Буквально через двадцать минут печь уже прогрелась, начав прогревать всё вокруг. Связисты расстелили на стенах рядом и прямо на ней всё своё обмундирование, включая плащ – палатки и ботинки, сидели полураздетые на примитивных скамейках, за не менее примитивным столом из расколотой пополам колоды с приделанными к ней ногами.
Обед они уже закончили. Достали из печки котелок с кипятком и заварили в нём веточки лимонника. В такую погоду крепкий отвар лимонника куда полезней обычного чая. Да и бодрит слегка, что тоже немаловажно.
Сразу после еды Несветов, наконец-то, смог задать вопрос, который его интересовал все полдня, но задать его ранее как – то было не к месту.
– Товарищ отделённый командир, а что, у вас с сестрой никого родных не было? Как так получилось, что вы, говорите, выжили, только прибившись к борделю?
Отхлебнув отвара лимонника, Каменев откинулся на стенку сруба и ответил:
– Ну, так батю призвали на фронт в семнадцатом, до фронта он, правда, не доехал. Так толком и не знаем, что с ним случилось. Революция началась – сгинул без вести. А мать да мы с Машей остались на хозяйстве. Хозяйство было у нас крепкое. Сейчас нас к кулакам бы, наверное, приписали. Как-никак весной и осенью на уборочную батраков нанимали. А остальное время года сами ворочали на себе всё. Даже конная косилка была. И грабли. Помню, отец говорил, они десяток рабочих рук заменяют.
– Ого.
– Да вот, понимаешь, началась революция, пришли сначала красные. Говорят, давайте хлеба и что можете. Помню, мать с ними торговалась аж до хрипа. Ей казалось, что ей дёшево платят. Но всё-таки отдала все, что просили, а деньги полученные в тряпицу замотала и в бане спрятала.
– А что, разве нельзя было отдать просто так? Без денег? На хорошее же дело!
– Вот видно сразу, что Маркса ты не читал. А меня, между прочим, сопливого пацана, по нему читать учили, поскольку у комиссара, к которому я попал, как белых и интервентов выгнали, это была единственная книга.
– Причём тут Маркс?
– А при том, что ни Ленин, ни Маркс товарно-денежные отношения не отменяли. Ленин только рассчитывал, что после победы революции удастся перейти к другой схеме. А пока «деньги – товар – деньги» – незыблемое правило. И, между прочим, комиссары это знали, ещё как! Труд крестьянина вполне уважался. Может, мама и была права, что платили мало – но платили!
– И что же дальше?
– Да ничего. Долго советская власть тут на дальнем востоке не продержалась. Начались то один переворот, то другой. А всем надо армию. Держать коней, людей кормить. Вот, буквально, в тот же год, и пришли белые. И тоже давай фуражироваться. Да только они как-то выборочно рассчитывались. С кем – деньгами, а кому – расписки дали. А мать возьми да и ляпни: «Красные хоть платили». Ну, офицерик её шашкой и полоснул. Дом и двор спалили – одна баня уцелела. В ней мать три дня пролежала, на четвёртый померла.
Сестра нашла свёрток с банкнотами Дальневосточного Совета Народных Комиссаров,
да и пошли мы с ней «по миру». Благо деньги эти народ брал вполне охотно. Да вот только дурили нас, как малолетних, или цены были и впрямь такие, что, пока к городу добрались, у нас деньги -то кончились. Ну, и стали искать, где подработать можно.
– А что это за банкноты такие?
– Ну, не могли тогда из Москвы совзнаков привезти, вот и печатали на месте. В то время тут такой зверинец был: и колчаковские, и японские, и даже американские.
– А что, интервенты тоже тут были?
– Вот какая невидаль. Да они везде были. Я в нашем заведении и японцев, и американцев видел. И даже британцы попадались. Япошки – самые сволочные были. Я их с детства не терплю.
– Это как?
– Да так. Наши – в том смысле, что русские, придут больше попить, да побуянить. Бывает, дня три пьют, а девки так, для антуража. Да ещё если вовремя ему там водки или табаку принесёшь, или шепнёшь на ухо, что нужная деваха освободилась, он тебе, глядишь, «на чай» отвалит. А эти всегда приходили за этим делом. И хоть не пили, а частенько девок били. И, вообще, вели себя по – скотски – мы для них были не люди. Я, вообще, при появлении япошек старался скрыться куда подальше. От них чаевые можно было получить только сапогом по роже. То не так поклонился, то не так поглядел. Да мадам наша их тоже не любила, принимала через силу. Говорила, платят мало, а требуют много.
– Вас послушать, так белые с японцами только по борделям шатались. С кем же тогда наши воевали?
– Так, ты учти, заведение наше в тылу стояло. Вот они и бузили, как хотели. Кроме того, что-то я не слышал о ратных подвигах самураев в гражданку-то. Они больше грабили и вывозили добро. А как наши прижали всю эту падаль, интервенты – то первые драпанули, что американцы, что японцы.
– Так вы, получается, с сестрой обслуживали всех этих мироедов?
– Ну, за такие слова можно и по кочану схлопотать, для начала. Кроме того, самое смешное оказалось потом. Когда красные партизаны вошли к нам, наша мадам вдруг оказалась среди них чуть ли не в первых рядах. Оказывается, она была на связи с партизанами. И под шумок нашего заведения передавала им деньги, оружие, ну и, конечно, информацию. Вот потому нас с сестрой и прибрали быстренько хорошие люди. Сначала мы попали под покровительство полкового комиссара, а потом нас пристроили к хорошим людям.
В этот момент разговор прервался, послышался шум. Через пару минут в избушку набилось человек шесть красноармейцев. Это были бойцы инженерно-сапёрных частей. Они занимались строительством наблюдательного пункта неподалёку. Оставив за порогом повозку с запряжённым конём, сами шумной ватагой забились в избушку. Несветов освободил печку от уже подсохших вещей, и её облепили мокрые шинели сапёров. Подкинули ещё дров. В избушке стало шумно, жарко и душно. К дыму, клубившемуся под потолком, добавился ещё и пар, поднимающийся от шинелей.
За стол, напротив Георгия, уселся тоже отделённый командир, представившийся Игнатом. Через пять минут шум стих. Пошли разговоры о жизни и вообще.
Очень быстро разговор скатился к ужасной погоде, к беспросветности бытия в такой слякоти и холоде. Все как-то приуныли. Продолжая общую грустную тему, отделённый инженеров заявил:
– Да и, вообще, тоска смертная, достало всё это.
И с этими словами достал из-за пазухи гранату образца тридцать третьего года, блеснувшею в полумраке ребристым оборонительным чехлом. Это такой металлический чехол, надеваемый на гранату, для усиления осколочного действия. Кто – то из сидящих рядом взволнованно сказал:
– Но! Но! Не шуткуй с этой штукой!
– Да, блин, говорю же, осточертело всё! А так «хлоп» – и никаких проблем. – Сказав это, он сдвинул предохранитель на гранате и оттянул ручку от корпуса. С этого момента, если отпустить руку – граната сработает и через три – четыре секунды взорвётся. Вокруг всё загрохотало, бойцы в панике бросились, как тараканы из щелей. Через секунду обстановка изменилась кардинально. Дверь была сорвана, рама окна выбита, поскольку кто-то сиганул туда прямо сквозь решётку. На полу, у опрокинутой скамейки, валялся и хохотал отделённый инженеров. Единственный, кто остался сидеть на месте, был Каменев. При панике он почти не пострадал, так как сидел у стены, прикрытый столом. Он встал со скамьи с перекошенным от злости лицом.
– Дурак ты, отделённый, и шутки у тебя дурацкие!
– Зато весело, а то сидят все кислые! – продолжая хохотать, поднялся сапёр.
– Дать бы тебе по кочану твоему бестолковому как следует! Да руки пачкать жаль!
Сказав это, Георгий нагнулся, поднял с пола гранату, вернул её в исходное положение. Ещё когда шутник доставал её, он разглядел на ней надпись «учебная» и спокойно наблюдал за развитием событий.
– Отдай.
– А вот хрен тебе. Дошутишься, что кто-нибудь покалечится. Сказав это, Каменев запихал гранату в карман.
– Отдай, говорю! – сапёр приблизился вплотную к пограничнику.
– Не устраивает, можешь рапорт на меня подать. А будешь трепыхаться, у меня с собой карабин и вполне боевые патроны. – Договорив, он повернулся спиной к сапёру, подошёл к дверному проёму, высунулся и крикнул:
– Эй, дуболомы! Назад все!
Повернувшись к шутнику, продолжил:
– Вот как хочешь, окно и дверь – на место! Не то шутить не буду, узнаешь, что бывает за порчу имущества погранвойск НКВД.
– Да, ладно, что ты взбеленился – то! – уже спокойнее произнёс сапёр, – у меня там телега всякого хлама, сделаем в лучшем виде.
Ещё через час все разошлись. Дверь была возвращена на место и висела теперь не на верёвочных петлях, а на проволоке. А на окне даже появилось стекло, точнее, странная косая рама из веток со вставленными крупными осколками битого стекла. Там, где стекла не хватило, было забито фанеркой.
И снова слякоть, мелкая водяная пыль в воздухе, опадающая моросью вниз. И снова два связиста, пока ещё не промокнув совсем, выбирая, где посуше, идут дальше тянуть линию.
Впереди шёл Несветов, бодро толкая перед собой тачку. Инцидент с гранатой растянул обед больше расчётного времени – и теперь надо было торопиться до темна доделать намеченный на этот день план работ. Позади, что-то ворча про «дураков, которых не сеют и не сажают», шёл отделённый Каменев. И без того нерадостное настроение у него упало ещё ниже. В раздражении он даже иногда пинал неудачно лежащие на пути ветки.
Добравшись до очередного дерева, облачившись в когти, полез наверх Несветов. Теперь его очередь быть наверху была.
– Эй! Несветов! Подтяни выше! Видишь, как провисло! Никакого провода не хватит, будешь так тянуть, – крикнул, следя снизу за работой, Каменев.
– Товарищ отделённый командир!
– Ну, что тебе?
– Там кто-то идёт, – сказал, протянув руку в сторону сопки, возвышающейся в тылу.
– И что? Дозор, наверное.
– Нет, у них форма другая.
– Что? Быстро слазь!
Несветов спустился насколько мог быстро.
– Запомнил, где они шли? Найти сможешь?
– Да, конечно.
– Тогда карабин с собой, остальное всё тут бросаем. И бегом туда – надо найти их. – Говоря всё это, Каменев уже сам освободился от лишней поклажи и взял карабин обеими руками.
– Так далеко же, они, наверное, уйдут за это время.
– На месте разберёмся. Всё, бегом!
Связисты побежали. Мокрые ветки хлестали по лицу и рукам. Ноги периодически скользили, но бойцы упорно продвигались в намеченном направлении,
О проекте
О подписке