Бросил взгляд через плечо. Силат приближался.

Никогда еще ему не доводилось видеть, чтобы кто-нибудь бегал с такой стремительностью и упорством. Разве что девятикратный чемпион мира Майкл Джонсон. Только бегун раза в четыре тоньше здоровенного силата. Беглец снова прикрикнул на эвкусов: «Быстрее!» Обернулся. С расстояния в пару десятков шагов преследователь метнул в повозку язык пламени. Оставляя в темном воздухе яркую нить, он устремился к повозке и вонзился в задний борт. Полыхнул огонь. Беглеца осыпало снопами горячих искр. В спину пахнуло жаром.

Часть искр осела на мокром, пропитанном потом безрукавом пиджаке. Эвкусы гнали по прямой не останавливаясь. Стараясь не выпустить из рук ускользающие поводья, человек потянулся к торчащему в заднем борту кинжалу. Клинок продолжал пылать. Из заколдованного оружия рвалось наружу пламя. Так не достать. Беглец отпустил поводья, скакнул назад. Обжигая пальцы, схватился за холодную костяную рукоять. Силат бежал в каких-нибудь пяти шагах от повозки. Их взгляды пересеклись. Человек рванул огненный кинжал. Магическое оружие джиннов оказалось в его руках. Он увидел, как расширились гневом глаза силата. Повозка шатнулась и стала замедляться. Эвкусы почувствовали, что ими никто не управляет. Беглец швырнул кинжал в преследователя. Кинжал перевернулся в воздухе, и костяная рукоять врезалась точно в середину лба силата. Джинн замешкался всего на секунду. Этого хватило, чтобы человек успел схватить поводья.

– А ну! – закричал он. – Вперед! Вперед!

Животные ощутили сильную руку и снова прибавили шагу. Кинув взгляд назад, беглец убедился, что джинн отстал. Только вдалеке светился в полумраке раннего утра слабый огонек огненного кинжала. Бывший раб с облегчением выдохнул, он стал обладателем отличной четырехколесной повозки и пары крепких эвкусов.

* * *

Двигаясь неизменно на запад, к полудню беглец увидел нечто напоминающее издали человеческое поселение. Не раздумывая ни секунды, он направил эвкусов туда. По мере приближения монолит на горизонте начал распадаться на отдельные фрагменты – облупившиеся, приземистые постройки с широкими куполами и устремленными в небо стрелами шпилей. «Жреческая капистула, – вспомнил беглец, – или, по-нашему, храмовый комплекс». Однажды он уже видел такой и говорил о нем с местными жителями. Бывший раб понял, что ему повезло. Страждущему в храме никогда не откажут. Он подхлестнул эвкусов, чувствуя, как тяжело ему дышать. Предвкушение воды делало жажду невыносимой.

Приближение повозки заметили. Из храма навстречу беглецу высыпала толпа служителей в серых свободных одеждах. В центре стоял, как водится, верховный жрец – седовласый, длиннобородый старец, тощий, с темной, опаленной солнцем кожей.

Беглец остановил повозку в двадцати шагах и спрыгнул на землю. Он пошел к толпе, встречающей его, попробовал что-то сказать, но из пересушенного горла не донеслось ни звука. Он жестами показал: «Воды!» Старец отдал приказание, и служители принесли кувшин с водой. Бывший раб пил долго, напоследок смочил лицо. Теперь можно было, наконец, поприветствовать гостеприимных хозяев.

– Ахлан, – хрипло проговорил он.

– Ахлан, – откликнулся верховный жрец, – кто ты? И почему едешь на повозке джиннов?

– Нам еще не приходилось видеть такого, – вмешался один из жрецов.

– Мне нужна ваша помощь, – беглец обернулся и показал рукой назад, – я ушел с медных рудников… Но я не преступник, – поторопился он уточнить, заметив тревогу на лицах храмовников, – меня отправили туда по ошибке…

– У тебя странный акцент, – сказал верховный жрец с подозрением, – к тому же ты приехал на колеснице джиннов. Мы не всегда рады незваным гостям, тебе бы следовало об этом знать.

– Колесницу я угнал у джиннов, – заметил беглец, – а акцент у меня такой, потому что я не так давно выучил язык вашего народа. И прибыл в ваш мир издалека. Мне нужна помощь… – повторил он, чувствуя, что его захлестывает отчаяние.

– Хорошо, – решился верховный жрец, – мы пустим тебя под своды нашей капистулы, но знай, что если у тебя дурные намерения, боги покарают тебя за столь тяжкий грех.

– Я просто хочу поесть и выспаться, – ответил бывший раб, – мне нужно немного воды и еды, и я отправлюсь восвояси, а вы сможете и дальше пребывать в покое.

– Мы пребываем в молитвах и стремимся к пониманию этого мира, – возразил верховный жрец, затем повернулся. По мановению его руки храмовники расступились. Беглец вошел в жреческую капистулу, оглядываясь кругом с любопытством советского туриста, которому выпал счастливый случай побывать в резиденции папы римского…

– Смотри прямо перед собой, – услышал он голос верховного жреца, – только так ты сможешь узреть истинный путь.

«Начинаются наставления», – подумал бывший раб, но не стал говорить, что придерживается того же мнения, что и Остап Бендер: «Религия – опиум для народа». Еще обидятся, чего доброго, и выставят.

– Куда идти? – спросил он, потому что перед ним оказалось множество приземистых построек, мало чем отличающихся друг от друга.

– Если ты тот, кого я ждал, ты найдешь путь! – заметил верховный жрец, чем привел беглеца в замешательство.

«Старик явно не в себе, – понял он, – хорошо, попробуем поиграть в эту игру».

– О да, я тот, кого ты ждал, но я надеялся, что путь ты покажешь мне сам!

Тут старик повел себя и вовсе странно, зарыдал и простер к бывшему рабу руки:

– Наконец-то.

Тот смутился. Испытывая неловкость, ляпнул:

– Да ладно те, папаш, показывай уже, где пожрать можно…

* * *

Богочеловек, скрестив ноги, сидел на голой земле. Ел вареную курицу. Вокруг – великое множество людей. Они следили за каждым жестом посланника Белого божества. И им казалось, что вокруг худого тела волнами расходится сияние, что атмосфера вблизи насыщена святостью и магической силой, равной которой нет нигде в мире. Две почти круглые сферы, прикрывающие глаза богочеловека, посверкивают в лучах заходящего солнца.

Так дивна эта картина, так необычайно благостна, что многие впадали в религиозный экстаз, падали перед богочеловеком на колени, плакали, заламывая руки. Одна из женщин рухнула в двух шагах от явленной миру святости и, конвульсивно содрогаясь всем телом, простерла к нему руки:

– Ты… о, это ты… ты!

Богочеловек косился на нее с неудовольствием, отбросил в сторону куриную кость, за которой немедленно кинулись последователи его необычного учения. За долгие годы, проведенные в землях Хазгаарда, богочеловек так привык к проявлениям религиозного фанатизма, что утратил всякую жалость к этим простым людям. Вразумить их не могло ничто. Люди в Хазгаарде слышали о богочеловеке столько небылиц (по большей части, сплошного вымысла), что сходили с ума от одного его взгляда.

– Ну и что ты тут скачешь передо мной? – обратился богочеловек к женщине, которая никак не могла успокоиться и беспрестанно кланялась. – Приди в себя, безумная.

Несчастная замерла, не в силах поверить, что посланник Белого божества обратил на нее свой взор. И не просто обратил – он говорит с ней.

– Приди в себя, дура! – прикрикнул на нее богочеловек.

– О, Белое божество, – она ударилась лбом о землю с такой силой, что все, кто стоял рядом, услышали звук удара. Тут богочеловек не выдержал, вскочил на ноги, схватил фанатичку за предплечье и рывком заставил подняться.

– Я смотрю, тебя так просто к разумности не вернуть! – сердился богочеловек и вдруг поступил очень странно – отвесил себе оплеуху. – Гляди, я тоже из плоти и крови! Я ничем от тебя не отличаюсь. Поняла?

– Я тоже из плоти и крови, – услышал он позади, затем раздался звук смачной оплеухи. И еще одной.

Богочеловек медленно повернулся.

– Я тоже из плоти и крови… я тоже… я тоже… из плоти и крови, – слышалось отовсюду. Оплеухи гремели, как выстрелы. Женщина окончательно впала в религиозный экстаз, она хлестала себя по лицу и вопила на одной ноте, словно атакующая гула:

– Я тоже-е-е и-и-из плоти-и-и-и и крови-и-и-и-и-и-и-и!

– Проклятье! – богочеловек с тоской воздел к небесам многострадальный взгляд. Он вздохнул и снова сел на землю:

– Они неисправимы. Сил моих больше нет, чтобы все это выносить.

Несколько быстрых пассов, и он внутри большого матового пузыря. Белесые стенки оградили его от звуков внешнего мира – выкриков и оплеух, – Тишина! – блаженно выдохнул богочеловек и поправил сидящие на носу магические полусферы, которые, как считал Каркум Мудрейший, позволяли ему зрить в самую суть вещей.

Люди снаружи трогали оболочку пузыря и, восхищенные явленным волшебством, возносили молитвы Белому божеству за то, что оно направило к ним своего посланника.

* * *

Дворец владыки Саркона – упирающаяся в небеса гигантская пирамида, чье основание растянулось на многие километры. Под облаками кружатся пустынные сапсаны, сидят высоко на верхних ступенях пирамиды унылые черные грифы, склонив лысые головы, перекрикиваются в вышине орланы. Кто мог воздвигнуть этот колосс? Человеку построить столь величественное здание не под силу. Слишком слаб и немощен простой смертный, чтобы заложить основание обиталища Саркона, состоящее из громадных каменных блоков. На каждой ступени пирамиды могли бы разместиться целые человеческие деревни. А издалека кажется, что это и не пирамида вовсе, а четырехгранная лестница, по которой Черное божество может спуститься в созданный им в начале времен мир или взбежать по одной из сторон и запрыгнуть на небеса.

Пирамида построена несколько веков назад при непосредственном участии владыки Саркона. Поговаривают, что возводили ее все же люди, но не обошлось без помощи могучей магии. Одному Черному божеству известно, сколько людей полегло при строительстве. Тысячи и тысячи умерших.

Старики рассказывали, будто Саркон вдыхал в рабов нечеловеческую силу, благодаря которой они могли вдесятером поднять громадный каменный блок. Правда, потом сила исторгалась из них потоком, забирая с собой жизненную энергию, и они падали бездыханные на песок, но дело уже было сделано – очередной камень занимал свое место в основании пирамиды. Дворец владыки стоял на костях, каждый из блоков скользил на свое место по густой человеческой крови, и все они скреплены между собой загубленными человеческими жизнями.

На фоне дворца Саркона темнело множество крохотных построек – казармы воинов, шатры гул, магические лаборатории, где наиболее талантливые интуиты – силаты – вдыхали в оружие и предметы магию. Имелись в огромном количестве святилища и алтари, где жрецы приносили жертвы и возносили молитву Черному божеству, просили его не оставлять своих детей, наделить могучей силой его наместника на Земле – великого Саркона. В загонах резвились крепкие эвкусы – за ними ухаживали специально обученные ифриты. Рядом располагались ямы – в них содержались дикие собаки.

Временами ифриты швыряли вниз куски сырого мяса. Собак откармливали на убой – туши их регулярно поставлялись на стол самого Саркона.

На смотровых вышках, установленных по периметру пирамиды, дежурили стражи – ифриты. Чаще всего им приходилось скучать. Им некого высматривать вблизи дворца. Вряд ли кто-то рискнет сунуться в эти пустынные земли, где всецело правят джинны и во всем читается воля владыки Саркона.

Людей внутри пирамиды и рядом с нею совсем мало, только низшая обслуга дворца – те, кому доверено следить за чистотой, выгребать из загонов навоз, заниматься починкой дворцового имущества, а еще следить за исправностью уже вполне совершенных систем водопровода и канализации. Джинны уверены, что человек для того и создан, чтобы следить за порядком и чистотой и обеспечивать комфортное существование высшей расы. Правда, к красоте человеческих женщин силаты крайне неравнодушны. Так что вблизи пирамиды, у казармы с солдатами, да и в самой пирамиде рыжеволосых девиц человеческого происхождения хватает. Нищета заставила их пойти с силатами. Те, что надеялись на роскошное существование, сильно обманулись.

Они живут ради скупой подачки, брошенного, как собаке, куска вяленого мяса. Правда, женщинам приходится быть вблизи дворца Саркона особенно осторожными – гулы самозванок ненавидят, многих располосовали огненными серпами. Девицы приходят сюда с караванами, редко кто возвращается обратно в родные края. Все они ложатся в землю, под тень кровавой пирамиды Саркона.

* * *

Придворный силат пробежал через отделанную зеленым мрамором живописную залу, обогнул фонтан (у воды блуждали пухлые, похожие на индюшек фазаны) и упал на колени перед троном владыки Саркона. Ударился лбом об пол, да так и остался лежать в нелепой позе, ожидая повеления подняться. Владыка медлил. Он любил заставить своих подданных ждать. Однажды один из силатов двое суток простоял коленопреклоненный у подножия трона его владычества. Он ничего не ел и не пил, ему приходилось справлять нужду, не сходя с места, но так и не двинулся, пока от жажды и утомления не потерял сознание и не повалился на бок.

Тогда Саркон поднялся с трона, подошел к силату и пошевелил его закругляющимся кверху носком сапога. Подобный жест явился огромной милостью. Бедняга поднял мокрое от слез лицо. Саркон протянул руку, и вассал со всей возможной страстью поцеловал перстень своего сюзерена (черный аметист в серебряной оправе).

– Встань и говори, – повелел владыка, к счастью для посетителя он был не в настроении для подобных забав.

– Ваше владычество, люди… – силат запнулся и с сомнением поглядел на наложниц Саркона.

Женщины человеческого происхождения возлежали по обе стороны трона, на бархатных коврах. Перед ними в бронзовых чашах стояли угощения – сладости, легкое вино, фрукты. Все, чем питаются люди. Владыка любил побаловать своих наложниц.

У Саркона имелась и законная супруга. Но с ней у владыки сложились непростые отношения.

Рыжеволосая Хазра не спешила подарить Саркону наследника, зато регулярно устраивала скандалы.

Как и у всех гул, характер у Хазры был отвратительный. Во время одной из бурных ссор супруга вцепилась владыке в лицо, от чего на его рябой, бугристой физиономии осталось три длинных шрама. Саркон часто подумывал о том, чтобы уничтожить Хазру или хотя бы избавиться от нее, но государственная политика не позволяла. Благодаря супруге он имел поддержку у всех гул Хазгаарда.

А заодно и у всех ифритов – гулы отдавали громадным краснорожим джиннам предпочтение. Им нравилась их стать, сила и некоторые достоинства, связанные с внушительной физиологией.

– Говори, – разрешил Саркон, – их не интересуют наши дела.

– О великий владыка, – заговорил силат, – люди самозванца заняли крепость на северо-западе Хазгаарда.

– Что-о-о?! – взревел Саркон.

– Об этом сообщили ифриты, которым удалось спастись. Людей уже больше десяти тысяч. Они просто пришли и заняли крепость. Стражи ничего не смогли сделать. Численный перевес был на стороне людей.

– Как это не смогли сделать?! – владыка Хазгаарда вскочил с трона и, преодолев расстояние до придворного одним прыжком, сгреб его за воротник. Рядом с массивный Сарконом двухметровый силат казался подростком. – Люди слабосильны!

Они ничего, слышишь, ничего не могут против нашей мощи! У нас есть магическое оружие! Только мы можем наделять железо силой! Мы чувствуем, как вытекает из них и растворяется в воздухе липкий, вонючий страх! Как получилось, что они подпустили людей достаточно близко? Как получилось, что они не ощутили опасности… – Владыка гневался тем больше, что сам он тоже ничего не почувствовал. Хотя его мысленный щуп буквально вчера проходил вдоль северной границы. Он прозондировал крепость и всех, кто в ней находился.

Никто не выказывал и тени беспокойства. Один медлительный липкий покой и внушенное рвение к службе – гладкая, насыщенная его волей покорность… Этот странный богочеловек, которого он не мог обнаружить и смять, уничтожив его разум, начинал беспокоить владыку все больше. Неужели он в самом деле обладает такой магической силой, что способен противостоять ему?! Нет-нет, это просто неудачное стечение обстоятельств. Не может быть, чтобы кто-то в Хазгаарде, да и за его пределами, противился воле посланника Черного божества. Власть Черного божества простирается всюду, проникает во все предметы и явления этого мира. Если только Белое божество прислало свое чадо?..

Лицо Саркона, пока он размышлял, сложилось в такую страшную гримасу, что придворный силат начал тихонько подвывать от страха и попятился.

– Я… я… – он заикался от волнения. – О, владыка, я прошу прощения за дурную весть! – Он попробовал упасть на колени, но Саркон рывком поставил его на ноги и ударил в лицо массивным кулаком. Силат пролетел по меньшей мере десять шагов и рухнул в фонтан, подняв целую тучу брызг.

Наложницы, привыкшие к проявлениям гнева владыки, с самым безучастным видом продолжали поедать сладости. Лишь одна из них заливисто рассмеялась, но немедленно замолчала, когда Саркон заговорил.

– Люди! – владыка сжал кулаки. – Пусть только посмеют поднять голову…

Ифриты – стражи, стоящие по углам тронной залы, вытянулись в струну, зная, что Саркон имеет обыкновение вымещать на них гнев. В кулаках они сжимали Разящие секиры. Владыка бросил взгляд на одного из ифритов и заметил, что магическое оружие в его руке подрагивает. Это разозлило Саркона еще больше. Он направился к ифриту. Тот сжался в страхе, втянул голову в плечи и затрясся всем телом. На его счастье, владыка передумал устраивать экзекуцию. Развернулся и направился обратно к трону. Силат тем временем зашевелился.

Он шатался, выбираясь из фонтана, трогал разбитое лицо и шатался, и потому придавил хвост фазану. Птица издала возмущенный вопль и рванулась, оставив на мраморном полу несколько длинных, красочных перьев.

– Позови мне Каркума, – распорядился Саркон.

Силат сложился в низком поклоне, с его одежды лилась вода и собиралась на мраморном полу в лужицы.

– Поторопись! – рявкнул Саркон. И тот бегом кинулся выполнять указание владыки…

Мудрейший явился спустя пару минут. Вошел в тронную залу быстрым шагом, всем своим видом демонстрируя, что очень спешил. Он всегда немедленно реагировал на зов владыки Хазгаарда, зная что тот терпеть не может нерасторопность приближенных. Во всех остальных случаях Каркум предпочитал действовать неторопливо, тщательно обдумав все варианты развития событий и последствия своих слов и поступков. Мудрейший прошел через залу, опустился на колени перед троном и коснулся лбом пола. Этикет, принятый во дворце, касался и первого силата Хазгаарда.

– Встань! – милостиво позволил Саркон, вскочил с трона и зашагал из стороны в сторону, заложив руки за спину.

Мудрейший медленно поднялся. Лицо его оставалось непроницаемым, хотя перед гневом владыки испытывали ужас все, кроме разве что его супруги Хазры. Но она была гулой, а гулам неведомы такие чувства, как страх и поклонение. Ими движет лишь слепая страсть и ненависть к соперницам.