Между ними уныло пустовали детские игровые площадки с песочницами, качелями, сказочными теремками, городками и нелепыми в это время года горками. Среди деревянных фигурок сказочных богатырей и гномов бродила сгорбленная старуха и шарила палкой среди мусора и листьев, разыскивая брошенные пустые бутылки. На скамеечке рядом, нагло сидя на ее покатой спинке и поставив ноги на сиденье, скучали два типа в светлых плащах. Один жевал резинку и крутил на пальце связку ключей, тупо глядя перед собой, другой дремал, подставив под подбородок кулаки. Это были люди Ягова. Увидев шефа, жующий поднялся, но Василий Ефремович раздраженно махнул рукой, и тип вернулся обратно на скамейку. Второй проснулся, зевнул и принялся прохаживаться, разминая ноги и потягиваясь. Ягов приблизился к Вере:

– Вот ты где, а я уже волноваться начал, куда ты запропастилась.

Он улыбнулся обернувшейся девушке. Та вздохнула:

– Да я встретила бывших одноклассников. Это Денис. – Она показала рукой на высокого с тубусом. – Он теперь студент МИСИСа, а это Женя, теперь просто призывник. А это Василий Ефремович, друг моего отца и мой начальник на работе.

– Ну брось, Вера, это еще не известно, кто чей начальник…

Ягов протянул руку парням, те неохотно приняли рукопожатие.

Денис перевесил тяжелую сумку на другое плечо и сощурился:

– Так вот, продолжая прерванный рассказ… Представьте себе, этот Леня теперь перешел в другую ипостась. Он нынче уже не ездит в Ереван и Алма-Аты, соревноваться в гонках с преследованием при участии местных разъяренных толп. Он теперь ходит с самурайскими мечами за спиной и усмиряет пьяных в кабаках. Каково?

– Брось, не может быть такого. Я его как-то встретил на улице, нормальный чувак, только волосы крашеные. – Парень в спортивном костюме слегка расстроился, вытер плечом пот со щеки и покосился на Ягова. Тот мягко взял девушку под локоть:

– А что, молодые люди, можно ли мне похитить вашу даму?

– Ну, Василий Ефремович, – девушка осторожно высвободила руку, – опять сидеть и смотреть, как вы играете с этим военным… Вы идите, я сейчас приду, только вот с ребятами поговорю, а то живем на одном бульваре, а все никак не соберемся, не повидаемся, у всех свои дела.

Ягов весь внутренне подобрался:

– С чего это ты взяла, что Феофанов военный?

– Ну вот, товарищ начальник, уже устраивает разборки беззащитной малышке. Разве так можно, уважаемый? – вмешался вдруг в разговор Женя. – У нас, между прочим, свои «терки» были…

– Секундочку подождите, молодые люди, мы вообще-то сейчас уже уезжаем домой. Так почему военный, Вера?

– Да у него это на лице написано, к тому же на волосах вмятина такая, как от фуражек остается. А может, он и из милиции…

– Я и не знал, Вера, что ты такая наблюдательная. А может, ты уже поделилась какими-то своими наблюдениями с молодыми людьми?

Ягов сунул руки в карманы и нахмурился. В разговор вмешался парень с тубусом:

– Ну зачем вы устраиваете сцену? Она сидит себе на стульчике спокойно, клацает по компьютеру пальчиками и не суется ни в ваши дела с военными, ни в ваши папки, и как это… планы местностей в произвольном масштабе…

Денис досадливо поморщился и потянул за плечо товарища, не замечая, как недоуменно исказилось лицо Ягова.

– Давай, Женя, оставим сослуживцев в покое, пусть обсудят свои тонкости, а то навлечем на бедную Веру гнев начальника. Пойдем-ка я тебе про Леню дорасскажу.

– Нет, ты же видишь, он ее тиранит… – Женя подался немного вперед, выставив выпуклую широкую грудь, – и вообще, Веру нужно проводить.

– К сожалению, в машине вам не хватит места! – резко сказал Ягов.

Вера вздохнула:

– Хорошо, только поедем сразу домой. Я очень устала…

Ягов кивнул:

– Конечно домой, куда же еще.

Они медленно пошли обратно к кортам, Вера напоследок помахала рукой:

– Пока, ребята. Созвонимся.

– Пока, Вер, если что, сразу дай знать, мы тебя в обиду не дадим! – Женя раздраженно плюнул себе под ноги. Ягов же молча повел девушку в сторону кортов. Перед тем как свернуть с дорожки, он оглянулся и мотнул головой типам на детской площадке. Те быстро пошли следом.

Горелов, уже в одиночестве, скучал на скамейке, положив ногу на ногу.

Во влажном воздухе витал шорох увядшей листвы. Оборванные собственным весом и ветром листья беспомощно кружились в воздушном потоке, падали на головы прохожих, прилипали к сырому асфальту. Их собирали в кучи дворники и грузили в грузовики вместе с обрывками газет, пустыми сигаретными пачками, окурками, стеклянными осколками и пластиковыми тарелочками с остатками томатного соуса и прилипшими ломтиками недоеденного жареного картофеля. Оставшиеся ворохи листьев дворники жгли тут же, распространяя во все стороны шлейфы сине-серого дыма. Он, растворяясь среди строений и стволов оголившихся деревьев, создавал порой непроглядные, напоминающие речной туман облака. Из динамиков на главной аллее, сквозь этот смог, неслись шипящие и потрескивающие от атмосферных разрядов звуки радиопередачи. Отдельные фразы какой-то симфонии, отраженные многочисленным эхом, сливались в кашу, наслаивались в душераздирающий, гнетущий хаос. Неожиданно симфония прервалась, послышался безразличный женский голос:

«Леша Ручкин, тебя ждет мама у главного выхода… Повторяю, Леша Ручкин, тебя ждет мама у главного выхода… Уважаемые посетители, в нашем спортивном, комплексе работает кинотеатр „Спорт“, ресторан „Рекорд“, зал игральных автоматов…»

Тем временем двое мужчин, шедшие за Яговым с Верой, подошли к ним вплотную.

– Где вас черти носят, Кононов? – сквозь зубы процедил Ягов, резко обернувшись к тому, что жевал резинку. Тот выплюнул жвачку и промычал:

– Извиняюсь, больше не повторится…

– Чего не повторится? Прекрати юродствовать… А ты, Лузга, – Ягов презрительно смерил второго взглядом, – в каком дерьме плащ извозил?

Лузга поковырял ногтем грязное пятно на рукаве светло-бежевого плаща:

– Это, наверное, когда в машине, в моторе копался, Василь Ефремович. Я плащ отстираю или другой куплю…

– Тебе бы только деньги переводить.

Ягов заговорил почти неслышно, наблюдая, как Верочка, подойдя к скамейке, начала торопливо кидать в большую спортивную сумку его полотенца, термос, коробку с мячами, ракетки и неоткупоренные бутылки с колой. Горелов неловко и суетливо ей помогал.

– Вот что, Лузга, и ты Кононов, «срисуйте» мне того парня с черной сумкой и такой длинной штукой, в которой студенты чертежи таскают. Денис его зовут. За ним нужно поглядеть: что, откуда, с кем общается, может быть, пошарить у него дома…

Лузга с растяжкой прогудел в ответ:

– Ну, это можно…

– Не перебивай, кретин! Он, мне кажется, что-то знает про предстоящую операцию. Нужно выяснить, целенаправленно он сведения добыл или просто мотает на ус то, что Верка треплет. Они, оказывается, бывшие одноклассники. Пощупай его контакты, не стукачок ли, не осведомитель ли… Дело серьезное, новое. Но если провороните, подставлю вас самолично и упеку в зону до конца дней, с продлениями. Будете там у «шестерок» заместо «петухов» задницы подставлять. Уловили?

Кононов изобразил на лице оскорбленное достоинство:

– Ну зачем вы так, Василь Ефремович! Разве мы полные кретины, разве подвели хоть раз?

– А не тебя ли в прошлом году в поезде грабанули как идиота, напоив коньяком с клофелином. Это ж надо, три кило первоклассного порошка сперли. Ты его до сих пор не отработал.

Кононов обиженно замотал головой, преданно глядя в глаза шефу:

– Да отработаю я, отработаю!

– Все, конец фильма. Лузга, отправляйся за парнем. Отвечаешь лично за его разработку. А ты, должник, проводишь меня. Что-то руки не слушаются после игры. Сядешь за руль, а то как бы машину не угробить.

Лузга ушел. Ягов и Кононов подождали, пока Вера с Гореловым закончат сборы, и пошли по аллее к выходу. Кононов взял у Горелова набитую сумку и поспешил вперед. Когда остальные подошли к машине, он уже сидел за рулем. Усаживаясь на заднее сиденье «Волги», Ягов недовольно указал на стоявшую почти вплотную машину:

– Опять свою тарантайку рядом припарковали, сколько раз говорил – не устраивать кортежи и совместные стоянки, только внимание привлекаете. И чтобы свой «мерседес» впредь оставляли для поездок по бабам. Слышишь? Скромнее надо быть.

– Понятненько, Василий Ефремович. – Кононов завел мотор. – Будем ездить на «жопорожце».

– Не хами и не ругайся… На «запорожце» не надо, никуда не доедете, а вот на «жигулях» самый раз. Ну все, трогай!

Ягов развалился на сиденье. Выруливая со стоянки, Кононов спросил:

– Куда едем-то?

– На Калининский, – чуть помедлив, ответил Ягов.

– Почему на Калининский? – встрепенулась Вера. – Я ведь в Медведкове живу. Вы обещали!

– Обещал, но вспомнил, что твой отец сегодня уезжает в командировку. Вернее, уже уехал, а ключей ведь у тебя нет.

Девушка полезла в карман рубашки:

– Нет, они у меня есть. Ой, а где же они? Вы что, их украли?

Ягов рассмеялся. Горелов, сидящий рядом с водителем, тоже захихикал. Прикрыв рот ладонью, он тонко пропищал:

– Небось выронила или с намеком отдала ребятам…

– Не хами, Горелов, – Ягов шутя погрозил ему пальцем, – она просто их потеряла. Так, наверное, Вера?

– Не знаю, все это очень подозрительно. И про командировку отец ничего не сказал мне. Учтите, я ему позвоню.

Вера посмотрела на Ягова, тот спокойно ей улыбнулся:

– Конечно, конечно. Он и сам узнал про нее только утром.

– И вы мне не сказали, увезли на свой дурацкий теннис, не дав даже помочь собрать отцу вещи. Жалко, бабушка в больнице, но я к ней съезжу, возьму у нее ключ от квартиры на «Смоленской».

– Бабушка твоя в реанимации, правильно? Значит, все вещи в больнице у сестры-хозяйки, а она любому встречному-поперечному ничего не будет давать.

– Василий Ефремович, ну будьте человеком, вы ведь сможете с ней договориться, – заерзала на сиденье Вера.

– Я не всесилен. Кроме того, есть более простой способ решить наши проблемы. На Калининском пустует трехкомнатная пещера. Поживешь там недельку, пока отец не вернется. На работу тоже можешь не ходить. Подпишу тебе «за свой счет». Хорошо?

– Но это похоже на арест! – Вера с негодованием отстранилась от Ягова.

– Какой же это арест, в центре города, рядом с Кремлем? Просто отдохнешь, развеешься.

Ягов достал сигареты, Горелов, старательно делая вид, что не слышит разговора, расспрашивал водителя о разнице между гоночным автомобилем и обыкновенным, на что Кононов отшучивался фразами типа: «К гоночной баба не должна даже подходить, не то что туда садиться. А в простой может хоть чего. Хоть „это самое“, с водилой».

На Садовом кольце, около гастронома «Смоленский», их остановил гаишник и оштрафовал за непристегнутые ремни безопасности.

Девушка, увидев милиционера, с надеждой встрепенулась, но Кононов далеко проехал вперед и потом, изображая виноватость и угодливость, засеменил обратно, к надменно прохаживающемуся инспектору. Пока тот изучал документы водителя, Ягов держал руку на кнопке дверцы и спокойным голосом советовал Вере не делать глупостей. Уже сворачивая на Калининский проспект, девушка поняла, что упустила реальную возможность вырваться. Но, с другой стороны, ей очень смутно представлялось, зачем средь бела дня Ягову понадобилось устраивать похищение, и в глубине души она надеялась, что все это не более чем глупый розыгрыш.

А шеф, почувствовав ее настроение, принялся всячески подыгрывать. Шутил, толкал Кононова под локоть, после чего «Волга» рискованно вихляла, вызывая нервозные сигналы шарахающихся в стороны автомобилей. Потом вынудил Горелова включить на полную громкость радиолу с кассетой «Бед бойз блю» и стал называть его Кальтенбруннером, Кононова – Мюллером, а девушку – русской радисткой. Разойдясь, Ягов пытался нацепить девушке на нос темные очки, но она, приоткрыв стекло, выбросила их на дорогу. Продолжая дурачиться, он предложил всем отстреливаться от погони, указав на троллейбус, вставший за ними на светофоре.

Однако после того, как Вера вышла из лифта на двенадцатом этаже в сопровождении Ягова и двух его спутников и перед ней открылась обитая дерматином металлическая дверь, из-за которой показался вежливый громила с толстыми, распирающими пиджак ручищами, она поняла, что шутки кончились. Вера очутилась в комнате с окнами, забранными мелкой металлической сеткой и проволоками сигнализации. Она увидела ящики с продуктами на кухне и замки на двери в комнату, снабженную вторым санузлом и такой же сеткой на окнах. «Самая настоящая тюрьма», – подумала Вера со страхом.

– Вот это Валера. – Ягов представил девушке вежливого громилу. – Все ключи у него. И от входной, и от внутренних дверей. Он будет тебе готовить, заботиться. Уходить он отсюда не будет. Трогать тебя – упаси бог… На меня не сердись. Я вынужден это сделать, потому что не могу допустить, чтобы у меня из-под носа произошла утечка информации, связанная с кое-какими моими делами. Если ты просто болтаешь, а твой Денис ни на кого не работает – ни на органы, ни на группу моих недоброжелателей, – то через недельку поедешь отдыхать в Палангу. Тоже, правда, под надзором до завершения одного дела. Кстати, для отца ты уже там. Горелов сегодня загонит в компьютер образцы твоего почерка и через плоттер накалякает за тебя письмо. А я подтвержу, что достал тебе горящую путевку. Ну а если вся ваша возня неспроста, то будем думать, как быть с вами дальше.

Вера, до этого сохранявшая присутствие духа, вдруг расплакалась и, размазывая по щекам потекшую косметику, запричитала:

– За что? Что я такое сделала… Я ему ничего не говорила… Я ничего не знаю, мне все равно, чем вы там занимаетесь!

Ягов, прислушиваясь к тому, как на кухне Горелов и Кононов шарят в холодильнике, и равнодушно смотря на девичьи рыдания, кивнул громиле:

– Приступай, Валера, к своим обязанностям. Тащи воду и успокоительное, валерьянку там или еще что.

Валера сходил на кухню, вылил прямо в чайник две ампулы реланиума и вернулся с блюдцем, на котором стоял фужер с теплой водой и каталась желтая маленькая таблеточка валерьянки.

Вера подозрительно, сквозь слезы и слипшиеся ресницы, поглядела на таблетку и сшибла ее щелчком на ковер. Воду же, громко глотая, выпила:

– Это вам так не пройдет, Василий Ефремович, меня будут искать, найдут.

– Вот-вот, хорошо. – Ягов успокаивающе кивнул. – А мы как раз посмотрим, как тебя будут искать, кто тебя будет искать и зачем. Все, до свидания, мне сегодня еще надо повидаться и переговорить с нужными людьми. Да, меня ты в эти дни вряд ли увидишь, но мне будут докладывать о твоем поведении. Поэтому постарайся меня не сердить. Я к тебе отношусь с большой симпатией. С большей, чем ты себе даже можешь представить. Ну, все, мне пора…

Он потрепал съежившуюся девушку по волосам и пошел на кухню.

– Кононов, хватит жрать, будто тебя никогда не кормили! Поехали! Горелов, ты тоже будешь нужен. Все!

Ягов направился к выходу. Дожевывая и хлопая на прощание громилу Валеру по спине, Кононов и Горелов поспешили вслед за шефом. Давясь помидором, Кононов прошептал, наклонившись к аналитику и отпихивая в сторону его портфель, бьющий по колену:

– Слушай, а зачем он все-таки ее упрятал в этот дом отдыха? Психотропное зачем?

– Для того, балда, чтобы спровоцировать тех, кто собирает информацию о нашей канторе. Чтобы они начали Веру разыскивать, а мы их выявили, засекли… А реланиум, чтобы спокойно себя вела.

– У, Горелов, голова у тебя работает…

– Да ладно. А ты лучше болтай поменьше, а то шеф поймет какой ты тупой, и выгонит с работы.

– Ну, ты, головастик, не очень-то! – Кононов замахнулся, но осекся, когда Ягов, первым войдя в лифт, оглянулся на него. Глаза у шефа были грозные и одновременно довольные.

– Итак, как говорил незабвенный Бендер, заседание продолжается, то есть, скорее, даже начинается. Горелов, ты разбираешься в картах?

– Конечно, Василий Ефремович. – Математик угодливо изогнулся.

– А немецкий знаешь?

– Достаточно хорошо.

– Прекрасно, тогда нажимай на кнопку, только не запачкайся, кто-то всю панель оплевал.

Ягов брезгливо отстранился от стенки лифта.

– Спасибо, вижу. И кнопки сожжены спичками… Ну и страна, все только и делают, что гадят…

– Да это мальчишки балуются, – оскалился Кононов, разминая в пальцах сигарету.