– В начале тридцатых немецкие химики Рюфф и Крюг описали новое соединение, трифторид хлора. Вещество заворожило военных рейха, главным делом потому, что оно является более мощным окислителем, чем кислород… ну, к примеру, асбест при контакте с ним легко воспламеняется. Зашифрованный как «Н-штофф», трифторид хлора был впервые испытан против французов на линии Мажино. Н-штофф легко прожигал огромные дыры в бетонных укреплениях. Вещество реагирует с большинством материалов, например, с водой и деревом, со взрывом, выделяя предельно токсичные продукты распада. Но что ещё более важно – то, что Н-штофф может быть идеальным компонентом реактивных двигателей, с невероятным КПД. Представьте себе «Катюшу», ведущую огонь из Гжатска по Берлину…

Притихшие сапёры, Асмолова и Шпагин сидели полукругом в бараке-столовой, слушая капитана, который мерно прохаживался перед ними. Николаев говорил ровно, как будто читал лекцию студентам.

– В середине войны немцы приняли решение о начале промышленного выпуска Н-штофф с тем, чтобы применять его на Восточном фронте. Но мы им в этом, товарищи, помешали. – Он обвёл всех взглядом. – А выпускали Н-штофф и проводили исследования с ним здесь…

Николаев указал пальцем себе под ноги.

– Немцы эвакуировали лабораторию и производство задолго до нашего прихода. Почти сразу же после этого Четвёртое управление получило радио от чешского Сопротивления о том, что двое пленных учёных-чехов, которые работали в лаборатории Фалькенхагена, оставили здесь дневники и рабочие журналы, спрятав ящик с ними в тайнике, где-то здесь, в подземной лаборатории. К сожалению, ничего более конкретного узнать не удалось: гестапо накрыло радиостанцию чехов во время трансляции.

Николаев немного помолчал и продолжил:

– Вот поэтому сюда направили нас. Нам нужно найти материалы, потому что в них содержатся стратегически важные сведения. Такова наша задача. Я не мог раскрыть вам суть задания раньше. А теперь вот мы нашли пятый уровень, на котором, как вытанцовывается, немцы вели работы по сверхсекретному оружию возмездия. Нам нужно спешить. Я уже поставил в известность командование, меры принимаются. Для укрепления безопасности танки, присланные вчера на поддержку, остаются здесь, у форта. Через два дня из Москвы прибудет дополнительный контингент. Более подробно об этой операции я вам сообщить пока не могу. Прошу соблюдать строжайшую секретность.

После того как все разошлись, Шпагин подошёл к капитану.

– Тот унтер, из «Эдельвейса»… Он один такой был? – Пётр, не мигая, смотрел на начальника.

– Какой, Пётр? – Николаев не отвёл взгляда.

– Другой. Не такой, как остальные шатуны. – Лейтенант развернул стул спинкой вперёд и сел на него верхом, потом качнулся на стуле несколько раз, ожидая ответа Николаева. Тот молчал, скрестив руки на груди.

Шпагин понял, что ответа не будет.

– У меня логика простая, и от вашей наверняка не отличается: никто из окруженцев не станет нападать на хорошо укреплённый форт… да ещё с миномётами, химоружием и самоходной установкой. Я имею в виду «настоящих» окруженцев, а не тех, у кого может быть свой бубновый интерес в подземелье. Но вы об этом ничего не сказали.

Шпагин понизил голос:

– Сергей Александрович, мы друг друга ещё с университетских времён знаем… Кто ещё может быть в курсе дела о том, что говорилось в радиограмме чехов? Немцы? Союзники? Если вы что-то недоговариваете, это…

Лейтенант вздохнул, потом встал и направился к выходу. Уже на пороге он повернулся к капитану:

– Чем конкретно нас обстреляли? Химия… Вы не анализировали?

Николаев подошёл к окну. Сумерки наползали на форт от лесной чащи. Не поворачиваясь, глухо сказал:

– Знаете, Пётр, а ведь я вас не помню среди своих студентов. – И добавил после короткого молчания: – Адамсит. Или другая какая-то дрянь на основе мышьяка. Бойцы Лютенко продегазировали форт… Вы трое точно в рубашках родились, как сказал Штильман. Доза-то, похоже, была убойная, даром что ветер в другую сторону дул.

Шпагин молча вышел из барака.

* * *

Утром, после завтрака, Пётр спустился на четвёртый уровень. Николаев уже был там. О вчерашнем разговоре не вспоминали. Оба химика методично осматривали бесконечную, казалось бы, вереницу лабораторий, вспомогательных помещений, вентиляционных установок и невероятной сложности систему технологических коммуникаций, состоящую из труб всевозможного диаметра и назначения, воздуховодов, насосов, фильтров, башен перегонки, реакторов… Не зная, как конкретно выглядит ящик, что именно он хранит, они практически искали иголку в стоге сена. И всё же оба надеялись на логику учёных; они ставили себя на место чехов, пытаясь хотя бы примерно определиться с частью огромного комплекса, в котором те могли спрятать материалы. Другого выбора не было.

За обедом Юлия понукала Крюкова и Малинникова, наседая на них с просьбами поскорее закончить разминирование пятого уровня. Оба сапёра суеверно открещивались от девушки, обещая, что к вечеру дадут ей возможность обследовать по крайней мере начальный участок уровня, вокруг входа.

После еды наступил «мёртвый час»: сапёры начинали свой четырёхчасовой отрезок работы. По их требованию, спецы не должны были находиться в бункере в то время, пока они работали внизу.

Врач и трое учёных собрались вместе в столовой. Разговор не клеился. Начался монотонный, осенней занудности, дождь. Брюквенное поле с мрачным скелетом сгоревшего «Штуга», развороченное гусеницами и покрытое оспинами воронок, не поднимало настроения, да и лес потерял привлекательность, нацепив дождевой маскхалат.

Стало немного веселее, когда к ним присоединились Лютенко и старлей Южаков, комвзвода танков. Южаков принёс аккордеон; оказалось, он неплохо играл («для танкиста», поддел его Лютенко), и Юлия первой предложила потанцевать.

Время подошло к ужину.

Сапёры, устало отдуваясь, вернулись из бункера.

– Ещё смену, ну, может, две. Если подлянки не будет никакой, – сказал Крюков в ответ на немой вопрос Асмоловой.

– Пётр, давай перекусим побыстрее, и… – Капитан внезапно поперхнулся. Изо рта у него хлынула кровь.

Шпагин не сразу понял, что случилось.

Ему показалось, что взрыв прогремел позже, после того, как Николаев стал наваливаться на него. У капитана была пробита грудь.

Оглушённый Пётр не смог удержать его, упал под тяжестью обмякшего тела.

Он пытался встать, но ноги скользили по крови на полу. Фотографически чётко он видел, как Штильман с окровавленным лицом рухнул рядом с обезображенным, иссечённым осколками Малинниковым… как страшно дёргался Крюков, по-неживому, конвульсивно…

– …Южаков! Южаков! – кричал Лютенко, зажимая рану на щеке. – К танкам! Немцы! Живее, помоги же, твою дивизию…

Танкист подхватил Лютенко. Сквозь дверной проём Шпагин видел, как они бежали к стенам форта; бойцы Лютенко уже занимали оборону.

– Юлия! Ты где? – Шпагин озирался, мотая головой, пытаясь вытрясти противную глушь из ушей.

Девушки не было.

Взрывы на территории форта раздавались один за другим.

Шпагин сполз по стене спиной, оставляя кровавый след, и уселся на полу. Подмога не успеет, механически подумал он. Немцы будут здесь раньше.

Пора.

Лейтенант встал и, шатаясь, направился к бункеру.

* * *

Звуки боя не проникали на такую глубину, лишь едва ощутимые содрогания пола под ногами говорили об интенсивности схватки на поверхности.

Шпагин повернул рубильник освещения.

Собственно, он изучил командный пункт досконально, мог бы при необходимости работать и в темноте. Он неделями практиковался в том, что намерен был сделать в следующие мгновения.

Подойдя к щиту управления, лейтенант уверенно защёлкал переключателями и тумблерами, приводя в готовность соленоиды цистерн третьего уровня. Оставалось последнее – маховик открытия шлюзов. Меньше чем через минуту тонны воды хлынут с третьего уровня, затапливая всё, что находилось под ним. Н-штофф взорвётся при контакте с водой, уничтожит подземелье…

Включая документацию, оставленную чехами-сопротивленцами.

– Не спеши, Пётр…

Он вздрогнул и обернулся.

Тяжёлый «токарь» нелепо смотрелся в маленькой женской руке. «Тендитной», сказал бы Лютенко.

– Как ты догадалась?

Не спуская глаз с лейтенанта, Юлия по-кошачьи переместилась от двери к основному пульту в центре КП. Теперь, если бы ей нужно было выстрелить в Шпагина, щитовая не попадала на линию огня. Умно, отметил он.

– Нельзя быть таким опрометчивым, товарищ лейтенант, – она сделала упор на слове «товарищ». – Если ты рассказываешь об окислителях, которые известны науке настоящего времени, старайся использовать сведения, известные только науке настоящего времени…

Что-то было слишком очевидным в этом её высказывании, но Шпагин не вдавался в подробности. Время поджимало.

– Это ты о чём? – Он мысленно прикидывал: если она всадит в него пару пуль, сумеет ли он всё-таки провернуть маховик хоть на два-три оборота? А что это изменит? Нелепо…

– Трифторид окиси азота будет открыт только четверть века спустя. Как видишь, я не догадалась. Я знала.

Пол дрогнул под ногами Шпагина. На этот раз он не был уверен, что от взрыва.

– Я в какой-то степени даже подчищала твои помарки… Зачем ты приволок сюда журнал? И зачем нужно было смущать беднягу Штильмана, применяя антидот, которого ещё нет на вооружении РККА? – Юлия вынула из кармана разовый пакет-иглу и подбросила её на ладони.

– Если бы не антидот, мы бы сейчас не разговаривали, – хрипло ответил Шпагин.

Девушка смято улыбнулась, словно бы он сказал нелепицу.

– То, чем нас травили, твоим антидотом не вытащишь… – Она снова нырнула в карман и достала на этот раз плоский синий кругляш, который самостоятельно и довольно шустро перебрался ей на тыльную часть ладони. – Я же сказала: подчищала помарки.

Она не наслаждалась эффектом и не проявляла участие, она полностью контролировала ситуацию. Это совсем не нравилось Шпагину.

– Дело в том, что ты пока не знаешь, кто я и что тут делаю, а вот я знаю о тебе всё, – продолжила Юлия. – Давай так: ты дашь мне пять минут, и, уверяю тебя, они у нас… у тебя… есть. Ты пока просто постоишь, а я покажу тебе расклад, которого ты не знаешь. Идёт?

«Как будто у меня есть выбор», – зло подумал Шпагин. Немигающий зрачок ствола «ТТ» здорово помогал в принятии решения.

Он кивнул головой. Юлия села за пульт, опёршись магазином пистолета на стол.

– Тяжёлая штука… – пожаловалась она. – Я буду говорить, а ты считай себя в полном праве перебивать и поправлять меня, если я ошибаюсь. Согласен? Значит, так. Ты действительно Пётр Шпагин, и по должности ты в самом деле лейтенант, но служишь ты в Межвременной Службе Химбезопасности и находишься здесь для того, чтобы помешать тем… наверху… захватить материалы чехов-подпольщиков. Пока всё верно?

Шпагин кивнул, сделав при этом едва заметный шаг вперёд.

– Ц-ц-ц, лейтенант, не надо горячиться… – Ствол пистолета качнулся, указывая Шпагину на прежнее место. – Поскольку ты не смог найти материалы, а «те наверху» наседают, и вполне возможно, что они прорвутся и завладеют документами, ты, судя по всему, решил перейти к плану «Б», так? То есть залить всё к хренам, в надежде, что оставшийся Н-штофф уничтожит документы?

Пётр снова кивнул. Против логики не попрёшь.

– А если я тебе скажу, что не могу, не имею права позволить тебе уничтожить эти материалы? – Девушка пристально взглянула на Шпагина.

– Я об этом как-то сразу догадался, – Шпагин кивнул на пистолет в руке Юлии.

– Правильно мыслим, лейтенант! Теперь только осталось сообразить, почему я должна тебе помешать. Но вот тут, клянусь, логика у тебя заканчивается… – Она улыбнулась, по-доброму – так, что Шпагин внезапно сконфузился.

– А дело в том, Пётр, что материалы, оставленные сопротивленцами, не имеют отношения к Н-штофф и спрятаны они не на четвёртом уровне, а на пятом… То есть, по логике, сейчас ты должен догадаться, что и ты, и «те наверху» ошибаются, и весь сыр-бор лишён всякого смысла… с одним исключением.

Она подалась вперёд.

– Если материалы не будут уничтожены сегодня, их найдут примерно через сто лет. Их содержание бесценно, оно позволит человечеству не только решить энергетическую проблему, но и открыть путь в космос. Такой вот тебе простецкий выбор, лейтенант. Или ты топишь всё, или ты сможешь стать… гм… Подробности я опускаю. «Те наверху», как их там… Кауфманн и Реннер… впрочем, теперь только Кауфманн, Реннер был убит при первой атаке…

Шпагин вспомнил унтера в егерской форме. Юлия продолжала:

– Он видит всё таким, каким видишь ты. Вы ошибаетесь. Оба. Можешь – пока – поверить мне на слово. Я пришла из мест, куда более отдалённых от тебя, чем ты от всего этого, – она обвела помещение жестом. – И, как ты можешь догадаться, знаю и о тебе, и о них, и о том, как всё здесь пойдёт дальше. Вот тебе и вся диспозиция.

Что-то не укладывалось в систему её логики. Какой-то финт…

Стоп. Если он не затопит подземелье, то у неё не будет резона появиться здесь, потому что документы уцелеют. С другой стороны, если материалы попадут в руки Кауфманна, то, если верить Юлии, он получит куда более мощное оружие, чем Н-штофф. Тогда возникает вопрос: если он ничего не сделает сейчас, но Кауфманну кто-то помешает уже после того, как он завладеет документами, – что тогда?

Трудно сосредоточиться.

– Ты на свои знания о петле времени не здорово полагайся, – она словно продолжила его рассуждения. Шпагин хотел было сказать, что знаний у него не так много, как хотелось бы, но промолчал. – Если исходить из традиционной теории, то да: если бы ты не затопил, то я бы не появилась и так далее. Но теория перемещений во времени ушла немного дальше там, откуда я. Парадокс Брунелла – ты же незнаком с таким?

Шпагин отрицательно мотнул головой. В самом деле, что ли, она читает мысли?

– Вот тебе примитивная аналогия: ты срезаешь одну ветку дерева из двух, на развилке. По традиционной теории, поток времени идёт по оставшейся ветке. Будут изменения или нет, в каком масштабе – неважно. Ты отсёк развитие событий по второй вариативной ветке. Но Брунелл показал, что почти сразу же после этого на оставшейся ветке образуется новое разветвление, одна из веток которого может вернуть развитие событий практически в то же русло, от которого ты вроде бы уже избавился.

Она вздохнула.

– Штука в том, что и вторая, вроде бы как «правильная», ветка уже не будет такой же, на которую ты поставил. Понимаешь?

Шпагин неопределённо кивнул головой.

– Ну вот тебе тогда пример с твоим «отсечением ветки». Из создавшейся вилки – или материалы попадают в руки Кауфманна, или нет – ты выбираешь затопление бункера. По твоей теории, это событие приведёт к разрешению проблемы возникновения мощного орудия террора в вашей действительности. Но на деле сразу же после того, как ты затопишь подземелье, может случиться всё, что угодно, ну, например, взрыв Н-штоффа при контакте с водой не приведёт к непременному уничтожению пятого уровня и материалов в нём, и Кауфманн завладеет ими через год-другой…

– А твоя роль к чему сводится? – вдруг спросил Шпагин.

Она, похоже, не ожидала такой прыти.

– Молодца, товарищ лейтенант… Моя роль, Пётр, сводится к тому, что я нахожу вилки, исследую их и, если требуется, отсекаю критические ветки, чтобы избежать парадокса. Ну, скажем, не я одна. Моя организация. Если тебе так будет проще, можешь называть нас садовниками времени…

Она снова улыбнулась, на этот раз широко, от души.

– Если мы достигли понимания, я покажу тебе кое-что стоящее. Согласен?

Шпагин медленно сделал два шага в сторону от щита управления.

* * *

Бой практически закончился.

Автоматные очереди становились реже. Дважды оглушительно бухнул ИС, потом послышалось шипение и сразу же за ним – глухой разрыв фаустпатрона под бронёй.

Пока они пробрались к редуту, всё стихло. Эхо разносило во влажном воздухе лающие команды на немецком. В занимающемся рассвете Шпагин насчитал больше десятка горевших танков. Вся пятёрка «тэшек» была в их числе… Он стиснул зубы.

– Стой за мной! – Голос девушки был настолько властен, что Шпагин подчинился без возражений.

Она сделала три быстрых шага к краю насыпи и подбросила в воздух небольшой блестящий шар, который самостоятельно поднялся выше, до уровня макушек самых высоких елей на краю леса. Секундой позже шар разлетелся на мириады мельчайших осколков; те словно повисли в воздухе, постепенно образуя нечто наподобие слоёв, как будто обозначая поверхность сфер, расположенных, словно матрёшки, одна в другой. Сферы разрастались, причём осколки начали вращаться, скользить по их поверхности, всё быстрее и быстрее… Сфер было несколько, шесть или семь, а может, и больше, – поверхности их переливались и блестели, но оставались полупрозрачными.

Шпагин словно прикипел к земле.

Девушка повела рукой, и центр «матрёшки» переместился в форт, ко входу в бункер. Теперь блестящие поверхности стали полусферами.

Новый взмах руки вызвал невероятное.

Первыми взлетели в воздух подбитые танки; они скользили по поверхностям полусфер, поднимаясь всё выше и одновременно распадаясь, расползаясь на составные части, будто невидимые механики споро разбирали их, настолько быстро, что, когда машины достигли верха сфер, узнать танк в хаосе крутящихся частей и деталей было невозможно. Вращение убыстрялось, и вскоре каждый танк превратился в серо-чёрный вихрь.

Вихри стали исчезать один за другим, с протяжно-воющими, натужными звуками. Сминались, схлопывались, как огромные газетные комки, и попросту растворялись в воздухе…

Мгновением позже танков как и не было.

Заворожённый грандиозным зрелищем, Шпагин глядел на то, как поднялись кверху подбитый «Штуг», потом бронетранспортёр, потом машины, мотоциклетки, пулемёты…

Когда межсферное пространство начало втягивать людей, живых и мёртвых, затем землю, вывернутую разрывами, и даже стреляные гильзы и прочую мелочь, Шпагин понял: идёт гигантская чистка.

Он попытался было сказать что-то Юлии, но, увидев её сосредоточенное лицо, без кровинки, с закрытыми глазами, не стал.

Садовник времени работал.

Когда всё закончилось, внутренняя сфера начала вспухать, разрастаясь, и бункер стал по частям подниматься вверх вслед за ней. Ошеломлённый Шпагин видел, как в воздух вздымались тоннели и лаборатории, хранилища и казематы – гигантский трёхмерный разрез всего объекта парил теперь над землёй на высоте десятков метров…

Юлия вздрогнула, потянулась рукой к чему-то в бункере – и большой деревянный ящик с трафаретными орлами на боках выплыл из сердцевины последнего, пятого, уровня. После резкого движения рук девушки весь бункер рухнул на прежнее место, лишь ящик остался висеть в воздухе.

Шпагин невольно закрыл глаза… Но звука падения тонн бетона, грунта и другой начинки подземелья не последовало.

Всё вернулось на место, вернулось в том же порядке, как и прежде.

Ящик исчез.

Полушария снова превратились в сферы, которые в считаные секунды свернулись обратно в тот самый небольшой блестящий шар.

Девушка подняла руку. Шар послушно опустился ей на ладонь.

Шпагин обвёл взглядом форт, поле за ним, лес… Всё изменилось, и ничто не изменилось – всё вернулось в ту самую точку, с которой должна начаться развилка времени.

Ему даже почудился крик Караваева: «Ма-а-а-аанька-а-а-а-а!»

* * *

Лесная дорога долго петляла между вековыми елями, пока вывела их на шоссе.

– Мне туда, – Юлия махнула рукой в сторону Берлина.

Транспорт в том направлении двигался без остановок.

– А как ты… В общем, как ты возвращаешься? – спросил Шпагин и сразу же понял, что задал риторический вопрос.

– Какая разница, товарищ лейтенант Шпагин? – Она блеснула лазурью глаз. – «Как-нибудь, когда-нибудь», – спела Юлия строчку из популярной песни тех дней. – Ты сам-то как – в порядке?

– Я-то? Да тоже, «на честном слове и на одном крыле…», – ответил он. – Забавно, похоже, у Кауфманна и Реннера аппарат был допотопный – они не могли металл на себе перемещать, пластик и ткань только. Терминаторы хреновы.

– Это кто такие – терминаторы? – непонимающе спросила девушка.

– Неважно. Слушай… – Он замялся, но всё же спросил: – Николаев, он… В Москве сейчас?

Юлия напряглась.

– Да. Пётр, ты не станешь делать глупости?

– В каком смысле? А-а… нет, не беспокойся. Он не должен, и не будет… – Шпагин осторожно взял её за руку. – Знаешь, если все наши теперь живы… Если вы можете… Я подумал: почему вы не срезаете… войны?

Она кивнула, не отнимая руки.

– Всё правильно. Я ждала этого. Понимаешь, ветки войн слишком мощные для нас. Мы всё ещё опасаемся того, что у дракона вместо одной срубленной головы вырастут две новые. Но мы работаем над этим. Можешь быть уверен.

Она улыбнулась:

– Может, как-нибудь и пересечёмся снова, лейтенант. А у азота валентность в трифториде его окиси – пять…