– Начну с самого начала, но про другое. – Рагдай увидел, как на лице конунга появляются одновременно удивление и подозрение. – Слушай. Прошлым летом, по-ромейски в июлий месяц, по-варяжски в месяц солнца, мне, княжичу Чаславу, Ацуру и Крепу пришло время покидать Константинополь. Я с Крепом много ходил по причалам, рынкам и складам, разыскивая купца, который шёл бы в Херсонес и оттуда по Днепру до Куяба. Многие сирийцы и иудеи намеревались идти к Куябу, а оттуда в Янтарное море из-за аваров, перекрывших Донай в среднем течении, но купцы просили не меньше двух десятков золотых безанов с головы. Они кричали, что мы занимаем места столько, сколько пятьдесят кусков шёлка или дюжина амфор с оливковым маслом, и должны покрыть их убытки. Но я нашёл человека, который купил большую лодку под косым парусом и хотел идти в Куяб. Он был один и искал попутчиков. Звали его Эгидий, монах из владений папы – из Нарни, что в трёх днях пути от Рима. Он был очень напуган. Знаешь, как дрожит, вертит головой и топорщит ноздри матёрый олень, учуявший зимой стаю волков? Как слезятся его глаза? Сначала Эгидий решил, что мы подосланные убийцы. Только языческие проклятия Ацура и искренний смех княжича разубедили его. Монах жил под бревенчатым причалом у южной стены города. Там же стояла его лодка. Мы с ним много говорили. Он прошёл всю Галлию, начиная от Басконии, через Прованс, Бургундию, Аквитанию, Нейстрию и Австразию до Фризии и Саксонии. Спускался по Данаю до самой Богемии и говорил с Само, королём моравов, чехов, полабов. В плену у аваров он видел, как те впрягают в телеги моравских девушек вместо лошадей. Он был странным, этот Эгидий. Не купец, что идут через реки и горы ради наживы, не проповедник, потому что едва знал Евангелие. Но разбирался в ядах, метал ножи, как Один молнии, и мог раздавить двумя пальцами грецкий орех. Кого страшился и почему хотел бежать в Куяб, он не говорил…

– Это торговые ладьи! – облегчённо крикнул с кормы Гельга, прервав рассказ Рагдая.

Солнце уже скрылось за утёсами Ютландии, последними лучами подсвечивая туман и низкие облака, ставшие пурпурными, словно там за Фризским морем горели Армарика и Шотландия. Со стороны Змеиного острова медленно шли на вёслах и под парусами, с трудом ловя в них почти встречный ветер, две небольшие ладьи.

– Держи на них, Гельга. Узнаем, откуда они плывут и куда. – Вишена наступил на колено тут же проснувшегося Вольквина и приказал ему: – Буди всех, пусть только торговцы посмеют не остановиться и не рассказать нам всё, что знают.

– Даны? – Вольквин пошатываясь подобрался к борту и уставился в сизые сумерки.

– Нет, торговцы. Скорее всего, фризы или сирийцы, – отозвался с другого борта Свивельд, зачем-то надевая шлем. – Будем захватывать? – Он присел и принялся расталкивать Овара и Торна.

– Нет. Только говорить. Но надо быть настороже в этих местах, клянусь Фрейей, – ответил Вишена и повернулся к Рагдаю: – Продолжай про монаха. Я пока ничего не понимаю.

– Слушай. Эгидия убили за день до того, как мы решили отплыть из Константинополя, – сказал Рагдай, наблюдая, как варяги просыпаются, тянутся хрустя костями, пьют воду из бочки, ныряя туда с головой, а Торн, кряхтя, усаживаясь на борт, свешивает задницу над водой и, блаженно улыбаясь, справляет нужду.

– Мы были в толпе у ипподрома. Ждали начало скачек, на которые должен был приехать сам император. Скачки, Вишена, – это когда лошадей впрягают в лёгкие двухколёсные повозки и они мчатся наперегонки. Тот, кто приходит первым, получает славу и золото. Собралось столько людей! Ромеи, сирийцы, иудеи, склавены, тюркуты… Там был весь мир! Ждали, что император будет бросать серебряные монеты. Кого увидел в толпе Эгидий, я не знаю. Он побежал, что-то крича… Было шумно… Когда проехал император, монах лежал, весь в крови от ударов ножа. Никого рядом не было. Он только шепнул: «Уходите… Они убьют и вас…» Со мной был Креп. Он поднял Эгидия на плечо и понёс. У городских терм я увидел, что за нами идут трое в тёмных одеждах. Пришлось лезть на акведук и идти по колено в воде, а потом спуститься под землю. Они не отставали. Но мы перехитрили их, спрятавшись в развалинах.

Эгидий умирал. У него было семь ран на груди и животе, он истекал кровью и пеной. Клянусь небом, это была страшная смерть. Мучилось его тело, и мучился его дух. Он шептал: «Рагдай, я не люблю тебя, я презираю людей, я ненавижу папу Григория, его золото и его убийц. А больше всего – епископа Бэду. Это он правит той тайной канцелярией, перед которой квесторы Калигулы – просто младенцы. Их люди везде. Они убивают…»

– Зачем ты мне всё это говоришь? – Вишена недоумённо пожал плечами. – Один Всемогущий! У меня в голове брюквенная каша. Ты устал, Рагдай. Выспись, но потом, когда расспросим торговцев. Пусть тебе приснится Один, дарящий кольца. – Конунг поставил ногу на борт и принял величественную позу, его хорошо было видно с торговых ладей, которые подошли уже совсем близко.

– Хорошо, – сказал Рагдай, поморщившись от резкого звука рога и крика Свивельда:

– Эй, вы, на ладьях! Вёсла из воды! С вами будет разговаривать конунг Вишена из Страйборга!

Рагдай сел на борт рядом с Крепом:

– Наш Вишена идёт за несметными богатствами, ведёт за собой людей и даже не хочет слушать, чьи эти богатства, где они лежат и с чем ему предстоит столкнуться. Клянусь небом, мне кажется, он теперь совсем другой.

– Нет, кудесник, он тот же Вишена, что был и три лета тому назад, в Тёмной Земле. Ты просто отвык от него, – ответил Креп и, подняв глаза к небу, добавил: – Я плохо знаю мореходство, но мне кажется, ветер прибавляет слишком быстро.

Рагдай оглядел низкие, плотные облака, выползающие из-за скалистых утёсов Зеландии, подставил лицо холодному ветру, прижал ладонью покатившееся от борта к борту берестяное ведёрко с рыбьей шелухой и вздохнул:

– Да, похоже, ты прав, шторм неминуем.

Тем временем купеческие ладьи оказались совсем рядом. Подняв вёсла вертикально и развернув паруса вдоль ветра, они сразу остановились. Тюки с товаром, укрытым рогожей, оставляли место лишь для гребцов и нескольких воинов на носу и корме. Балахоны, отливающие золотой нитью, чёрные бороды, шапки, похожие на перевёрнутые вёдра, украшенные цветастой тесьмой, длинные изогнутые ножи за накрученными поясами выдавали в них сирийцев.

– Да хранит вас Господь! – крикнул один из них по-ромейски, поднимая ладони к небу.

Остальные тем временем вынимали из-под рогожи короткие луки, гребцы выставляли вдоль борта прямоугольные щиты, не складывая, однако, вёсел, готовые в любой момент снова бросить их в воду и пуститься в бегство, ибо намерения норманнского конунга были им не ясны.

– Я торговец Туриот из Хасини! – крикнул один из сирийцев. – Везу оливковое масло, перец, ладан, ткани и вино из Газы. Иду в Тенненберг. Чем я могу услужить славному воину?

Вишена обернулся, выискивая глазами Ацура:

– Что он говорит? – и, пока Ацур переводил сказанное, продолжал внимательно осматривать свою ладью, пока наконец не заметил за клетями с курами нечто бесформенное, завёрнутое в шкуру. – Ага, вот он где, этот Ладри. Ну-ка, иди сюда. Иди, я вижу тебя! А ты, Ацур, спроси торговца, были ли они в Шванганге и кто теперь сидит в устье Лабы.

Пока Ацур с трудом объяснялся с сирийцами, пока Ладри бледнел от мысли, что Вишена сейчас его пересадит к этим чернобородым торговцам и отправит в Тенненберг как груз или, ещё хуже как раба, пока Рагдай и Креп убеждали конунга не отсылать мальчика, стемнело окончательно.

Звёзды, проступившие над проливом, тут же исчезли за пологом плотно сомкнутых облаков. С юго-запада навалился упругий ветер, ударил в борт, заставил Гельгу повиснуть животом на кормиле, удерживая ладью от разворота. Ингвар, Эйнар и ещё двое сноровисто освободили концы паруса и завели его вдоль ветра, чтоб уменьшить давление на громадное полотнище. Затем они принялись затягивать его на перекладину мачты, на которую уже взгромоздился Свивельд, готовый подвязывать парус.

Истошно завопили сирийцы, их ладьи опасно сблизились, то вразнобой, то одновременно качаясь на водяных холмах.

Чтобы избежать столкновения, им пришлось упираться вёслами в борта и отталкиваться друг от друга, пока не были убраны паруса и кормчие, получив подмогу, не смогли снова управляться с грузными судами. Вместо прощания они запели молитву, больше похожую на заклинание, чем привели в бешенство Гельгу.

– Не мешайте Одина со своими проходимцами, серомордые! Ты слышал, Рагдай, Одину больше делать нечего, как спасать сирийцев от бури!

Рагдай хмыкнул и похлопал по плечу Ладри, который до этого прятался за его спиной. Мальчик был единственным, кто обрадовался начинающейся буре. Теперь уже нельзя было отправить его с торговцами в Тенненберг.

– Вишена, что делать, идти в пролив или искать место, чтоб пристать к берегу? – перекрывая вой ветра и гул прибоя, закричал Гельга, которому теперь у кормила помогал Хринг.

– Слишком темно, чтобы подходить к подветренному берегу. Будем огибать Змеиный остров. Все садитесь за вёсла и выпустите их за корму вдвое короче обычного, иначе мы их потеряем. Нужно, чтоб мы могли быстро поворачивать от камней или на волну! – Вишена был сосредоточен и встревожен. – Не нравятся мне эти ютландские проливы. Ветер всегда налетает вдруг, неожиданно. Даже Локи и Хеймдаллю, для того чтоб биться в этих местах за ожерелье Брисингов, пришлось превращаться в тюленей.

– Да нет, Локи и Хеймдалль бились у камня Сингастейн, что недалеко от Вестеролена. Это совсем в другом месте. Клянусь всеми дарами Фрейи! – отозвался Эйнар, сидящий вместе с Биргом у правого борта, за ближним к носу веслом.

– Совсем не у Вестеролена, – вмешался Ингвар, сидящий у левого борта. – Камень Сингастейн лежит под водой у устья Согне-фиорда. Это все знают.

– Да что ты говоришь, Ингвар! – возмутился Эйнар. – Ты путаешь. У Согне-фиорда Локи поймал сетью карлика Андвари, плавающего в облике окуня, и отобрал у него золото, на которое Андвари наложил заклятие.

– Нет, у Согне-фиорда!

– Нет, у Вестеролена!

Волна ударила в грудь ладьи, разбилась, поднялась к драконьей голове, наливая пену, и рухнула внутрь, накрыв спорящих и всех остальных.

– Началось. Да хранят нас боги! – крикнул Вишена, вцепляясь в борт. – Пусть все свяжутся верёвками по двое.

Ещё одна волна пронеслась над ладьёй, смешав в одну кучу людей, пожитки, клети с курами.

Берега исчезли.

Если они и существовали теперь, то только в воображении Гельги и тех, кто был с ним у кормила. От них теперь зависело всё и не зависело ничего. Вокруг ладьи с тяжкими вздохами поднимались и опадали стены пенной воды. Ладья то падала в бездну, так что люди не чувствовали своих тел, то взлетала к самым облакам, где её не доставали даже брызги. Она то кренилась и дёргалась, как поплавок, захваченный рыбой, то содрогалась, трещала, и никто не мог с уверенностью сказать, куда и как – бортом, кормой или носом – она плывёт. Бесполезные вёсла были брошены и придавлены телами. Срезанный Свивельдом и Оваром парус обрушился вниз мокрой тушей и едва не развернулся, утаскивая за борт сразу пятерых. А Свивельд и Овар, обняв перекладины, ещё долго не решались перебраться с неё на гнущуюся мачту и сползти вниз. Черпать и лить воду за борт уже никто не пытался, её излишек сам выплёскивался, когда ладья кренилась на бок, едва не опрокидываясь. С трудом различая во мгле лицо Ацура и, не надеясь, что он услышит, Вишена дёрнул соединяющую их у пояса верёвку и крикнул:

– Чуешь звук, словно сталкиваются скалы! Это прибой! Пена теперь серая, и в ней щепки и ветви. Значит, мы в проливе между Змеиным островом и фризской Зеландией. За горловиной пролив расширяется, там волны будут меньше, и мы спасёмся! Если, конечно, так захотят боги…

– Ты не дослушал, что рассказывал тебе Рагдай. Он кудесник! Колдун! – проревел Ацур. – А может быть, это Маргит в By послала тебе вслед проклятие. А может, Один гневается на Локи, который опять что-то украл и прячется в этих местах. Непростой это шторм. Ромеи называют такой шторм Слезами Девы Марии…

Ладью ещё бесконечно долго швыряло и встряхивало, но вот наконец что-то неуловимо переменилось в вое ветра и грохоте волн. И тогда крик Гельги, истошный, свирепый, словно он в тяжёлом бою поразил насмерть кровного врага, заставил Вишену, как и всех, привстать, вглядываясь туда, куда простирал руку кормчий. В разрыве волн, сквозь клочья пены они скорее почувствовали, чем увидели чёрные скалы Змеиного острова, оставшегося за кормой.

Они спаслись.