Глава 13

Спецназовцы взялись за дело рьяно. Так как они умели, когда хотели. Сейчас – хотели, потому что получили хороший стимул.

Они взяли за жабры кое‑кого из местных, из тех, что, оказав единовременную помощь федералам, «сели на крючок» и теперь вынуждены были продолжать сотрудничество, чтобы их не сдали «своим». Без таких людей разведка, в том числе военная, работать не может.

Одних они подловили на каком‑нибудь преступлении и предложили альтернативу – зона или согласие на помощь, других «подцепили» на кровной мести. Это когда кто‑нибудь хочет отыскать сбежавшего от него несколько лет назад «кровника», который убил его брата или отца, после чего скрылся в неизвестном направлении. Раньше «кровники» не бегали, боясь прослыть трусами, но теперь времена изменились. Теперь – случалось…

Кровная месть была древним, со своими законами и ритуалами, обычаем. Иногда никто уже не помнил, с чего началась многолетняя кровавая междоусобица – то ли прапрадед одного из «оскорбленных» случайно застрелил прапрадеда другого на охоте, то ли не случайно, то ли не прапрадеда, то ли не он застрелил, а его застрелили… Подробности того давнего происшествия сокрыло время. А обиды остались. И во все последующие десятилетия мужские ветви двух родов отчаянно рубили друг друга, стараясь обстругать чужое генеалогическое древо в столб. Перерывы, конечно, случались, но недолгие – когда у одной из враждующих сторон заканчивались все способные ответить за нанесенное оскорбление мужчины, и другой стороне приходилось терпеливо ждать несколько лет, чтобы у них подросли мальчики. Мальчики подрастали, и их убивали. Или мальчики убивали, если успевали убить первыми.

Женщины тоже участвовали в этих «разборках», но иначе, чем мужчины, – они рожали мстителей. Чем больше – тем лучше, потому что тот, в чьей семье родилось больше мальчиков, получал численное преимущество, которое тут же пытался реализовать.

Иногда кровные разборки стихали на год, десять или даже двадцать лет, например, когда враждующим сторонам приходилось объединяться против внешней угрозы или когда в дело вмешивалась власть или старейшины. Но потом, из‑за какого‑нибудь пустяка, из‑за случайно сказанного слова, вражда вспыхивала вновь, множа жертвы.

Даже при советской власти, когда чеченцев обязали ходить в детские сады, школы и на политинформации и жить не по шариату, а Уставу ВЛКСМ и Коммунистической партии, даже и тогда месть имела место. В скрытых, но от того не менее кровавых формах. Просто случалось, что «кровника» задирал на охоте медведь или убивали случайные бандиты. А местные милиционеры, которые все прекрасно понимали и были осведомлены, кто, кого и за что «задрал», составляли соответствующие протоколы, искажая милицейскую отчетность.

Когда огласки избежать не удавалось, трупы проводили по «бытовым» статьям – «хулиганка» и «тяжкие телесные, повлекшие смерть потерпевшего». Хотя это было чистой воды «умышленное, с отягчающими», в виде «отдельных пережитков прошлого». Но статьи «кровная месть» в Уголовном кодексе СССР не было, и судьи, тоже чеченцы, понимая, что убийца убил не по своей охоте, а по воле предков, приговаривали его по самому нижнему пределу, иногда умудряясь назначить условное наказание. Чеченцы своих не сдавали. Даже если это были «чужие», даже если судья был из одного рода, а подсудимый из враждебного ему другого. Все равно тот получал минимум! Судебную систему они в свои дела не впутывали, предпочитая выяснять отношения не с помощью УК, а ружей и кинжалов. Точно так же, как их предки.

Конечно, партия с этим боролась, собирая расширенные партактивы и конференции, где инструкторы и секретари райкомов и горкомов растолковывали коммунистам всю порочность изживших себя первобытных обычаев в стране почти уже победившего социализма. Коммунисты слушали, хлопали в ладоши, поддерживая докладчика в прениях, осуждали пережитки прошлого, изображая примирения, жали друг другу руки, но оружие из погребов и огородов не выкапывали и в милицию не сдавали, оставляя его до лучших времен. Да и сами докладчики и даже секретари райкомов, случалось, втыкали в «горячие сердца» таких же, как они, членов партии, антикварные кинжалы прапрадедов или сносили им головы из дедушкиных, сохранившихся с Гражданской войны обрезов. Потому что вес мужчины в Чечне определялся не должностями и партстажем, а тем, способен ли он смыть нанесенное ему оскорбление. Которое смывается кровью. Это только у русских любую, даже самую страшную, обиду можно смыть совместно распитым спиртным. Так что будь ты хоть секретарь парторганизации, хоть даже начальник милиции, а долго увиливать от мести не можешь – здороваться с тобой перестанут, собственная мать на тебя косо смотреть будет, дети трусом посчитают! Так что, хочешь не хочешь, придется выкапывать прадедушкин кинжал или дедушкин обрез и…

А может, и правильно, может, в этом что‑то и есть, потому что, имея дело с чеченцем, сто раз подумаешь, прежде чем что‑нибудь обидное ляпнуть или гадкое сделать. Ведь они не утрутся и не забудут. Совместно распитой водкой это дело не зальют. И деньгами взять не согласятся. Только – кровью. Кровью обидчика!..

На этом и играли спецназовцы – на жажде мести. Только как отомстить тому, кого не знаешь, где искать? А они могли подсказать, где, могли поспособствовать, «пробив» адресок по милицейской картотеке. Вот он, твой обидчик, на этой бумажке – надо только ее взять, прочитать, поехать и зарезать…

Хочешь адресок?

Конечно, хочешь! Не можешь не хотеть – ты же мужчина, джигит!..

На адресок. Только не бесплатно, потому что взамен надо дать другой, известный тебе, адресок. Или оказать какую‑нибудь мелкую, которая впоследствии превратится в крупные проблемы, услугу. Потому что время такое, что ничего не бывает бесплатно.

Согласен? Ну… Согласен?!

Соглашались не все. Многие не соглашались. Но некоторые говорили – да. И попадали в разработку.

Им давали адресок и даже давали советы, как лучше вести себя в большом городе. «Кровник» ехал, подкарауливал жертву и убивал ее. И даже не попадался, потому что тут же возвращался в Чечню, дотянуться до которой у милиции были руки коротки. При разработке особо перспективных кандидатур разведчики через свое командование выходили на милицейское руководство, которое приказывало своим работникам дать мстителю «зеленую дорогу». На всех «светофорах» врубались зеленые огни, и мститель без сучка без задоринки, как по ковровой дорожке, прибывал в пункт назначения, считая, что ему крупно повезло. А ему не повезло – о нем позаботились. Он делал свое, под присмотром милиции, дело и так же гладко, как приехал, убывал на родину.

Он возвращался в свою деревню отмщенным и героем. И сексотом – секретным агентом. Потому что очень скоро ему растолковывали, во что он вляпался. Не искушенные в многосложных интригах, горячие и простодушные чеченцы легко попадались в сети, расставленные разведчиками.

– Ты понимаешь, что с тобой сделают, если все узнают, как мы использовали предоставленную тобой информацию?

А использовали нехорошо – плохо использовали, подло. Специально плохо и подло, чтобы подловить «кровника».

– Соображаешь, что тебе будет?

Вербуемый агент понимал – хреново будет. Кровная месть будет! И начинал яриться и наскакивать на обидчиков. Но его быстро успокаивали.

– Ты пойми, – говорили ему, – мы не виноваты, нас тоже подставили. Менты подставили, а мы – никому ни одного слова. Мы – могила! И вообще тебя никак кантовать не будем, кроме самых крайних, от которых не сможем отбиться, случаев.

В общем, можешь жить, можешь даже стрелять наших бедных солдатиков, можешь быть боевиком и героем – валяй! Только информацию давай. И «наших», по возможности, не трожь – спецназовцев…

И отпускали сексота с богом. И даже денег давали. Под роспись.

А через некоторое время находили. И просили дать какую‑нибудь вторичную информацию. Которая никого не задевала. И которую, как правило, получали. За хорошие деньги, чтобы стимулировать агента на дальнейшее сотрудничество.

Так, постепенно и незаметно для себя, сексот все более и более привыкал к новому положению, извлекая из него свои маленькие выгоды. И смирялся с ним.

Что и требовалось его новым хозяевам, заполучившим очередной, хорошо информированный, разбирающийся в местных условиях «источник». К которому они обращались при планировании очередных боевых операций.

И с личными просьбами тоже.

Как теперь…

– Нужно помочь, нужно найти одного человечка.

И разведчики врубили видеозапись. Ту, где была похищенная девочка. И был один из ее похитителей.

– …шутить не любим, – кричал, заводя сам себя, чеченец на экране. – Ты просил неделю – мы дали неделю. Ты просил еще – мы согласились. Слушай, сколько можно тянуть! Ты что – не любишь свою дочь?..

– Знаешь его? Из какого он тейпа? Чечня – территория маленькая, живут в ней тесно, и потому все друг друга знают. По крайней мере могут знать. Ну или хотя бы раньше где‑нибудь случайно встречались.

– Что скажешь?

– Нет, я его не видел. Ни разу.

– А если так?

И спецназовцы выложили свой главный аргумент – выложили на стол доллары.

– Может, это тебе память освежит. Сексот жадно смотрел на деньги, потому что для него это были немаленькие деньги – большие деньги. Разоренная Чечня жила бедно, но на доллары можно было купить все.

– Я попробую узнать!

– Попробуй, только поторопись, а то "бабкин уйдут.

С этим не вышло…

С этим не вышло – с другим выйдет. Давай следующего!..

Со следующим встречались в районной администрации, где за спецназовцами была закреплена своя комнатка, куда они вызывали сексотов под каким‑нибудь благовидным предлогом.

– Узнаешь?

Сексот внимательно просмотрел видеозапись. И просмотрел еще раз.

– Я не уверен, но, кажется, это Шарип…

Значит – Шарип… Вот и замечательно! Кто‑то должен был его узнать. Мир и вообще‑то тесен, а чеченский мир тем более.

– Где он сейчас может быть?

Сексот виновато развел руками. Раньше он мог сказать, где искать Шарипа, но не теперь, когда война всех разбросала и перемешала, как в гигантском миксере.

– Из какого он тейпа?..

Зная тейп, найти нужного человека было легче. Свои обычно про своих знают больше, чем чужие. Правда, просто так на него не укажут. И за деньги тоже не укажут.

– Ладно, иди…

Соваться к родственникам Шарипа сразу было бессмысленно – и так было понятно, что они будут молчать, изображая глухонемых. Но можно попытаться потрясти соседей, желательно из тех, что с ними враждуют. Потому что без врагов люди не живут, враги, если хорошенько поискать, находятся у всех и всегда.

Спецназовцы навели необходимые справки, очертив круг наиболее перспективных информаторов.

– Ну что, наведаемся к ним в гости?.. Гостями они были непрошеными и поэтому забились под покровом ночи, изображая типовую зачистку. Для чего подняли по тревоге и посадили на «Уралы» два взвода срочников, отправив их шерстить «населенку». Всю, а не только тот, который их интересовал, двор.

– Выезжайте через полтора часа после нас, – поставили они боевую задачу командирам. – Начнете работать в два двадцать пять, по дворам с северной окраины. Особо можете не стесняться, будет шум – пусть будет. Чем больше – тем лучше. Задача ясна?

– Так точно…

Больше им ничего не объясняли, а они не спрашивали. В армии говорят ровно столько, сколько тебе положено знать в рамках выполняемой тобой задачи. Сказано выехать через полтора часа – значит, выезжай ровно через полтора часа. Приказано быть на месте в два двадцать пять – будь добр быть в два двадцать пять – ни раньше, ни позже!..

Разведчики убыли загодя, потому что у них задача была своя.

На подъездах к поселку заглушили двигатель и загнали машину в кусты, оставив одного часового. Дальше пошли пешим порядком, надвинув на глаза приборы ночного видения, изготовив к бою оружие. Шли ходко, почти бегом, чтобы успеть. Обогнув деревню и пройдя по огородам, залегли цепью возле нужных домов. Близко к заборам не подбирались, чтобы их не учуяли собаки.

На часах было два часа десять минут.

Очень скоро в темноте ночи взблеснули фары Это на далекий пригорок взобралась первая, резанувшая по горизонту дальним светом, машина следующей по дороге колонны. Их колонны. В два двадцать пять колонна втянулась в «населенку».

В крайних домах залаяли потревоженные собаки, где‑то в окнах метнулся свет. Деревня просыпалась, но просыпалась недостаточно быстро.

И вдруг тишину ночи прорезала дробь короткой автоматной очереди! И пронзительный, на всю округу, визг собаки.

Молодцы командиры, работают строго по инструкции, обеспечивая заказанный им шум. Теперь даже те, кто еще спал, должны были проснуться и сообразить, что происходит. И должны были испугаться. Так что ждать осталось недолго.

Ну вот!..

Где‑то слева, еле слышно, скрипнули петли, и кто‑то, невидимый в темноте, крадучись побежал прочь от домов. Скорее всего, отдыхавший в кругу семьи боевик.

Взять его было пара пустяков, но разведчики не шелохнулись. Не для того они здесь залегли. Не для него! Их время еще не пришло.

Разведчики лежали, прижимаясь к земле и сливаясь с землей.

Справа тоже кто‑то ломанулся через огороды. Причем не в одиночку, а сразу целой толпой. В приборах ночного видения были хорошо видны несколько пригнувшихся к земле, бегущих к лесу, с автоматами наперевес фигур.

У них что сегодня – коллективная побывка? Или день открытых дверей?

Но даже эта группа не вывела разведчиков из равновесия. Черт с ними – пусть уходят! Сегодня – пусть…

Зачистка валом криков и собачьим лаем катилась по населенному пункту, расплескиваясь вдоль улиц.

А вот теперь внимание!..

Со стороны «их» дома послышался какой‑то неясный шум. Кто‑то выскользнул на крыльцо, протопал по двору и выскочил через заднюю калитку.

Вон он, голубчик.

Одинокая фигура, что‑то поправляя на ходу, пробиралась через огород. Ну давай – иди, иди…

Боевик сам вышел на бойцов. Он чуть не наступил на них, так их и не заметив. Ему дали пройти мимо и, бесшумно привстав, прыгнули на него сзади, сбивая с ног, опрокидывая, прижимая к земле и затыкая жесткой ладонью рот. Он даже пикнуть не успел!

Плененного боевика подхватили на руки и бегом потащили обратно, туда, откуда он только что вышел. На этот раз собака, почуяв чужих, зашлась отчаянным лаем. Из дома выскочили женщины. Они увидели какие‑то неясные тени во дворе, все сразу поняли и заголосили.

– А ну – цыц! – гаркнули спецназовцы, внося тело в дом.

Гости были в черных, надвинутых до подбородков шапочках, с прорезями для глаз, так что рассмотреть их лица было невозможно. Но кто они такие, было понятно и так. Всем все было понятно!

– Дайте стул! – потребовали они.

Выдвинули стул на середину комнаты, бросили на него пленника, завернув и застегнув ему руки за спинкой наручниками.

– Влип ты, парень, – предупредили они, обшаривая его и выворачивая ему карманы. В карманах почти ничего не было – как видно, он сильно торопился или собирался скоро вернуться и поэтому ушел налегке.

Но был автомат, граната «РГД» и кое‑что еще, о чем пленник еще не догадывался.

– Откуда ствол? – спросили спецназовцы, осматривая и обнюхивая автомат.

Автомат был ухожен и смазан, но гарью из дула не тянуло, значит, из него не стреляли. По крайней мере, в последние дни.

– Откуда он?! – требовательно повторили бойцы в масках, размахивая автоматом.

– Нашел, – дал типовой ответ пленник, злобно озираясь по сторонам. Ну‑ну…

– А этот? – бухнули спецназовцы на стол пистолет Макарова. – Его ты, естественно, тоже нашел?

– Это не мой пистолет, – мрачно ответил пленник.

– Да ты что? Да неужели? – притворно удивились бойцы. – Что же он, наш, что ли?

– Ваш! Это вы мне его подбросили!..

На этот раз он не врал. На этот раз он говорил правду! Пистолет был действительно не его, пистолет был спецназовцев. Они принесли с собой. Но это не имело ровно никакого значения.

– Оп‑пачки! – обрадованно воскликнул один из бойцов, осматривая оружие и сличая номер. – А ствол‑то паленый!.. Тот самый ствол!

Пленник напрягся.

– Выходит, это ты? – с напором спросил спецназовец, тыкая ему в лицо пистолетом.

Пленник недоуменно вертел головой. Он понимал, что его загоняют в какую‑то ловушку, но не понимал, в какую. И не понимал, откуда и для чего взялся этот пистолет.

– Ты знаешь, что было вчера в Самашках?

Еще бы ему не знать! В Чечне слухи распространяются со скоростью звука, если не быстрее заменяя новостные теле– и радиопередачи. В Самашках накануне вечером убили одного весьма уважаемого и известного во всем районе человека. Родственники которого поклялись отомстить обидчикам.

– А ты знаешь, из чего его убили? Вот из этого самого ствола, который мы только что у тебя изъяли! – опять ткнули они в лицо пленника злополучный пистолет.

Теперь все стало понятно! Пленник беспокойно заерзал на стуле. Люди в масках подставляли его под убийство важного, с многочисленными по мужской линии родственниками человека. Что было чревато…

– Я никого не убивал, вы врете!.. – злобно кричал он, дергаясь на стуле. – Это не мой, я его никогда в руках не держал!

А вот это плохо… Но поправимо.

Спецназовец, державший пистолет, вытащил носовой платок, тщательно обтер его со всех сторон и, зайдя со спины, сунул в руку пленника, обжав рукоять его пальцами. После чего сунул в полиэтиленовый пакет.

– А ты говоришь, в руках не держал, – усмехнулся он. – Откуда же тогда на нем твои пальчики.

– Ты что думал – мы тебя не найдем или что не сможем доказать, что это ты? – заорал другой спецназовец, беря пленника на испуг. – Вот пистолет с твоими отпечатками пальцев, там, – кивнул он куда‑то в сторону окна, – найденные на месте пустые гильзы. Экспертиза покажет, что они были выпущены отсюда, – потряс в воздухе пистолетом, – и что этот ствол держал ты!..

Ловушка захлопнулась.

– Ну что, поехали в милицию сдаваться? – уже совершенно другим, спокойным, тоном спросил спецназовец. – Или будем договариваться?..

– Сколько вы хотите? – тихо спросил пленник.

– Нисколько не хотим, – покачали головами бойцы в масках. – Нам не нужны твои «бабки». Нам нужен Шарип.

– Я не знаю, где Шарип! – хрипло сказал пленник.

Его схватили за грудки, как следует встряхнули, заорали прямо в лицо:

– Ты что думаешь, мы с тобой чикаться здесь будем? Мы тебя сейчас пристрелим при попытке к бегству, а пистолет к делу приобщим. И свидетелей найдем – даже не сомневайся! И все будут считать, что это ты убил. Только тебя уже не будет, ты будешь – там, и им придется мстить твоим сыновьям. Сколько их у тебя – трое? Пока… Старшему девять лет? Ну, значит, они дождутся, пока они подрастут! И всех их зарежут. Из‑за какого‑то вонючего Шарипа…

Ну, говори… Говори, где он! Тебе не его, тебе сыновей спасать надо!

– Я не знаю! – в отчаянии закричал пленник, которому не давали передышки, не давали сосредоточиться и подумать.

– А кто знает? Кто? Кто?!

Пленник колебался, но не долго – несколько секунд. Спецназовцы очень удачно разыграли эту карту, сыграв на внутренних конфликтах двух родов.

– Сулейман знает… Значит – Сулейман.

– Где мы можем его найти?.. Ну?! Он сказал где. Потому что до того назвал имя. Если люди развязывают языки, то уже не завязывают, уже выкладывают все, что знают. Есть такая, не раз проверенная спецназом, «народная» примета.

Они узнали все, что хотели. И больше, чем рассчитывали.

– Черт его знает – может, это действительно не твой ствол, – засомневались спецназовцы, тщательно обтирая рукоять и кожух пистолета платком. – И не твои отпечатки пальцев. Может, мы и ошиблись. С кем не бывает…