Глава 2

На следующий день за завтраком мы были не одни.

Спустившись к отцу, я увидел сидящих за столом Наталью, Андрея и Дарью. Все чинно негромко переговаривались и стучали посудой. Я замер в дверях, но затем, переборов нахлынувшее раздражение, сел на своё место.

– Фёдор, что за истерику ты учинил Наташе? – сразу начал отец.

– И тебе доброе утро. – Я кивнул, намазывая арахисовой пастой тост. – Какие-то жалобы?

– Мне доложил Генри.

– Значит, Генри… – посмотрел я на Наталью Алексеевну. Она рассказала, или всё-таки наш управляющий?

– Ничего серьёзного, мы пришли к решению, – как можно беззаботнее сказал я.

– Зная тебя, я не уверен.

– Как хочешь.

– Ты не забываешь, что это и мой дом тоже? – тон отца не предвещал ничего хорошего. – А ты, как младший в роде, вообще должен быть тише воды, ниже травы!

– Угу-м. – Рот был полон, я прожевал, а затем отодвинул столовые приборы. – И прожить остаток дней грёбаным рабом?

– Наследником! Достойным человеком. Разве это рабство?

– Рабство. Если ты ничего не получаешь взамен, – горько выплюнул я.

– Многие не имеют того, чем пользуешься ты. Вот я о чём, сын. Да любой из нижних кварталов отдаст жизнь лишь за право умереть, нося нашу фамилию. – Отца понесло, а новые домочадцы задумчиво переглядывались, видимо, не зная, чью сторону занять. – Мне надоели твои выходки. Ты за неделю тратишь больше коинов, чем получает вся наша обслуга за месяц.

– Считай это неотбившимися инвестициями. Мертвецам деньги не нужны.

– Да бес с этими деньгами. Ты используешь своё влияние, власть, статус, средства, чтобы унять своё горе. Но не думаешь о других. Да даже обо мне, ты хоть раз думал, как мне тяжело смотреть на тебя?!

– Думал, – честно признался я. Решение в голове оформилось в единую мысль. – Поэтому ты меня в этом доме больше не увидишь. Я перееду к бабушке.

– Решил меня наказать? – хмыкнул отец.

– Нет, я тебя спасаю.

– А знаешь, – он махнул рукой, его лицо расплылось в улыбке. – Не буду тебя отговаривать, делай что хочешь.

Разговор снова кончился ссорой.

Отец будто не хотел видеть того, что я уже давно не жилец. Взялся обзаводиться семьёй, читать мне мораль. С моего пятнадцатилетия мы не ругались так много. Князь позволял мне практически всё что угодно. Мои траты – смешной повод для ссоры. Род зарабатывает огромные деньги, пара тысяч коинов – это капля в море.

Я приказал Генри собрать чемодан, самое необходимое.

Уже через полчаса вызванное такси катило в сторону города. А я очередной раз удивился тому, как меняется местность по всему маршруту. Вот только что меня окружали кованые заборы родовых имений, ровно стриженные лужайки и неяркие, гармоничные вывески разнообразных бутиков. А вот мы уже минуем стену, и в глаза сразу же бросается неопрятная обстановка основного города.

Начинают встречаться выщербленные стены, на косо стриженных полосках газона лежат окурки сигарет, на углах трутся странные личности в тёмных хламидах. Наверное, церковники снова собирают свою паству.

Город делился на три секции: коммерческий центр, основная часть, большая земля. Комцентр, как часто называли территории родов, был самым развитым участком, там сосредотачивались большие деньги, постоянно дежурила вышколенная стража, а цены в магазинах исчислялись коинами.

Основной город или кратко «огород» – это средоточие ремесленников и купцов, тут теснились представительства гильдий, оружейные магазины, торговые ряды, школы и больницы. Новая Москва насчитывала около двух миллионов населения, это было второе по величине княжество в России.

Земля – городские окраины, ничего сказать про них не могу, ни разу там не был. Я в огород-то второй раз выехал, моё основное место дислокации – это комцентр, а точнее, его увеселительные заведения. Когда-то я был мал для посещения большой земли, а потом необходимость в этом пропала, у меня инициировали дар, оказавшийся по факту пустышкой.

Стенки дара рассыпались под влиянием моей воли, даже я понимал, что тут необходимо постоянно контролировать обстановку, если не хочу попасть в неприятности.

Бабушка, Мария Захаровна Алфёрова, была матерью моей мамы и работала в городской больнице заведующей хирургическим отделением. В молодости она практиковала, а сейчас занималась с новой порослью да изредка брала в руки скальпель, в самых сложных случаях.

Мы остановились у небольшого кирпичного домика в два этажа, когда уже практически проехали весь огород насквозь. Рядом располагался парк, крохотный прудик, который могла пешком перейти утка, и несколько беседок на берегу.

– Ай, ай, ай, – покачала головой стоящая возле небольшой калитки бабуля, увидев меня. Водитель пыхтел позади, таща парочку увесистых чемоданов. – Ну привет, внучок.

– Привет, бабуль, а ты чего не в отделении?

– Да вот, решила сама тебя встретить, чтобы сразу расставить все точки. – Седовласая старушка с пучком белых волос распрямилась, выказывая чуть захиревшую стать. Была она высокой и стройной, но старость сгибала её, сейчас Мария Захаровна упёрла руки в бока и начала говорить: – Первое, отец заблокировал твой счёт в банке.

– Не очень-то и нужно, – раздосадовано буркнул я, стараясь скрыть истинные эмоции.

– Второе. Я твои гулянки спонсировать не намерена, буду выделять минимальный прожиточный минимум, больше не жди.

– Ну, ба-а-а-а! – вот тут-то моя злость сменилась ужасом.

– Не мычи! – отрезала бабуля. – Хотел свободы, получай! Чем ты так отца-то раззадорил?

– Ничем, не хотел оставаться в доме с его новой пассией, – злорадно сказал я, отслеживая реакцию. – Они там жениться решили, я в этом предательстве я не буду участвовать.

– Стоило оно того? Поперёк отца встал, как последний дурак. Ему жить и жить ещё, он любит тебя, а ты такое устраиваешь! – бабушка была зла, я отступил, не ожидая такой ждал. – Ну, что стоишь? Иди в дом.

– Ба, ты чего? – обескураженно выдохнул я.

– А чего ты ожидал? Что я тебя поддержу? – чуть остыла бабуля. – Нет твоей матери давно, привыкнуть пора!

– Да что с вами всеми такое?! – воскликнул я. Обида за маму душила изнутри, искреннее непонимание разжигало горнило злобы.

Бегом взбежав по лестнице на второй этаж, я упал в кровать, перед этим громко хлопнув дверью. Слёзы сами лились из глаз, подушка в миг стала мокрой, было жарко, я и не заметил, как уснул.

Мне снилась мама…

Мы сидели в нашей уютной столовой вместе с отцом, пили чай и смеялись. Я устроился рядом, привалившись к её боку, а она, ласково глядя, теребила мои волосы. Происходящее казалось таким реальным, что я спросил:

– Мам, почему ты меня оставила? Мам, ну почему? – Она так и смотрела на меня, молча, тепло, словно солнышко. – Не бойся, мам, мы скоро встретимся…

– Прости меня, милый, прости, пожалуйста, – неожиданно заговорила мама, я вздрогнул. Она погладила меня по плечу, шепча: – Прости дуру, не хотела я.

Затем я проснулся, рывком вырываясь из объятий сна.

Рядом сидела бабуля, поглаживая меня по плечу, она шептала:

– Прости…

– И ты меня прости, ба, – я накрыл её руку ладонью, не поворачиваясь, лёжа на животе. – Я просто по ней скучаю.

– Я тоже, милый, я тоже… – всё, что я услышал перед тем, как снова погрузиться в сон.

Где-то

– Здравствуй, Костенька! – в богато обставленный кабинет вошла статная женщина преклонных лет, голову её венчал пучок белоснежных волос, а на носу сидели очки в старой роговой оправе, очень подходящие владелице.

– Здравствуй, Мария Захаровна, – глубоким сильным голосом поприветствовал сидящий за столом широкоплечий мужчина с коротким ёжиком не менее седых волос.

– А ты не молодеешь, – хмыкнула женщина, садясь в кресло напротив.

– Почитай, восьмой десяток идёт, – изогнул бровь мужчина, его холодный тон изменился, будто застуженную зимней ночью печь наконец-то разожгли. – А ты всё такая же. Больше двадцати пяти и не дашь.

– И не надо, – махнула рукой гостья. – Ты мне вот что скажи, Костенька, почему сына своего в ссылку отправил?

– Никуда я его не отправлял. Так, решил немного проучить наглеца. Совсем от рук отбился.

– Так в праве он, вот и отрывается напоследок.

– Вот его приключения за последний месяц, – князь протянул папку. – Глянь, что кровиночка наша делала.

Женщина взяла папку, откинулась в уютном кресле и чуть отвернулась от окна, так, чтобы свет с улицы падал на страницы отчётов личной службы безопасности рода Фонвизиных. Глаза её забегали, брови сошлись на переносице.

Время от времени Мария Захаровна громко хмыкала, хихикала, словно девчонка, но к концу документа посерьёзнела.

– Выкупил клуб! Представляешь?! – добродушно громыхнул сидящий за столом хозяин. – Его попытались оттуда вышвырнуть, а он его купил. Подарил подруге из «Алых Апартаментов» свой спорткар. Кормит-поит этих его щенков из первой сотни, Залуцкий там вообще хорошо пристроился. Расстрелял обойму в наследника Ананьевых, когда тот Светлану, его наречённую, вывел в свет. Не знал ревнивец, что они двоюродные брат с сестрой. А эта егоза тоже хороша, стравила баранов, а сама не при делах.

– Но отсылать перед Испытанием…

– Пусть одумается. – Хозяин кабинета достал из ящика в столе сигару, на его ладони загорелся огонёк. Князь поднял руку и аккуратно, словно хрупкую птичку, держа язычок пламени в своей огромной лапище, прикурил, пуская клубы дыма в потолок и откидываясь в жалобно скрипнувшем кресле. – Мне надоели вечные отчёты от городовых, сам констебль у меня чуть ли не живёт уже. То ночные гонки, то наркотики, а как-то мы зашли в пиццерию на набережной, так он вовсе отказался есть, говорит, еда для бедных. Ты, Мария, видела его ещё совсем маленьким, сейчас поймёшь всю разницу.

– Он грустит по ней, совсем изводит себя, боюсь, не выдержу его Испытания. Что же он такого сделал, что так тебя расстроил?

– Постоянно мне Катерину поминает, говорит, предаю её. – Князь горько хмыкнул, смотря в сторону. – Не знает, как все было.

– И не узнает. – Плечи Марии Захаровны опустились.

В кабинете повисла тишина. Затем гостья встала, собираясь уходить.

– Прости её, Костя, прости и отпусти.

– А я что сделал? Простил. Отпустил.

Женщина вышла, покидая поместье. Князь долго смотрел в окно, пока сигара совсем не истлела. Выдвинув последний ящик своего рабочего стола, он посмотрел на большой портрет, что лежал на дне. На нём была изображена красивейшая женщина, сидящая за столом. Её улыбка сияла, она держала в руках чашку с чаем, рядом привалился довольный мальчик, вся картина была пропитана семейным теплом.

С минуту посмотрев на изображение, князь закрыл ящик, возвращаясь к работе.

***