конечно, просидели мы не час, а больше двух. На прощание родные и соседи суют нам какие то сумки, сетки, банки, пакеты с продуктами, напитками, готовой едой. У бабули и матери снова на глазах слёзы. Мы сурово и по-мужски улыбаемся. Цель приезда в Новосибирск мы не разгласили. Пьяный лейтенант торжественно обещает вернуть меня домой через два года в целости и сохранности. Забегая вперёд скажу, честный офицер попался. Обещание сдержал.

Грузимся в машину. По дороге молчим. Сытые, оттаявшие, довольные встречей. «Урал» везёт нас на вокзал. С собой теперь я прихватил гитару, подругу юности моей. В вагоне скучать не будем, спать тоже. Вот скоро вернёмся в часть и служба продолжится. Маме навещать меня в армии не разрешил. Сначала ожидания мучительные, затем прощания слёзные. Зачем это? Только нервы трепать.

Лучше просто спокойно отслужить два коротких года. Никого не ждать. Можно и письмами обойтись. Так лучше будет для всех.

Поезд чух-чух, стаканы дзинь-дзинь, гитара бреньк-бреньк, колёса тук-тук… Едем в учебку, а чувство такое, будто возвращаемся домой.

Ещё мне очень нравилось в армии, что не надо ни по какому поводу думать и париться. За тебя уже всё продумано, обдумано, всё решено, остаётся только следовать приказам.

Утром поднимут, накормят, на работу или в караул отправят. Опять накормят, выдадут свежее бельё, отвезут в баньку. Потом покажут в кинотеатре фильмик и спать уложат. И так каждый день. Думать не надо. Хорошо, понятно всё и просто.

А, вот в обычной гражданской жизни так не получается. Нужно искать себе работу, потом зарабатывать, думать, выбирать, делать ошибки… Суетиться, бороться, достигать, страдать, быть успешным, пробивным, активным и постоянно крутиться, чтобы выжить.

Спасибо Армии, она помогла понять, что жизнь штука простая. И не надо относиться к ней слишком серьёзно. Идёт солдат по улице и жрёт себе мороженку. В глазах его покой и пустота. Он отдаёт долг Родине. Он защитник и имеет право есть мороженку… И даже пить летом уличный бочковой квас. Вот такое счастье быть солдатом.

Глава 16. Спецслужба безопасности и внутренних расследований

В советской армии служили все подряд. Без деления на национальности, места проживания и социальное положение. Это реально была мужская школа жизни и выживания.

Вчерашние мальчики-подростки, безусые юноши на пару лет отрывались от родительской опеки и жили в казарме на общих условиях. На военном-морском флоте служили ещё дольше (три года) и жили в более стеснённых условиях матросской каюты.

В моём пехотном батальоне сибирской дивизии русских было меньше, чем бойцов других национальностей. Азиаты на первом году службы плохо говорили по-русски и прикидывались, что не понимали нас. Но они вдруг резко начинали хорошо говорить по-нашему и всё понимать, когда становились уже старослужащими. И когда они уже сами отдавали новобранцам распоряжения. Значит, в первый год они просто прикидывались.

Случилось так, что в очередном карауле оказалось 20 человек азиатов (узбеки, таджики, туркмены и прочие национальности) и всего трое русских. Одним из нас был молодой лейтенант после военного училища – начальник караула. Второй русский, мой товарищ и земляк Саша, сибиряк из Томска. Бывший курсант, отчисленный из военного училища. Третьим был я.

Караул поужинал принесённой из солдатской столовой пищей. Мой товарищ стоял в это время на посту и два часа нёс службу. Нашей смене полагалось оставить порцию ужина. Но караул оставил всем, кроме меня и моего русского друга. Это был вызов на бой.

Когда Сашу сменили на посту, он пришел в караулку ужинать. Бачки из под еды даже успели уже помыть. Они стояли чистые и пустые. Он выразил недовольство этим скотством и наглостью. Тогда свободные от караула солдаты затащили моего друга в сушилку обуви и избили валенками. Чтобы не оставалось синяков.

Били толпой, не разбирая куда бьют. Били долго и молча, чтобы не разбудить русского лейтенанта-начальника караула. Я был в это время на посту.

Когда вернулся, Саня лежал избитый в сушилке, держа руки на паху. Когда его били валенками, то пуговицы на ширинке в кровь исцарапали его половые органы. Саня стонал, я всё понял без слов…

Самое весёлое и интересное началось, когда мы на следующий день вернулись с караула в казарму.

В полку все наши друзья уже знали о происшествии. И хотели поскорей рассчитаться за избиение нашего товарища.

Наметили это торжественное и справедливое мероприятие на вечер. Когда после отбоя уйдут все офицеры. Враги уже почувствовали опасность. И шептались группками то в туалете, то в курилке. Сосали свой насвай и исподтишка поглядывали на нас.

Дождавшись отбоя, мои ребята приготовили, кто солдатский ремень с тяжёлой медной пряжкой. Кто железные дужки от спинок кроватей, кто выбрал для хорошей заварушки мощные солдатские табуретки.

Молотили наглых хамов прямо в кроватях. Те вскакивали с постелей и сразу падали на скользкий паркетный пол от тяжёлых ударов по голове и по всему, что они не успели прикрыть. Было немножко шумно от русских матов и нецензурных выкриков на тюркских языках. Но зато весело и бодро. И, главное, справедливость восторжествовала.

Примерно через полчаса всё стихло. Хотя не знаю точно, за временем, конечно, никто не следил.

Теперь слышались только слабые стоны, охи и ахи по разным сторонам казармы. На койках шевелились раненные враги. Никто не спал.

Наши потери были невелики, потому что правда была с нами. В чём сила, брат? Сила в правде!

Несмотря на численное преимущество в стане противника, наши ребята отделались лишь несколькими царапинами и синяками.

Хамы защищались слабо и получили травмы по полной программе. Потому, что они умели нападать всей толпой только на одного. Наш враг был не организован, растерян и поэтому разбит. Саша был отмщён. Но на этом дело не закончилось.

На следующее утро нас по одному начали вызывать в штаб полка на беседу. Беседу с глазу на глаз проводил незнакомый пожилой полковник. Говорил он тихо, но внятно и убедительно.

Вызвали к нему и меня.

– Как получилось, что в казарме случилась драка? Кто был зачинщиком? – строго спросил полковник, пристально глядя мне между глаз.

– Не знаю, товарищ полковник. Проснулся от крика «Полундра! Русских бьют!», ну а там уже дрались, – соврал я, не желая выдать истинную причину происшествия.

– А Вы знаете, что у нашего ведомства есть полномочия возбудить судебное дело в трибунале и задержать ваше возвращение домой, несмотря на приказ Министра Обороны? Вам светит дисбат на пару лет.

(Дисциплинарный батальон, говорят, строже зоны) – примечание автора.

Я пожал плечами, – Нет, товарищ полковник, ничего такого не знаю.

– Это дело имеет душок разжигания национальной вражды. Очень серьёзная статья, поверьте мне, солдат.

Я опустил глаза в пол и молчал. Просто не знал, что ответить. Не станешь же объяснять пожилому офицеру, что мы должны были отомстить за Сашу. Не оставлять же такое без последствий. Хамы тогда совсем бы обнаглели.

– Ладно, боец, вот Вам ручка, лист бумаги. Сидите, вспоминайте и записывайте. Что было причиной драки? Кто спровоцировал? Имена главных зачинщиков, и всё это подробно, в деталях. Через час вернусь, – седой полковник оставил меня одного в кабинете.

Жутко захотелось попить воды и покурить. Графин на подоконнике сухой, выходить из кабинета не положено…

Через час седой полковник вернулся. Лист бумаги был девственно чист. Офицер разрешил мне сходить в умывальник попить. Там и покурил.

Когда я снова зашёл в кабинет, разговор продолжился.