На формирование характера Александра Павловича решающее влияние оказали взаимоотношения его бабки – императрицы Екатерины II и отца – цесаревича Павла Петровича. В 1762 г. политическая группировка воспитателя цесаревича Н. И. Панина ратовала за провозглашение императором восьмилетнего мальчика, а матери – Екатерине Алексеевне – была уготована роль регентши до совершеннолетия сына. Но Екатерина сумела воспользоваться выгодной политической ситуацией и в 1762 г. вступила на российский престол самодержавной императрицей Екатериной II.
Когда в 1772 г. Павлу Петровичу «справили совершеннолетие», ничего не изменилось. Императрица не «поделилась с сыном властью». С этого момента стало нарастать реальное отчуждение матери и сына: Екатерина знала, что вокруг Павла группируются недовольные ее правлением, а цесаревича все более угнетала мысль, что им нарочно пренебрегают. Когда от второго брака Павла Петровича с Марией Федоровной 12 декабря 1777 г. родился первенец – Александр, не исключено, что императрица уже задумывалась о непередаче престола чуждому ей по духу сыну. Александра, как и родившегося 27 апреля 1779 г. Константина, Екатерина II стала воспитывать так, словно это были ее собственные дети, при этом от родителей мальчиков не изолировали[11].
Скорее всего, Александру уже с рождения Екатериной II была уготована роль наследника. Константина, как известно, она прочила в государи с престолом в Константинополе в соответствии с проектами Г. А. Потемкина[12]. Иначе бы императрица оставила обоих внуков на попечение их родителей. Тогда бы Александр и Константин воспитывались как обычные немецкие принцы, по типу их младших братьев – Николая и Михаила. Понятно, что чуткая придворная среда, в которой с первых лет жизни вращался Александр, не могла не передать ему ощущение себя неофициальным наследником престола Екатерины Великой.
Все мемуаристы подчеркивали, что Екатерина II любила Александра и видела в нем чуть ли не собственное отражение. Она говорила, что ее маленький внук «мог послужить художнику моделью купидона». Не было недостатка в славословиях в адрес царевича-ребенка: его внешняя красота гармонировала с красотой его души, его кротость влекла к нему всеобщую любовь и т. д. Но мальчик рос непростой. Характер Александра был много сложнее брата Константина: последний резкостью, прямолинейностью напоминал отца.
В 1784 г. к Александру и Константину приставили наставника – генерал-адъютанта Николая Ивановича Салтыкова. Почему Екатерина II выбрала именно этого человека на роль наставника столь дорогих ее сердцу внуков? Салтыков был человеком заурядным – на это обращали внимание мемуаристы, а вслед за ними и исследователи. Признавая его искушенность в придворной науке, ловкость, угодливость и преданность императрице, над генерал-адъютантом обычно подтрунивают: он «делал, что говорила жена, подписывал, что подавал секретарь». По замечанию одного из преподавателей великих князей – Массона, «главное занятие Салтыкова при великих князьях состояло в том, чтобы предохранить их от сквозного ветра и от засорения желудка». Графиня В. Н. Головина называла Н. И. Салтыкова «коварным и лукавым интриганом». Она, а вслед за ней историк Н. К. Шильдер придают фигуре воспитателя гораздо большее значение. Салтыков являлся гофмаршалом «малого» двора (то есть двора Павла Петровича) и был в милости у цесаревича. Воспитатель старался лавировать между «большим», императрицыным двором и двором «малым». Это, разумеется, было известно Екатерине II и устраивало ее. Однако худшие черты характера Александра-мальчика – скрытность, умение лицемерить – проистекают от наставлений Салтыкова. Ребенку нужно было научиться нравиться и бабке, окруженной «изящной и безнравственной» толпой придворных, и отцу с его салдафонскими замашками.
Считается, что подбор преподавателей Александра и Константина был удачным: крупный географ Паллас, учитель русского языка и истории известный писатель М. Н. Муравьев (между прочим, отец будущих декабристов), учителя математики и физики Массон и Крафт и т. д. Наконец, сама Екатерина II немало усилий потратила на воспитание и обучение внуков: от определения принципов нравственного воспитания, сформулированных в специальной «Азбуке», до собственноручно написанных сказок[13].
Сам Александр подчеркивал, что из учителей наибольшее влияние на него имел швейцарец Фридрих Сезар Лагарп. Современники недоумевали: зачем императрица пригласила известного своими республиканскими взглядами иностранца в качестве педагога к внукам-царевичам? Лагарпа Екатерине II порекомендовал ее давний европейский корреспондент барон Гримм. Швейцарец должен был послужить для Александра и Константина проводником политико-философских просветительских взглядов. Императрица отнюдь не чужда была идеям Просвещения. Она понимала, что в конце XVIII в. самодержавие и крепостное право в России – анахронизм. Но реальная жизнь не давала возможности уйти от этих средневековых институтов. Екатерина II осознавала, что Александру придется царствовать в XIX столетии, и желала, чтобы он был воспитан и образован как современный человек. Республиканизм Лагарпа ее, очевидно, не пугал: самодержавная Россия не могла перескочить к республике, минуя стадию конституционной монархии. Возможно, именно последней виделась Россия Екатерине Великой в XIX в. Учителем царевичей Лагарп стал уже в 1782 г., когда Александру шел пятый, а Константину – третий год. Поначалу он занимался с ними французским языком, а с 1784 г. начал внушать мальчикам благородные просветительские идеалы. Самого Лагарпа современники характеризовали как высокообразованного, благородного и романтически настроенного наставника. И он старался внедрить в умы и сердца своих маленьких слушателей представления о человеческом благе, гражданских свободах, равенстве людей, справедливости, непринятии деспотизма и рабства.
Надо сказать, Александр (в отличие от Константина) воспринимал это всерьез. Между ним и Лагарпом установились вполне доверительные отношения. Десяти – тринадцатилетний Александр в своих записках наставнику откровенно признавался в собственной ленности и эгоистичности. Он вполне осознавал свое особое положение «принца», который довольно самолюбив и не считает нужным с кем-либо соревноваться в учебе. Известно, что Французская революция была встречена великими князьями заинтересованно. В 1791–1792 гг. они сочувствовали объявленному равенству между людьми, критиковали старый монархический порядок, напевали во дворце революционные песни, показывали придворным трехцветные республиканские кокарды и спорили с ними о правах человека. Сама Екатерина II дала Александру прочитать текст конституции и конфиденциально с ним беседовала как с вероятным наследником престола.
Многие влияние Лагарпа на Александра оценивали негативно из-за восторженных либеральных мечтаний царевича, которые считались неуместными в России. Несмотря на все усилия по воспитанию и обучению Александра и его брата, их результаты оцениваются авторами невысоко. По выражению В. О. Ключевского, все было «слишком хлопотливо». Александр обладал умом и дарованиями, «быстро схватывал всякую мысль», но вскоре остывал, не умея сосредоточиться на длительной и серьезной работе. Бросались в глаза поверхностность знаний и отмеченные самим царевичем леность, эгоизм и самолюбие[14]. К своему совершеннолетию (шестнадцатилетнему возрасту) царевич Александр Павлович представлял собой натуру противоречивую. С одной стороны, он был умен, скрытен, склонен к лицемерию (стремление нравиться «и вашим, и нашим»), самолюбив, эгоистичен, ленив, поверхностен в усвоении знаний, а с другой – охвачен либеральными идеями, отличался романтическими порывами, не желал быть деспотом на троне.
Красивый молодой царевич, любимец бабки-императрицы, безусловно, не имел недостатка в женском внимании, особенно в условиях гедонистического екатерининского двора. Императрица постаралась ограничить эти юные порывы внука посредством ранней женитьбы. На пятнадцатом году жизни нашего героя, осенью 1792 г., по приглашению Екатерины II в Петербург приехали баденские принцессы, на одной из которых – четырнадцатилетней Елизавете Алексеевне – 28 сентября 1793 г. еще не справившего шестнадцатилетие Александра женили. Понятно, что подобная спешка имела веские политические причины. Со своим сыном Павлом Екатерина II не торопилась (женила его восемнадцатилетним), а с внуком даже не дотерпела до формального достижения им совершеннолетия, и его парой стала четырнадцатилетняя девочка. А все вопрос о престолонаследии!
В 1793 г. Екатерина II решила-таки всерьез обратиться к этой теме. Через три недели после бракосочетания внука, 18 октября, она пригласила к себе Лагарпа, чтобы заручиться его поддержкой в уговорах Александра Павловича пойти на занятие престола в обход отца. Видимо, Александр не соглашался. Поскольку уговоры его бабки-императрицы не приводили к цели, нужно было привлечь к этому процессу его наставника, пользующегося влиянием на молодого царевича. Но Лагарп не согласился, объяснив это принципиальной невозможностью для себя содействовать придворным интригам. При этом он реально боялся за свою жизнь в случае, если заговор не удастся и все свалят на него – беззащитного иностранца. Подмечено было даже стремление Лагарпа способствовать сближению Александра с отцом, Павлом Петровичем.
В 1794 г. состоялось заседание Совета при высочайшем дворе, на котором Екатерина II прямо заявила о желании видеть своим наследником на престоле внука Александра. Совет чуть было не поддержал государыню, но помешало высказанное сомнение то ли графа В. П. Мусина-Пушкина, то ли графа А. А. Безбородко. Полагаем, что именно последний осмелился возражать императрице как фигура наиболее влиятельная в Совете (да и по восшествии на престол Павла I именно Безбородко, единственный из екатерининских вельмож, был буквально осыпан милостями: назначен государственным канцлером, возведен в княжеское достоинство и т. д.). Безбородко, по-видимому, уже тогда «играл» за Павла Петровича. Он также мог опереться на нежелание Александра отстранить от престола отца.
Возникает вопрос: почему Екатерина II в 1794 г. отступила, почему самодержавная государыня, как говорится, «не ударила кулаком по столу» и не приказала делать все так, как она хочет? Исследователи отмечают, что шестидесятипятилетняя императрица была уже не та, что прежде. После смерти в 1791 г. ее фактического соправителя и неофициального мужа светлейшего князя Г. А. Потемкина-Таврического, Екатерина сильно сдала и морально, и физически. Ее фаворит П. А. Зубов не мог послужить ей опорой в государственных делах. Поэтому Екатерина II предпочла в 1794 г. не настаивать, хотя от своего плана престолонаследия не отказалась. Лагарпа же, не оправдавшего ожиданий, уволили с поста учителя великих князей под предлогом, что они уже выросли и в нем больше не нуждаются. При этом Александр Павлович, уже женатый человек, продолжал с трогательной заботой обращаться к Лагарпу, прося в записках извинения, что не может с ним встретиться из-за болезни супруги. Когда же царевич узнал об отставке наставника, он выразил «скорбь» по этому поводу, а также прямо написал, что должен отныне «оставаться один при этом дворе, который я ненавижу». В других записках Александр убеждал Лагарпа, что «обязан вам всем, кроме рождения», и что будет его «почитать… до последнего издыхания»[15]. 1795 год стал важной вехой в развитии Александра Павловича как личности. «Батюшка» настоял, чтобы Александр и Константин вместо одного раза стали приезжать в Гатчину четыре раза в неделю. Там они должны были часами участвовать в экзерцициях павловских гатчинских «потешных» войск, командуя батальонами. То есть наш герой втянулся в настоящую военную службу. Почему Екатерина II пошла на это? Она не могла не понимать, что, проводя таким образом время, ее внук неизбежно сблизится с отцом. Может быть, она считала, что Александр, воспитанный под ее руководством, достаточно «привит» от язвы солдафонства? Но тогда она ошибалась. Несмотря на то что наш герой оглох на левое ухо, стоя у самых пушек во время стрельбы, он с гордостью сообщал в письме Лагарпу, что действительно служит по военной части.
В том же 1795 г. Александр Павлович познакомился с польским аристократом князем Адамом Чарторыйским. Последний вместе с братом приехал в Петербург по семейным делам: после раздела Польши имения семьи попали под секвестр, и Екатерина II обещала вернуть их только в случае приезда братьев в столицу. То есть Чарторыйские в Петербурге находились на положении привилегированных заложников. Жаловаться на то, как приняло польских аристократов петербургское общество, они не могли. Вскоре Адам Чарторыйский сблизился с Александром Павловичем. В своих мемуарах поляк упоминает о частых беседах с глазу на глаз с русским царевичем в 1796 г. Александр признавался своему визави, что не поддерживает политику Екатерины II, и высказывал осуждение по поводу раздела Польши. Любимец бабки-императрицы подчеркивал, что ненавидит деспотизм и любит свободу. Не одобряя ужасов Французской революции, Александр желал успехов республиканскому правительству. Не преминул царевич выразить и свое восторженное отношение к Лагарпу. Причем его взгляды, по его свидетельству, разделяла и жена – Елизавета Алексеевна. Чарторыйский был сильно удивлен тем обстоятельством, что наследник Екатерины II «отрицал и ненавидел» ее убеждения.
Интимность отношений польского аристократа и русского царевича усугублялась. В их встречах участвовала и супруга Александра. Чарторыйский сделал вывод, что последний – «выученик 1789 г.»: он считал республику лучшей формой правления. Царевич также высказывался против наследования престола и за народный выбор властей. Подобные признания наш герой делал не только Адаму Чарторыйскому. Он переписывался с Лагарпом и В. П. Кочубеем (послом в Константинополе). Александр ругал существующие порядки, сетовал, как бы сейчас сказали, на коррупцию чиновников и пытался убедить своих слушателей и корреспондентов в желании вместе с женой бросить все и поселиться на какой-нибудь уединенной ферме не то в Швейцарии, не то в Германии[16].
Таким образом, Александр Павлович в последний год жизни Екатерины II резко критиковал ее политику. В этом он все более сходился с отцом – Павлом Петровичем. Окружающие, в частности А. Чарторыйский, отмечали, что царевичу нравится гатчинская служба. Правда, в этом видели скорее некую «игру», желание утвердить свое мужское начало. Екатерина II знала о сближении отца с сыном, гневалась по этому поводу, но своих планов по престолонаследию не изменила. Она сравнивала сына Павла на престоле с его отцом и своим мужем – Петром III и не желала подчинения русской политики интересам немецкой родни. В своем кругу она называла Павла Петровича и Марию Федоровну «немцами» и замечала, что не хочет, чтобы власть перешла в их руки. Императрица в 1796 г. не раз заводила все тот же разговор с Александром, безуспешно пыталась давить на сына Павла через его жену – Марию Федоровну, чтобы Павел сам отрекся от престола. Александр же обо всем рассказывал отцу.
16 сентября 1796 г. Екатерина II имела с внуком, по-видимому, последнюю беседу по этому поводу. Александр Павлович свой ответ на очередное предложение бабки подал в форме письма 24 сентября. Н. К. Шильдер считал, что текст письма царевич согласовал если не с отцом, то с матерью. И этот текст содержал в себе благодарность внука за доверие бабки. На самом деле Александр уже твердо решил не «перебегать дорогу» отцу. Существует также легенда о данной Александром соответствующей клятве Павлу в присутствии А. А. Аракчеева. Историк великий князь Николай Михайлович, впрочем, отрицает, что упомянутое письмо Александра написано с согласия родителей и что Аракчеев мог быть свидетелем символической клятвы. Почему же все-таки Александр Павлович отказался от многократных и настойчивых предложений Екатерины II стать ее преемником на престоле? Хорошо известно, что честолюбие и властные амбиции были вполне ему свойственны. Возможно, на его решение повлияли проснувшееся уважение к родителям и обида на бабку за то, что она мешала проявлению отцовской и материнской любви, необходимой ребенку. А может быть, Александр в девятнадцать лет не желал становиться новым деспотом (правление Екатерины II он расценивал как деспотическое). Ко всему тому наш герой вел достаточно обычный для того времени образ жизни: увлекался женщинами, имел любовниц, а его жена состояла в связи с А. Чарторыйским. Противоречивость натуры Александра Павловича, отмеченная нами ранее, к моменту кончины Екатерины II 6 ноября 1796 г. еще более усугубилась: от высказывания либеральных идей и сочувствия республиканизму до увлечения военными экзерцициями и вахтпарадами[17].
Известно, что в оставшихся от Екатерины II документах, в которых была сформулирована ее последняя воля, упомянуты ее старшие внуки: Александр и Константин, но нет места сыну и невестке – Павлу Петровичу и Марии Федоровне. Екатерина расценила тон письма Александра Павловича от 24 сентября как согласие на ее предложение (на самом деле внук применил тактическую уловку, чтобы не тревожить бабку). Если бы два фактических душеприказчика усопшей императрицы – ее секретарь граф А. А. Безбородко и фаворит князь П. А. Зубов – проявили твердость и должную энергию, то Павел мог бы и не стать императором. Отказ Александра можно было бы парировать фразой, сказанной ему ночью 12 марта 1801 г. графом Паленом (об этом будет сказано ниже). Но Безбородко, как мы знаем, давно уже стоял на стороне Павла, а Зубов проявил свою обычную бесхарактерность. Эти два деятеля уже 6 ноября передали Павлу все бумаги Екатерины II, касающиеся престолонаследия, он их тут же сжег и расчистил себе путь к трону.
О проекте
О подписке