III

Семен Сергеевич Пафнутьев был ближайшим помощником Патмосова, помощником, в способности которого Патмосов сильно верил и на которого мог положиться, знал, что он не продаст и не предаст.

К вечернему чаю, как раз к тому времени, когда просыпался Патмосов после послеобеденного сна, Пафнутьев уже сидел в столовой и занимал веселой болтовней всех сидящих за чайным столом.

Хозяин тотчас увел его к себе в кабинет.

– Многого сказать не могу. Начну с конца, – сказал Пафнутьев. – Колычев играет везде, но главным образом в железнодорожном и купеческом. У вас есть туда вход?

– У меня вход всюду.

– А то бы я мог достать… Играет и в» Петровском», понятно, за золотым. И везде несчастливо. Проигрывает помногу. Один раз прометал двенадцать тысяч. Я тогда выиграл тысячи полторы… Говорят, он добрый семьянин. Говорят, отличный начальник, которого все любят. Говорят, что проиграл он очень много, и теперь дела его позапутались. Но это все уже надо узнать подробнее от служащих. На это время надо…

– Даю тебе сроку три дня, – сказал Патмосов.

– Отлично! И, наконец, он сегодня играет в железнодорожном! Вот и все!

Пафнутьев принялся за чай.

– Немного, а все‑таки спасибо! – сказал Патмосов. – Теперь слушай. Сегодня был у меня его отец…

И Патмосов рассказал все об этом посещении, о просьбе отца и о своем согласии.

– Ты мой помощник. На этот раз твое порочное увлечение картами пригодилось. Надеюсь, никто не знает о твоем занятии?

– Что вы? Разве я дурачок?

– То‑то! Сегодня мы поедем вместе, ты укажешь мне Колычева и будешь моим чичероне!

– Превосходно! Но вас‑то знает пол – Петербурга!

– Милый! Для этого есть грим и накладные волосы. Я буду крымским помещиком, собирающимся торговать сушеными фруктами, Яковом Павловичем Абрамовым. Запомни! У меня есть такие визитные карточки.

Патмосов прошел в свою уборную, где, открыв электричество, сел к туалетному столу и стал раскладывать все принадлежности и приспособления для грима.

– Чувствую, чувствую, что бесполезен, а отказать не мог, – бормотал он вполголоса, наводя себе брови и делая морщины…

IV

Был двенадцатый час ночи, когда Пафнутьев с крымским помещиком, Абрамовым, входил в подъезд железнодорожного клуба, где в то время велась едва ли не самая крупная игра.

Характерная черта в хронике клубов: крупная игра переходит из одного клуба в другой, как заразная болезнь, как чума. Вдруг объявится в одном, и туда почему‑то устремится и крупный, и мелкий игрок, а другие клубы на время обращаются в места пустынные. Потом, так же вдруг, в этом клубе игра упадает, игроки исчезают и появляются в другом клубе.

Только купеческий клуб держится в этом отношении неизменно, и игра в нем всегда крупная и ровная.

Пафнутьев и Абрамов сбросили шубы в швейцарской и направились в игорные залы.

Самый опытный наблюдатель не приметил бы на лице Абрамова следов грима, и близкий знакомый Патмосова не узнал бы его в этом господине с круглым брюшком, с седоватой бородкой, лихо закрученными усами, манерами отставного гусара и громким смехом.

– В прежнее время в банчишко резался, а этой игры не знаю, – громко говорил он, проходя маленькую комнату с мягкими диванами, на одном из которых уже спал проигравшийся и с горя напившийся игрок.

Игра была в полном разгаре.

В большом зале и двух малых толпились игроки, то переходя от стола к столу, то облепив какой‑нибудь стол, как мухи кусок сахара, то присаживаясь к столам, за которыми сидели те, которые метали банк, давали ответ и являлись центрами игры.

Бродившими были» мазчики», в большинстве или проигравшиеся уже, или имеющие очень маленькие деньги, хотя между ними встречаются и крупные игроки, признающие только понт.

У Патмосова в первое мгновение закружилась голова. Яркий свет сотен электрических ламп тускнел в облаках табачного дыма, который ел глаза и от которого першило в горле. Люди в отдалении казались тенями. Все смешивалось в общую кучу, и в этой атмосфере стоял непрерывный гул, который прорезывали отдельные, то хриплые, то звонкие, возгласы.

– Прием на первую! – кричали с одной стороны. – Двенадцать рублей, восемь рублей…

– Я покрыл!

– Банк покрыт!

– Ответ! – неслось с другой стороны. – Делайте игру!

– Комплект! Два куша!

А карточники ходили от стола к столу и, покрывая общий шум, кричали:

– Место! Место свободное! Новый стол!

И в общем шуме смеха, крика, говора, грохота стульев и шарканья ног, как отдаленная мелодия, слышался звон серебра и золота.

– Ну, руководи! – сказал Патмосов Пафнутьеву. – Прежде всего, где этот Колычев?

– Вот он, – шепнул Пафнутьев, показывая на стол.

Изящно одетый в темный пиджак, с изумрудным перстнем на левой руке, с сигарой в дорогом мундштуке, он производил впечатление джентльмена.

Физиономия его сразу располагала в свою пользу. Широкий лоб, черные, густые брови, под ними светлые, умные, серые глаза, ровный нос, полные губы, русая бородка и матовый цвет лица.

Играл он с благородным спокойствием, ничем не выражая досады на проигрыш, хотя, видимо, проигрывал, судя по тому, что каждый раз вынимал деньги из‑под большого серебряного портсигара, ставил их на стол и не получал назад.

Патмосов стал разглядывать других игроков.

Очередь метать дошла до Колычева. Он что‑то сказал своему соседу, и тот, мгновенно оживившись, закричал:

– Ответ!

Вероятно, все знали метку Колычева, потому что у стола тотчас поднялась давка. Через плечо и голову Патмосова потянулись руки с деньгами. Кто‑то попросил его поставить на крылья, кто‑то в круг.

Патмосов, чтобы не казаться праздным зрителем, следом за другими бросил в круг три рубля.

Он уже понял, в чем состоит игра экарте, в которую тогда везде играли, и сразу усвоил систему ставок и расчетов.

Стол моментально покрылся деньгами.

Сосед приподнялся, чтобы сосчитать сумму ставок, но Колычев с небрежной улыбкой остановил его и сдал карты.

Два козыря; туз; король с десяткой, – и у Колычева всего двойка.

– Комплект!

За плечом Патмосова весело засмеялись.

– Две недели уже так!

– На его метке только и поправляюсь!

– Вчера, в купеческом, я на нем с трех рублей четыреста сделал! – услыхал Патмосов голоса.

– Господа, берите деньги!

Патмосов получил три рубля выигрыша.

– Делайте игру!

Он оставил на столе шесть рублей и опять выиграл.

Колычев вынул бумажник и достал из него две бумажки по пятьсот рублей.

– Делайте игру! – раздался снова возглас после расчета, и Патмосов бросил все двенадцать рублей.

– Два куша!

Колычев бросил карты и снова полез в бумажник.

– Сделайте карты! – попросил он визави, и лицо его было по – прежнему спокойно и мило, только улыбка сошла с полных губ.

И опять:

– Сделайте игру!

Комплект, два куша, куш и опять комплект!

Патмосову стало совестно. Его три рубля обратились уже в сто двадцать рублей, а Колычев продолжал раздавать и раздавать. Патмосов перестал играть.

Наконец, Колычев проиграл снова, удар, полез в бумажник, вынул из него две бумажки по двадцать пять рублей, полез в кошелек, достал из него на сто рублей золота; пошарил по карманам, набрал еще тридцать рублей и позвал карточника.

– Принеси из кассы тысячу, – сказал он и бросил карты.

– Не везет! – сказал ему отставной генерал.

– Две недели. Больше! – ответил Колычев.

Карточник принес деньги.

Колычев рассчитался, положил в карман оставшиеся деньги и встал.

– Довольно! – и он пошел от стола.

Патмосов тотчас двинулся следом за ним, с рассеянным видом смотря по сторонам.

Вдруг он насторожился. К Колычеву подошел франтоватый господин и, поздоровавшись с ним, спросил:

– Вы куда? Домой?

– Домой, – ответил Колычев.

– Поедем в ресторан. У меня есть к вам серьезное дело.

– Ночью, в ресторан?

– Такое дело везде обделать можно! – смеясь, ответил тип.

– Что же, поедем! – согласился Колычев. – Куда?

Подошедший назвал лучший ресторан, и они направились к выходу.

Патмосов оглянулся. К нему тотчас подоспел Пафнутьев.

– Ужинать?

– Ужинай ты один. Я уеду. Разузнай же побольше о Колычеве, буду ждать, а теперь мне надо!

Он кивнул удивленному Пафнутьеву и быстро прошел в прихожую.

Выйдя на улицу, он тотчас сел в сани и велел гнать в названный ресторан.

Лихач пронес его по Невскому стрелою.

Патмосов сбросил шубу, поднялся наверх и прямо к управляющему.

Тот почтительно пригнулся.

– Не узнал, – засмеялся Патмосов и тихо сказал: – Это я, Патмосов!

Управляющий откачнулся с изумлением, а потом расцвел:

– Уж и искусник вы, Алексей Романович!

– Дело у меня. Вот что, дорогой! Я займу у вас тот кабинет, знаете?

Управляющий кивнул.

– А вы, как войдет сюда Колычев с одним господином… Знаете Колычева?

– Михаила Андреевича? Как же – с!

– Ну, так вы их в соседнем устройте. Поняли?

– Отлично, понял, будьте покойны.

– Так я иду!

Патмосов расположился в знакомом ему кабинете, из которого можно было наблюдать, что делается в соседнем, и спросил себе ужин.

Почти следом за ним соседний кабинет занял Колычев с своим знакомым.

Официант подал Патмосову ужин и скрылся.

Патмосов осторожно отодвинул известную только ему заслонку в стене и пристроился к ней.

Через нее нельзя было видеть сидящих в кабинете, но слышно было каждое слово.

Знакомый Колычева рассказывал анекдоты и острил.

Колычев жаловался на свой проигрыш и несчастье в игре.

– Было время, когда вы били! Теперь – вас! Ха – ха – ха! Закон возмездия!

– Но слишком жестоко, Владислав Казимирович! – ответил Колычев.

Наступило молчание. Вошел официант, что‑то поставил, что‑то принял.

– Больше тебя не нужно! – раздался голос того, кого Колычев называл Владиславом Казимировичем.

Конец ознакомительного фрагмента.