А вы попробуйте-ка как-нибудь вызвать к себе домой демона и отлупить его до бессознательного состояния. Уверяю вас, занятие это в высшей степени сложное и требует специальной подготовки. Организм демонических существ устроен таким образом, что заставить их растянуться бездыханными на полу не так-то просто.
Смута мычал и бился башкой о стену, чтобы мучения его поскорее закончились, но сознание никак не желало покидать крепкую голову. Наконец он получал особенно точный удар и вырубался – с блаженной улыбкой на красной морде бедняга погружался в спасительную бессознательность.
Потирая отбитые костяшки, Заклинатель сплевывал свой извечный наркотик и отправлялся к решетке. Главной причиной его явлений были вовсе не побои, а попытки проникнуть в мое сознание. Я видел, как его белое лицо медленно выплывает из сумрака и приближается, тень сползает со складок мантии и гнусная улыбка медленно растягивает тонкие губы…
Раньше за чертогами моей тюрьмы было намного светлее, но после того как я, воспользовавшись удобным случаем, умудрился стянуть у тюремщиков улетевшую в азарте игры к самой решетке карту, Заклинатель принял решение, что будет лучше, если здесь воцарится вечный сумрак. Впрочем, обеспечить полное отсутствие света ему так и не удалось – время от времени та или иная стена разламывалась, и в яркую щель начинали сыпаться круглые шипящие угли, освещая все вокруг ярким светом. К тому же сами демоны и их пес Гырга слегка светились в темноте, и с этим уж точно ничего нельзя было поделать. Да и мой единственный глаз успел порядком приспособиться к постоянному сумраку, так что теперь от меня не ускользало ни одно движение в узком пространстве темницы и прилегающей к ней пещеры, где вместе со мной проводили все свое время два тупоголовых демона и их безмозглый, огромный пес…
Наш придворный философ, Джабба Умник, помнится, говорил, что если жизнь лишить счастья, радости и удачи, то в ней останется один лишь здравый смысл. Осознание этого смысла и стало для меня единственным подспорьем в темные времена неволи. Однорукий и одноглазый калека, узник Нижних Пределов, я круглые сутки занимался тем, что размышлял о собственном предназначении в этой жизни, отводя себе, несмотря на свое жалкое нынешнее положение, ведущую роль в судьбах Белирии и всего мира, и одновременно внимательно наблюдал за тюремщиками.
Они частенько придумывали себе дурацкие забавы – вроде уже описанного мною стояния на голове или игры в карты и кости. После завершения очередной партии демоны, по обыкновению, ссорились и лупили друг дружку по плоским мордам увесистыми кулаками. Так что даже в отсутствие грозного Заклинателя Рурк и Смуга бывали сильно избиты – бедолаги отчаянно кряхтели, меняя во сне положение уродливых тел. Бесконечное кряхтенье и храп сначала доставляли мне изрядное беспокойство, но потом я привык и стал спать, как человек, который не пользуется совестью. Как известно, если совестью не пользуешься, она чиста. А с чистой совестью спится весьма неплохо, даже в Нижних Пределах, даже под храп и кряхтенье демонов. Опасался я только одного – что какая-нибудь из стен разойдется трещиной, и прямо на меня посыплются раскаленные угли. К счастью, несмотря на мои пессимистические ожидания, этого так и не случилось.
Особую прелесть составляли разговоры демонов – сначала меня колотило от ужаса, когда я слышал, о чем они говорят, а потом стало трясти от смеха, потому что дальше слов дело никогда не шло. Тема обычно поднималась одна и та же: сколько мне осталось жить и как бы поскорее от меня избавиться. Я был для них чудовищной обузой, и меня это несказанно радовало. Я злорадно скалился сквозь решетку, когда слышал, что они опять завели старую песню.
– Эй, Смуга, как ты думаешь, после того, как этот сдохнет, нас куда отправят? – спрашивал Рурк, он уже успевал забыть, что они обсуждали это буквально на днях.
Впрочем, на днях ли? Я потерял счет времени.
– Не знаю даже. Хозяин что-нибудь придумает, – отвечал Смуга с такой тоской, что становилось ясно: демоны – братия подневольная, подчиняться черным колдунам – их извечное предназначение. И хотя их, похоже, не на шутку тяготила подобная участь, быть в этой жизни кем-то еще они бесконечно страшились.
Такая слабость не могла вызвать во мне ничего, кроме презрения. Глядя на них сквозь решетку, я рассуждал о мрачном несовершенстве мира. Где справедливость, спрашиваю я вас, если достойных дозволено охранять недостойным? Где высший порядок, если парочка до крайности темных и тупых тюремщиков стоит на страже, охраняя несвободу узника, наделенного могучей силой воли и развитым интеллектом? Есть в этом какая-то вопиющая несправедливость, вам не кажется?
Происходящее все сильнее терзало мое гордое сердце и заставляло разум снова и снова просчитывать планы освобождения.
– Может, там, в другом месте, повеселее будет, а, ты как думаешь? – говорил Рурк.
– Может, и повеселее… – соглашался Смуга, потирая ушибленный живот, куда недавно угодил кулак Заклинателя, – а может, и нет…
– Так, может, нам его самим… того… кончить, а, Смуга?
– Да ты чего?! – пугался Смуга. – Гляди, как бы тебя хозяин не услышал, а то нам еще достанется, чего доброго…
– Хозяин, хозяин, – ворчал Рурк, – больно он с нами жестко что-то, как ты думаешь, а?
– Жестковато, – соглашался Смуга и, кряхтя, переворачивался на другой бок.
После разговора демоны обычно замолкали и засыпали, утомленные слишком длинным общением. Как и большинство наделенных слабым интеллектом существ, говорили они мало. И думали, наверное, тоже. Больше всего демонов в этой жизни прельщали азартные игры и светлый эль.
Алкоголь и еду доставлял в пещеру горбатый карлик с тачкой, наполненной разнообразной снедью и пузатыми бочонками. Он появлялся раз в неделю и всякий раз разглядывал меня с таким интересом, словно я – диковинное животное в адском зверинце. Собственно, для него я, наверное, и был диковинным животным. Руки у карлика были настолько длинными, что ему приходилось волочить их по земле, а нос выдавался так далеко вперед, что в сторону он мог смотреть только одним глазом – другой видел костистый профиль выдающегося шнобеля.
Поначалу я тоже заинтересовался карликом – мне казалось, что, возможно, с его помощью я как-нибудь смогу выбраться из Нижних Пределов, но потом убедился, что он настолько туп, что даже говорить связно не умеет, и я совершенно потерял интерес к его еженедельным визитам. Постепенно я начал терять интерес ко всему…
Страшнее всего в моем заключении были вовсе не разговоры демонов и даже не визиты Заклинателя с его упорными попытками проникнуть в мой разум, а дикое однообразие и тоска. Дни тянулись один за другим в абсолютном безвременье Нижних Пределов. Я даже не знал, дни ли тянулись или столетия, и сколько на самом деле прошло времени с тех пор, как я оказался здесь, – неделя, несколько месяцев, лет, а может быть – целые века. Я просто сидел на горячем песке и смотрел, как демоны мутузят друг друга, играют в азартные игры или спят, издавая яростный храп, и ощущал, что уже почти сошел с ума от этой тягостной, утомительной неволи…
Заклинатель продолжал монотонно бормотать из глубин темной пещеры. Я посвистел, призывая демонического пса, но Гырга сейчас не обращал на меня никакого внимания, он отполз подальше от страшного человека и с увлечением глодал в углу пещеры крупную берцовую кость, похожую на человеческую.
«Гнусная все же тварь, – подумал я, – ох и гнусная».
Голос неожиданно смолк, и в тот же миг я заметил, что к решетке, утопая в песке, бредет высокая фигура в длинной темной мантии…
По обыкновению, являясь в мрачные чертоги Нижних Пределов из верхнего мира, где царил свет и творились великие дела, Заклинатель присаживался возле решетки на невысокий табурет и демонстративно зажимал пальцами нос. Так выглядела обычная прелюдия к нашей «беседе».
Потом он говорил, говорил, говорил… Голос его, поначалу тихий, постепенно заполнял все вокруг и начинал звучать громогласно, словно был и не голосом вовсе, а раскатами грома. Я чувствовал, что наши разговоры – часть ритуала, призванного меня разрушить. Я знал, что темный человек пришел с тем, чтобы проникнуть в мое сознание и завладеть им. И я сопротивлялся, как мог. И у меня были силы, чтобы противостоять ему. Не знаю, откуда они брались в моем искалеченном, исхудавшем теле, но они все еще были…
– Ваше зеличес-ство? – саркастично вопрошал Заклинатель. – Ах да, это действительно вы, но вас-с не узнать, вы только пос-смотрите, в кого вы превратились, ваше величес-ство. Это же прос-сто омерзительно. Ваша зарос-сшая черным волос-сом, располос-сованная Кевларом одноглазая морда – она вызывает у меня отвращение. Да она у вс-сех вызовет отвращение. Не хотел бы я выглядеть так. Уж лучше умереть, ваше величес-ство. Вы об этом не думали?
– Ничего, – отвечал я, – шрамы украшают мужчин и укрощают женщин.
Каждый раз я придумывал для него что-нибудь новенькое. И всегда мои шутки отзывались в нем лютой злобой, он вскакивал в ярости, выкрикивая ругательства на незнакомом грубом языке, взгляд его становился холоден и колюч, глаза метали молнии. Для колдуна он был слишком вспыльчив. О чем я непременно ему сообщал.
– Что-то с нервами у тебя не в порядке, дружок, я бы на твоем месте поостерегся. В следующий раз, если ты вот так выйдешь из себя, тебя непременно хватит удар, и мне не с кем больше будет общаться.
Подавив очередную вспышку гнева, Заклинатель садился на табурет и продолжал вести со мной разрушительный диалог, возвращаясь к своим обыкновенным спокойным и насмешливым интонациям. Он говорил и говорил до тех пор, пока не доводил меня до исступления. Он заклинал меня змеиным голосом, вторгался в мой разум, искажал его, трансформировал, а когда уходил, я все еще слышал, как его слова проникают в меня, гремящим колоколом звучат в голове и рвут на части душу. «Я – омерзителен, я – жалок, я – никто»…
Змеиные интонации голоса напоминали мне брата Фаира, он тоже не говорил, а выдыхал слова, проникновенно и страстно, словно вместе со словами из его горла выходил яд, способный отравить собеседника. Эта странная общность их речи натолкнула меня на некоторые мысли, что развитие моего темного братца в сторону оккультных наук и черной магии скорее всего – заслуга Заклинателя. А не проник ли он в мозг юного Фаира, как сейчас старается проникнуть в мой?..
Заклинатель дурманил, заставлял меня поверить в свою никчемность, глупость, бесполезность, бессилие, и в то же время он всегда давал шанс, указывал на то, что спасение близко, достаточно протянуть руку, соединиться с силой, равной которой нет в мире. Он умело отравлял разум, тяготил душу, мучил и ломал меня…
И все же я держался. Отчаяние не могло завладеть мною полностью, потому что я видел в жизни смысл, у меня было мое предназначение… Отец хотел, чтобы я стал королем Белирии, его предсмертная воля диктовала мне: объединить королевства в одно. Белирия станет единым государством, и я буду ее королем во что бы то ни стало. Я выберусь на поверхность и поведу войска на Вейгард. Я пойду войной на Вилла, Преола, на Лювера, на Дартруга и конечно же на Фаира. Я сброшу их всех с престолов одного за другим за то, что они хотели уничтожить меня, и даже весьма преуспели на этом пути. За все, что они сотворили со мной, они должны быть наказаны. Месть моя будет страшной.
– Прос-снись к новой, примкни к нам, – громоподобно ревел Заклинатель, – ты должен быть с-сильнее вс-сех, и ты станешь с-сильнее, ты знаешь, на чьей стороне с-сила. Ты жалок сейчас, но мы тебе поможем. Мы с-сделаем тебя влас-стителем мира…
Сжимая зубы до боли в челюстях, я снова проговаривал спасительные слова: «Если у меня хватит воли и жизненных сил – я выдержу, я непременно вырвусь из клетки…»
Я знал теперь, кто мой главный враг. Его лицо было у меня перед глазами, его голос проникал мне прямо в душу, но не мог заставить меня свернуть с намеченного пути.
Со времени нашей последней встречи помощник Фаира значительно раздался в плечах и помолодел. В те времена, когда я знал его в Центральном королевстве, он был совсем стариком – лет семидесяти от роду, седовласый и согбенный годами, с лицом, изборожденным сетью морщин. Любой, кто видел Заклинателя тогда, мог бы подтвердить, что он производил впечатление человека, прожившего долгую, полную лишений и страданий жизнь. Впрочем, люди все равно боялись его, несмотря на преклонные лета. Теперь же возраст его был неопределенным. На первый взгляд он казался совсем юным, но, если приглядеться – в глазах его можно было различить многолетнюю усталость, а возле рта иногда проступали предательские складки. Едва возникнув, вестники старости затем медленно растворялись, словно в теле Заклинателя бродили магические элементы, уничтожая любые проявления прожитых лет…
Темный человек знал, что его речи задевают меня до глубины души. По привычке я начинал подергивать серебряную серьгу. Как правило, я делал это перед тем, как прикончить кого-нибудь, или же после того, но, увы, сейчас дальше этих жалких подергиваний дело не шло, ведь я был безоружен, слаб, к тому же меня отделяла от Заклинателя железная решетка…
Он же ощущал себя рядом со мной – одноруким и одноглазым калекой – настоящим победителем, он торжествовал, ведь упечь меня сюда, низвергнуть в Нижние Пределы было воплощением его дьявольского замысла. Теперь я был в этом уверен как никогда. Он все говорил и говорил, слова его обладали особой интонацией, словно он хотел донести до меня одну только мысль: «Я – ничтожество. Я больше ничего не стою в этой жизни. Я больше никогда не вернусь в мир людей. Я – калека. Я должен смириться со своей скорбной участью и отдаться во власть отчаяния… А затем переродиться, перейти на его сторону. Ведь я нужен ему в услужении».
В конце концов я терял силы, я был измотан этой борьбой, я падал на горячий песок, закрывал обращенное к нему ухо уцелевшей рукой, и слезы лились из моего глаза, а пустая глазница увлажнялась. Добившись желаемого результата, Заклинатель поднимался с табурета, его молодые тонкие губы растягивала зловещая усмешка.
– До следующего раза, Дарт Вейньет, – говорил он и отворачивался, ему казалось, что он уже победил, что моя воля сломлена, что я окончательно порабощен.
Но тут я находил в себе силы, собирал все, что у меня оставалось. Шатаясь из стороны в сторону от невыносимых душевных мук, цепляясь за прутья решетки, я поднимался и заводил ему вслед свою обычную молитву. Признаюсь, я никогда не отличался особенной религиозностью, но, оказавшись в Нижних Пределах, вдруг почувствовал, что придуманная мною молитва – именно то, что мне нужно, чтобы поддержать во мне необоримый дух.
– Святой Сева Стиан! Смерти прошу у тебя! Не откажи мне, Спаситель, ведь не для себя прошу. Для человека, которого все знают под именем Заклинатель.
– А-а-а, ты опять! – кричал мой мучитель в ответ на новое проявление титанической королевской воли.
Запахнувшись в мантию, он убегал прочь, выкрикивая проклятия, не в силах скрыть лютой злобы, вызванной моим упорным нежеланием сдаваться на милость победителя.
– Для колдуна ты слишком вспыльчив! – орал я ему вслед.
Отъявленный мерзавец забыл, что имеет дело с потомственным принцем дома Вейньет, с королем Стерпора! Никакая сила не сможет сломить меня! С самого детства я был уверен в одном: меня нельзя победить – меня можно только убить! Пусть Заклинатель старательно подавлял мою решительность, пытался проникнуть в мой разум и завладеть им, но он явно недооценивал то, что в моих жилах течет кровь дома Вейньет, что я – истинный король. Я был рожден королем! Если я смог сплотить целый народ и повести его на борьбу, значит, смогу противостоять и колдуну и выбраться из проклятых Нижних Пределов…
Несколько раз я пытался призвать норный народец, который так помог мне во время взятия столицы Стерпора. Но маленький рыжеволосый Лермон, назначенный мною наместником норного народца, то ли не слышал меня, то ли не желал являться на мой зов в Нижние Пределы. А скорее всего, он просто не мог объявиться на территории тьмы, где из проломов в стенах сыпались угли, ревело, рвалось наружу пламя, повсюду блуждали, вились в воздухе призраки давно умерших людей, и парили кошмарные серые духи разноплеменной нечисти, разбросав серые крылья… И все же, надеясь на то, что произойдет чудо, я раз за разом тер черный кварц большим пальцем. «Может быть, для того чтобы призвать норный народец, нужно касаться кварца пальцем правой руки? – думал я, – но у меня ее больше нет. Как же я могу вызвать маленьких помощников, как я могу воспользоваться силой кольца?» В конце концов я оставил тщетные попытки связаться с Лермоном – в них не было и тени здравого смысла…
Когда отчаяние окончательно захватывало меня, я, выкрикивая самые грязные ругательства, кидался на решетку.
– Чего орешь, как сквернословящий призрак? – говорил обычно Смуга, даже не поворачивая ко мне головы.
Сквернословящий призрак был легендой и своеобразной достопримечательностью Нижних Пределов. Иногда демоны упоминали о нем в разговоре. Судя по тому, что я смог заключить из этих упоминаний, он был единственной тенью, которой по неизвестной причине оказалась доступна вполне внятная речь. Он летал всюду в Нижних Пределах и яростно ругал всех, кто только попадался ему на пути. Мое отчаяние было столь велико, что иногда я мечтал о том, чтобы появился сквернословящий призрак и принялся поносить всех и вся, и даже меня, беспомощного перед силами тьмы, но из стен являлись только его бессловесные собратья – они разевали в беззвучном крике рты и уносились прочь. Некоторые из них выглядели совершенно растерянными, иные казались просто омерзительно жалкими – они лили серые слезы и хлопали себя по щекам – правда, хлопков этих тоже не было слышно.
О проекте
О подписке