Обзор литературы

Становление латиноамериканской политики США в начале XIX века относится к числу ключевых тем дипломатической истории Западного полушария. Ее внимательное изучение было начато на рубеже XIX–XX вв. Джоном Латанэ (1869–1932) и Фредериком Пэксоном (1877–1848)^[80], а затем продолжено Декстером Перкинсом, Уильямом Робертсоном, Джеймсом Риппи, Артуром Уитекером, Сэмюэлем Бимисом. Именно эти выдающиеся историки, серьезно изучив государственные архивы трех континентов, очертили круг проблем и создали то магистральное повествование (нарратив, как теперь принято писать), с которым отныне работает любой исследователь дипломатической истории США.

Зарождение интереса к этой теме было связано с панамериканским движением конца XIX в., резкой активизацией присутствия США в Западном полушарии и новым обращением политиков к подзабытой доктрине Монро, ставшей чуть ли не одним из национальных символов^[81]. Именно ее изучение стало ключевой проблемой для историков и правоведов. В этом обзоре мы, стремясь возможно более кратко и ясно очертить эволюцию дипломатической истории США в целом, решили начать именно с литературы по доктрине Монро как наиболее серьёзно изученной и показательной теме.

Первым глубоким исследователем президентского послания 1823 г. стал Декстер Перкинс (1889–1984) – автор трилогии, посвященной провозглашению доктрины Монро, ее эволюции и восприятию^[82]. Перкине первым выступил против общепринятого представления о доктрине Монро как реакции на представлявшуюся реальной угрозу вторжения Священного союза в Латинскую Америку. Материалы европейских (французских, испанских и русских) архивов, в фондах которых молодой историк работал в 1911 г. после окончания Гарварда, доказывали, что подобных планов попросту не существовало^[83].

Фундаментальные исследования Перкинса, отличающиеся безупречной логикой аргументации, во многом прояснили многие запутанные аспекты внешней политики того периода. Достоинства доктрины Монро он видел как в утверждении демократического принципа невмешательства в противовес легитимистскому вмешательству^[84], так и в демократическом характере самого ее провозглашения – впервые четко сформулированная внешнеполитическая доктрина государства была открыто объявлена перед лицом представительного органа.

Влиянием доктрины Монро в Латинской Америке занимался основатель главного журнала латиноамериканистов США “Hispanic American Historical Review” Уильям Робертсон (1872–1955)^[85]. Выводы Робертсона и Перкинса в целом схожи: при своем провозглашении доктрина Монро носила декларативный характер, и Соединенные Штаты не собирались на ее основании вмешиваться в дела Латинской Америки, оставляя за собой свободу рук и не неся никаких обязательств.

Вышедшая в 1975 г. книга известного гарвардского специалиста в области истории международных отношений Эрнеста Мэя (1928–2009) доказывает, что в исторической науке не бывает «закрытых», «исчерпанных» тем^[86]. Известная, казалось бы, во всех подробностях история провозглашения доктрины Монро впервые предстает под совершенно иным углом – с точки зрения влияния на нее внутриполитической жизни США. Основываясь на методологии Кроче и Коллингвуда, Мэй стремится уйти от узко позитивистской проблемы перечисления различных факторов, повлиявших на то или иное явление. Автор-историк пытается вжиться в своих персонажей, понять их цели и мотивы, восприятие и оценку конкретных событий и общих понятий (например, «национального интереса»), чтобы в конечном итоге постигнуть внутренние причины поступков. Мэй доказывает, что именно перспектива выборов 1824 г. стала главной причиной как многих внешнеполитических шагов администрации, так и действий главного ее оппонента – Генри Клея. К сожалению, автор не рассматривает другие внутриполитические, в том числе экономические, причины, которые могли влиять на выбор внешнего курса.

В отечественной науке историей доктрины Монро долгие годы занимался Η. Н. Болховитинов (1930–2008). В его монографии и многочисленных статьях доктрина рассматривается «как обобщение сложившейся к тому времени теории и практики внешней политики Соединенных Штатов»^[87]. Автор доказывает, что при своем появлении она диалектически сочетала оборонительный и экспансионистский характер. Болховитиновым было окончательно опровергнуто мнение, что Священный союз всерьез готовил карательную экспедицию в Латинскую Америку.

Планов интервенции действительно не существовало, но ведь североамериканские политики, дипломаты и журналисты не знали о подлинных замыслах Священного союза, и лишь опытный и дально-

видный Джон Куинси Адамс не сомневался, что такое вторжение невыгодно европейцам. Об этом нельзя забывать, анализируя механизм принятия внешнеполитических решений, на что совсем недавно обратила внимание М. О. Трояновская^[88].

К числу основателей современной дипломатической истории США бесспорно принадлежит друг Перкинса, йельский профессор Сэмюэль Бимис (1891–1973), автор многократно переиздававшейся «Дипломатической истории Соединенных Штатов», фундаментальных работ по дипломатии времен Войны за независимость, по договорам Пинкни и Джея, редактор 10-томной серии «Американские государственные секретари». Первый том его биографии Джона Куинси Адамса без преувеличения можно назвать фундаментальным исследованием по истории международных отношений конца XVIII в. – 1820-х гг. Кстати, Бимис стал первым историком, которого допустили в закрытый до 1956 г. личный архив семьи Адамсов. Именно он окончательно убедил американцев, что Джон Куинси Адамс был лучшим государственным секретарем за всю историю страны. Бимис крайне высоко оценивает латиноамериканский курс администрации, считая ее реакцию на постоянные изменения сложной мировой обстановки неизменно разумной и взвешенной^[89].

Идеал Бимиса – история отношений государств, написанная на материалах государственных архивов разных стран. Роль общественного мнения в международной политике Бимис считал несущественной, о чем он постоянно говорил студентам на лекциях и аспирантам^[90]. Здесь с ним расходился другой знаток дипломатической истории, современник Бимиса Томас Бейли (1902–1983)^[91].

Отличительной чертой историографии 1920-х – 1930-х гг. стало внимание к англо-американским противоречиям, причем сами исследователи готовы были объяснять свой интерес параллелями с современностью: после Первой мировой войны Соединенные Штаты вошли в число великих держав, оспорив европейскую гегемонию в мире. Эдвард Тэйтэм считал, что доктрина Монро была направлена именно против Англии, ее амбиций на Американском континенте^[92]. Джеймс Риппи (1892–1964) выпустил превосходную работу о соперничестве Англии и США в Латинской Америке^[93]. Детально рассматривая англо-американские противоречия в целом и в каждом отдельном регионе континента, автор приходит к выводу о постоянном конфликте интересов держав – конфликте, который будет продолжаться вплоть до 1920-х гг. Впрочем, обширный материал книги зачастую не дает оснований для такого смелого заключения.

В том же русле развивалась заочная полемика американца Сэмюэля Бимиса и англичанина Чарльза Кингсли Уэбстера (1886–1961). В своих исследованиях оба автора настойчиво подчеркивали, что завоевание независимости странами Латинской Америки стало, прежде всего, итогом героической борьбы самих латиноамериканцев, однако спорили о влиянии внешнего фактора. Уэбстер доказывал значимость английского вклада в обретение колониями государственности: недаром, писал он, уже к 1825 г. Англия обеспечила себе преобладающее влияние на континенте^[94]. В ответ на заявление Уэбстера Бимис посвятил особое частное исследование доказательству своего общего тезиса: американцы в силу своего нейтрального статуса, развития «перевозочной» торговли, наконец, континентальной и республиканской солидарности оказали повстанцам большую поддержку, нежели англичане^[95].

Стремясь опровергнуть точку зрения оппонента, Бимис, в первую очередь, опирается на материал 1810-х гг., когда активность граждан США в Латинской Америке намного превосходила активность англичан. Естественно, что Уэбстер сосредотачивает свое внимание на событиях 1820-х гг., когда после признания независимости стран Латинской Америки именно Англия стала важнейшим торговым партнером молодых государств, а Боливар настойчиво искал союза с могущественной империей как гарантии против североамериканской экспансии.

В послевоенной историографии тезис о соперничестве Великобритании и США был основательно пересмотрен. В своей трилогии, посвященной англо-американским отношениям в 1795–1823 гг., сын Декстера Перкинса Брэдфорд (1925–2008) доказывал, что сразу после завершения войны 1812–1815 гг. оба государства взяли курс на последовательное улучшение отношений. По мнению исследователя, не следует преувеличивать значение громких газетных статей или безоговорочно доверять антианглийским высказываниям в известных мемуарах североамериканского посланника Ричарда Раша (1780–1859). Отказ от предложенного Джорджем Каннингом в 1823 г. межгосударственного союза не привел к ухудшению отношений. Исследователь напоминает, что дух изоляционизма уже был настолько глубоко укоренен в сознании американцев в 1810-е – 1820-е гг., что проведение активной внешней политики в Латинской Америке не могло представляться важной государственной задачей^[96].

Основополагающие работы по становлению политики Соединенных Штатов в Латинской Америке принадлежат Чарльзу Гриффину (1902–1976) и Артуру Уитекеру (1895–1979)^[97]. Поводом к написанию книги Гриффина стали, как пишет сам автор, раздумья о причинах длительной задержки с ратификацией Трансконтинентального договора (1819–1821). Итогом его исследований стала целостная картина североамериканской политики по отношению к Испании и ее колониям, основанная на самом широком круге источников. Впервые серьезное внимание было уделено социально-экономическим аспектам североамериканской политики в Латинской Америке. Гриффин сохраняет весьма критический подход к позиции США, считая своей главной целью «исправить излишне идеалистический взгляд на ранние контакты между великой республикой Севера и ее более молодыми соседями»^[98]. Он подчеркивает, что, хотя освобождение испанских колоний не принесло Соединенным Штатам, ставшим в итоге «классической» страной внутреннего рынка, серьезных экономических выгод, в общественном мнении того времени ожидание блестящих перспектив на латиноамериканских рынках серьезно влияло на отношение к борьбе южных соседей.

Рамки книги Уитекера шире границ, поставленных Гриффином: в своей монографии он подробно рисует широкое полотно становления межамериканских отношений – от самого начала оппозиционных движений в Латинской Америке до установления Соединенными Штатами дипломатических отношений с новыми государствами. Важнейшая заслуга Уитекера состоит в том, что он одним из первых обратил внимание на образ Латинской Америки в США, выйдя тем самым за рамки узко дипломатической истории. Историк мастерски описывает «открытие» ибероамериканского мира Соединенными Штатами в 1808–1823 гг. и последовавшие к концу 1820-х годов разочарование и падение интереса к региону.

Свои мысли Уитекер развил в небольшой работе под заголовком «Идея Западного полушария: ее расцвет и упадок»^[99]. В ней автор исследует любопытный феномен: комплекс идей, противопоставляющих Западное полушарие Восточному. Сперва «идея Западного полушария» служила ответом на критику американской действительности европейскими просветителями Корнелиусом де Пау, Жоржем Бюффоном и аббатом Рейналем, а затем апологией республиканского мира и осуждением монархической Европы. Противопоставление Старому Свету, по сути, утверждает единство всего Нового Света, независимо от языка, религии, исторической судьбы. Под тем же углом зрения выполнена недавняя диссертация аргентино-французской исследовательницы Моники Анри^[100].

Примерно с первой половины 1970-х гг. изучение дипломатической истории США вступило в стадию глубокого кризиса^[101]. Традиционно одна из ключевых исторических дисциплин была, по сути, отодвинута на дальние задворки гуманитарного знания. Предпочтения левых либералов (а именно к их числу принадлежит подавляющее большинство американских историков) лежат в области социальной истории, истории, которая пишется «снизу вверх» (from the bottom up). Однако прорыв «новых историй» в этих областях не должен влечь за собой искажение картины прошлого, из которой изымаются «мертвые белые мужчины», принимавшие судьбоносные решения. Пренебрежение профессиональных историков к исследованию политики и дипломатии ведет к тому, что дисциплина монополизируется специалистами по международными отношениям, политической науке и просто журналистами, либо авторами биографий. Те же, кто не потерял интерес к истории дипломатии, в основном сосредоточены на изучении XX столетия, особенно Холодной войны, ведь рассекречивание архивов открывает путь к серьезным открытиям^[102].

В 1985 г. редактор “Journal of Social History” высказал опасение, что исторической профессии грозит «вредный раскол интересов между увлечением внутренними делами и апатией или невниманием к ключевым вопросам войны и мира»^[103].

В 1960-е – 1990-е гг. единственным ярким явлением в области дипломатической истории стала висконсинская ревизионистская школа «новых левых»^[104]