© Игонин А. Л., 2019

© ИД «Флюид ФриФлай», 2019

От автора

Книга была написана в 1997 году, то есть больше 20 лет назад. К сожалению, в то время опубликовать ее не удалось – содержание категорически не понравилось рецензентам ни из лагеря патриотов, ни из лагеря так называемых демократов (либералов). К тому же книга необычна по своему формату. Она может быть отнесена как к научно-популярному жанру, так и к публицистике. Но для лучшей реализации замысла автора данный формат оказался наиболее подходящим. Новая попытка издать нестандартную и, на первый взгляд, устаревшую книгу связана со следующим обстоятельством. Если в то время содержащаяся в ней оценка многих социальных явлений, которые происходили в нашей стране, казалась спорной и была не очень понятна читателю, то сейчас высказанные в ней соображения стали для большинства людей значительно более очевидными. Но, исходя из рассуждений, может быть, слишком самонадеянных, знакомство с данной книгой позволяет лучше понять корни событий в жизни нашего общества, произошедших в 90-е и последующие годы. Поэтому я сделал еще одну попытку ее издания.

Введение

Содержание книги переносит нас в период от начала 70-х до начала 90-х годов. В то время в Москве (и не только в Москве) особенно четко выделялись три вида субкультур^[1]. Если для их обозначения использовать названия станций метро, вблизи которых представители данных субкультур концентрировались, то можно назвать эти субкультуры арбатской, кунцевской и пролетарской.

Характеризуя первую из данных субкультур, арбатскую, следует отметить, что название «Арбат» ассоциируется у нас как со станцией метро в центре города, так и со знаменитой улицей, куда устремляются приезжие. Но для коренных москвичей это слово означает нечто большее, чем название станции метро или улицы. Как отметил знаток старой Москвы С. Шмидт (сын знаменитого в 30-х годах академика О. Шмидта), под термином «Арбат» надо понимать не просто место в городе, a «социокультурную общность». Это общность людей, проживающих на улицах и в переулках в районе Арбата, а также в любом другом месте в пределах Садового кольца, объединенных родственными и дружескими связями, общими умонастроениями, интересами, увлечениями, симпатиями, антипатиями, поветриями моды и бытовыми привычками.

Вторая субкультура, кунцевская, названа так потому, что станция метро «Кунцевская» ассоциируется с местом обитания номенклатурных работников высокого ранга (партийных функционеров, высокопоставленных чиновников, крупных хозяйственников, генералов, академиков, председателей правлений творческих союзов и т. п.). Комплекс элитных домов около станции метро «Кунцевская» получил поэтому среди москвичей ироническое название «Царское село».

У проживающих в Кунцево, и не только в этом микрорайоне, номенклатурных работников имелись характерные черты, которые выделяли их среди других москвичей и позволяли считать представителями одной субкультуры^[2]. В отличие от людей с Арбата, многие из представителей кунцевской субкультуры были выходцами с периферии. Система партийной работы с кадрами предусматривала перемещение людей из Москвы в провинцию и наоборот.

Наконец, третья московская субкультура – пролетарская – может быть названа таким образом как по преимущественному простонародно-рабочему происхождению и положению, так и по названию одной из станций метро, расположенной на востоке столицы. Именно в этих районах города сосредоточены промышленные предприятия и, соответственно, живут работающие на них люди.

Среди пролетариев было много провинциалов, приехавших в Москву «по лимиту». Как известно, в течение многих лет отцы города старались из идеологических соображений поддерживать в Москве достаточно большое число представителей рабочего класса. Без пополнения людьми с периферии эта часть населения столицы быстро таяла, так как многие ее представители выбивались из рабочих в другие, более престижные группы. Тем не менее, значительная часть оставалась работать на предприятиях или, во всяком случае, жить в прилежащих к ним районах города. К людям пролетарского типа относились не только приезжие, но и коренные москвичи, в силу каких-то причин не способные или не желающие переходить в иные социальные группы.

Глава I
Общая характеристика представителей московских субкультур

Оценивая внешность и манеру поведения представителей московских субкультур, необходимо отметить, что между представителями арбатской, кунцевской и пролетарской субкультур всегда были заметные различия. При этом симпатии населения, в особенности интеллигенции (если говорить, допустим, о 80-х годах), были, уж точно, не на стороне той субкультуры, которую представляла начальственная номенклатура. Давайте вспомним кинофильмы и художественные произведения того времени. Несмотря на героические усилия заказной и «секретарской» художественной литературы и кинематографии, подкрепленные талантом М. Ульянова, Е. Матвеева, В. Самойлова, П. Вельяминова, положительный образ секретаря обкома не встречал особого отклика в сердце простого человека. Люди не верили в демократичность и честность номенклатурного персонажа.

Все знали, что человек из Кунцево – это не тот, что на экране, а тот, что проезжает мимо вас в черной «Волге» с надменно-каменным лицом азиатского божка в шляпе или норковой шапке. Многие испытали на себе стиль отношения представителей номенклатуры к подчиненным, который характеризовался холодно-формальной манерой, а иногда и откровенным хамством. Другой стороной медали является, естественно, подобострастие и холуйство, проявляемые этими людьми во взаимоотношениях с собственным начальством.

На таком фоне представители арбатской субкультуры («дети Арбата», если следовать названию известной книги А. Рыбакова), персонифицированные в кинематографических образах О. Янковского, И. Смоктуновского, А. Збруева, О. Даля, О. Басилашвили, А. Лазарева, И. Костолевского и других, гораздо больше радовали глаз неискушенного зрителя. Человек арбатского типа был нарочито дегероизированным, полностью лишенным напыщенности, патетики. Из-за прессинга тоталитарной системы он немного согнулся, но не потерял ценных человеческих качеств, оставаясь простым и демократичным.

Обожающие героя фильма юные коллеги (например, младшие научные сотрудники, хирургические ассистенты, члены команды горноспасателей) обращаются к нему на «ты» и называют «стариком» или «старичком». Власти не любят и побаиваются его, но уважают за знания и профессионализм. Они используют человека с Арбата как палочку-выручалочку при катастрофах и стихийных бедствиях. Иногда власти «бросали кусок» герою фильма, и он брал его, презрительно морщась. Это давало возможность человеку с Арбата приобрести, например, собственный автомобиль и увезти на нем, к восторгу зрителей, любимую женщину от соперника.

Зрители не забывали отметить, насколько функциональна и модна одежда героя фильма, как естественно и элегантно он ее носит. В 70–80-х годах его одежда обычно состояла из водолазки, кожаного или замшевого пиджака, модного шарфа, повязанного с рассчитанной небрежностью. Знающий человек мог даже зафиксировать наличие на ногах героя удобных и практичных туфель, например, фирмы «Саламандра». Куда там артисту, играющему секретаря обкома, с его похожим на мундир сине-серым костюмом, хотя бы и пошитым в лучшей кремлевской мастерской, а также галстуком темных тонов!

Если говорить о представителях пролетарской субкультуры, то их внешний облик на примере персонажей кинофильмов начала 80-х годов уже продемонстрировать, к сожалению, трудно. Отошли в прошлое кинокартины довоенные и первых послевоенных годов, в которых на переднем плане были герои Н. Крючкова, Б. Чиркова, П. Алейникова, Б. Андреева. Далее кинематографисты начали из-за ослабления идеологического пресса пренебрегать обязанностями показа рабочего человека – положительного героя своего времени. Можно сослаться лишь на некоторых героев Н. Рыбникова, О. Ефремова или А. Баталова, застрявших на полпути между рабочим и интеллигентом. Тем не менее, какие-то общие внешние черты московского пролетария начала 80-х годов все же имеются. Эти люди одевались проще, чем «дети Арбата» или «кунцевская элита». Как и у их собратьев из провинции, особенности внешнего поведения нередко включали в себя привычки, характерные для обитателей мест лишения свободы. К ним относятся, например, запахивание куртки-«клифта», нарочитая сутулость, пританцовывание, сплевывание сквозь зубы, поза отдыха на корточках, прислонившись к стене, или другие стилизованные движения и поступки. Нередко в их поведении отражались обычаи военного быта, казармы с их культом мужественности и нарочитой агрессивности, а также словечки и жесты, демонстрировавшие любовное отношение к алкоголю.

Московские люди пролетарского типа, однако, всегда отличались от своих провинциальных собратьев определенным столичным лоском, следованием моде, хотя это и скрывалось обычно под маской напускного пренебрежения к своему внешнему виду. Вообще многие особенности поведения московских пролетариев характеризовались демонстративностью, эпатажем, нарочитым цинизмом. Под такой манерой были, как правило, спрятаны их комплексы, сформировавшиеся в результате болезненного жизненного опыта, который они получали, не сумев «выбиться в люди».

Переходя к оценке происхождения и предпочитаемых мест жительства представителей московских субкультур, можно начать с того факта, что арбатская субкультура – наиболее традиционная и укоренившаяся в Москве^[3]. Сталинско-брежневская машина отбора номенклатурных кадров была основана на постоянной отбраковке старых кадров и замене их новыми – как правило, выходцами с периферии, не очень образованными и культурными. Не случайно существовавшую систему власти называют охлократической. Как только номенклатурщик обосновывался в Москве, «поднабирался грамотешки», так его тут же отстраняли от должности (в лучшем случае). Тем более не нужны были охлократической власти потомки бывших начальников – слишком сообразительные и знающие себе цену. В отдельных случаях они оказывались все-таки достаточно гибкими и пластичными, чтобы снова приблизиться к власти.

Как раз вот такие династии и составляют, видимо, костяк представителей арбатской субкультуры. Вначале ряды людей арбатского типа пополнялись за счет потомков так называемой ленинской гвардии, потом – сталинской гвардии и наконец хрущевско-брежневской волны людей с юго-запада страны.

Далее кадровая машина начала давать сбои, и какие-либо четкие закономерности проследить уже трудно.

Люди с Арбата всегда чувствовали себя изгнанными из рая, хранили в генах информацию о тех сладостных годах, когда их предки обладали бесконтрольной властью. С другой стороны, они ненавидели людей, которые сейчас были у власти. Поэтому у человека арбатского типа огромный, подчас болезненный, интерес к власти всегда сочетался с фрондирующей позицией по отношению к реальным властителям (романы Ю. Трифонова или А. Рыбакова, песни Б. Окуджавы).

Традиционным московским династиям всегда удавалось, тем не менее, сохранять за собой несение функций по интеллектуальному и идеологическому обслуживанию власти.

Они являлись носителями наиболее ценных сведений, циркулирующих в информационной кровеносной системе советской власти. Между представителями кунцевской и арбатской субкультур обычно складывались такие отношения, при которых они нуждались друг в друге. Люди арбатского типа обладали достаточным интеллектуальным и духовным потенциалом, чтобы оказывать на общество большое влияние, но не могли этот потенциал реализовать, так как не имели прямого доступа к власти.

Люди из Кунцево, наоборот, обладали властью, но из-за недостаточной образованности и культуры не могли сами квалифицированно и компетентно эти властные полномочия реализовывать.

Прохождение предков через властные структуры являлось, естественно, не единственным каналом пополнения представителей арбатской субкультуры. В благоприятные периоды этот слой разрастался сам по себе, «размножаясь делением» или увеличиваясь за счет приезда родственных им по происхождению и духовному облику людей с периферии. Арбатская среда вовлекала в себя даже тех, кого вначале вообще нельзя было четко идентифицировать с точки зрения принадлежности к какой-либо субкультуре, постепенно преобразовывая их взгляды и привычки таким образом, что они сливались с данной средой.

Одно время, когда после романов А. Рыбакова отмечался всплеск интереса к людям, живущим в арбатских переулках, писали об имеющихся у них дореволюционных корнях. То ли речь шла о московской аристократии, то ли, наоборот, об обслуге этой самой аристократии (именно на Арбате жили обслуживающие элиту портные, сапожники, кондитеры и проч.). Но если в арбатскую субкультуру и влились струйки очень старых традиционных российских групп населения, то они, конечно, играли в ней сугубо второстепенную роль. Основная часть жителей Арбата укоренилась там в советское время.

Кунцевская субкультура была основана, как уже говорилось выше, на полуграмотных выходцах с периферии – «красных выдвиженцах». Потом они, правда, могли достигать определенных кондиций и переходить в разряд представителей арбатской субкультуры. В том, что в сталинско-брежневские времена была постоянная потребность в притоке этих кадров с периферии, был свой сокровенный смысл. Охлократы, стоящие на вершине пирамиды власти, чувствовали, что легко становятся игрушками в руках изощренных представителей московской элиты, и лишь мощный противовес в виде все новых генераций периферийных выдвиженцев позволял сохранять стабильность. Столь же закономерным было перемещение работников центрального партийного аппарата из Москвы на периферию: на повышение или, наоборот, на понижение. Ротация кадров была одной из важных сторон функционирования системы.

Такого рода номенклатурный отбор является, по-видимому, одним из основных принципов функционирования тоталитарной власти вообще. Но, как бы то ни было, именно люди кунцевского типа по своим психологическим особенностям и привычкам повседневной жизни являлись представительными (репрезентативными) по отношению ко всему слою руководящих работников огромной страны, большинство из которых было сосредоточено, естественно, не в Москве, а на местах, в областных центрах и столицах союзных автономий. Поддержание такого баланса было возможно только при условии максимальной концентрации власти в ЦК КПСС и наличии жестокого карательного аппарата. Крушение коммунистического режима привело, кроме всего прочего, к нарушению баланса между властью в столице и на периферии.

Если представители московской кунцевской субкультуры были почти такими же, как и номенклатурщики с периферии, то люди арбатского типа были в масштабах страны более уникальными. Аналогичный довольно представительный слой такого населения имелся лишь в Петербурге. Совсем небольшие сходные группы составляли часть населения Киева, Новосибирска, Ростова, Риги, Екатеринбурга, Одессы и некоторых других крупных городов страны. Между представителями аналогичных субкультур этих городов поддерживались родственные и дружеские связи. Пока существовал СССР, представители арбатской субкультуры довольно легко, по сравнению с другими жителями, перемещались в пределах вышеуказанного перечня населенных пунктов.

Термин «арбатская субкультура» является, конечно, условным, еще и потому, что люди с такими же культурными ценностями и традициями живут не только на Арбате, но и во многих других районах Москвы, предпочитая все же селиться поближе к центру Москвы. Жить в центре, где разместились их удачливые родственники и друзья, в этой группе населения всегда считалось особо престижным.

Точно так же необязательным для людей кунцевского типа было жить именно в районе Кунцево. В Москве существует более сотни так называемых элитных домов брежневско-горбачевских времен постройки. Расположены они либо в центре (многие даже в пределах Садового кольца), либо в более отдаленных местах, в основном в западных районах столицы (как и «Царское село» в Кунцево). Роза ветров, экологическая, да и социальная обстановка делают эти районы города наиболее благоприятными для проживания. Нынешние власти и «новые русские» также предпочитают селиться на западе Москвы.

Касаясь этнической принадлежности каждой из трех субкультур – арбатской, кунцевской и пролетарской, – надо сразу сказать, что ни одна из них никогда не состояла из представителей только одной какой-либо нации, но определенные различия такого рода несомненно существовали. Во-первых, этнический состав представителей кунцевской субкультуры был более однородным, чем этнический состав лиц, относящихся к арбатской и пролетарской субкультурам.

Это было заметно даже по внешнему виду людей из Кунцево, принадлежащих, как правило, к славянскому типу. Ни для кого не является секретом, что в соответствии с проводившимся в течение ряда десятилетий партийным номенклатурным отбором предпочтение при назначении на начальственную должность отдавалось представителям именно славянских национальностей.

В горбачевско-брежневские времена, исходя из принципа землячества и кумовства, на номенклатурные должности выдвигались жители славянского происхождения юго-запада СССР. Вот почему речь большого начальника обязательно отличалась фрикативным (мягким) «г» и всеми другими особенностями юго-западного диалекта. Если ты попал в те времена в номенклатурную обойму, изволь говорить именно таким образом, будь ты выходец из Петербурга, Калуги или Рязани. Впрочем, эта тема уже достаточно обыграна юмористами 80-х годов.